Жак Одиберти - Антология современной французской драматургии
Молчание.
Камень быстрее катится, когда наклон сильнее.
МИРТИЙ. Опять пословица… Символика…
ЧЕЛОВЕК. Пословица? Символика? Послушай же! Католики уже в пути. Если они дойдут сюда, жадность почувствует навар. Вот ты рекомендуешься от римского понтифика. Одновременно ты представитель Константинополя при Каирском халифе, что соперничает с халифом Багдадским. Халиф на тебя смотрит так, будто ты сам император. Он тебе одалживает собственную сестру. Ты можешь объединить под своим знаменем народы Юга и Востока против солдат Запада. Отринь колебания. Сейчас самое время. Мир весь, Миртий, мир в твоих руках.
Миртий прикрывает глаза рукой.
ФАТИМА(кладет руку ему на плечо). Друг мой…
Турецкий воин выходит из двери на балконную террасу и хватает Человека. Ведет его к двери. Человек и воин исчезают. На сцене в быстром темпе появляются арабские слуги. Они приносят подушки и зонт. Опираясь на мусульманского священника Улему, появляется Халиф. Это человек, всегда готовый рассмеяться.
И он отъявленно умен.
ХАЛИФ (Миртию). Хорошо ли вы погуляли, господин христианский рыцарь? Я смог к вам присоединиться лишь сейчас. Среди этих холмов хотел я найти свежесть. Ведь в Каире задыхаешься.
УЛЕМА (делая вид, что кого-то душит). Сегодня задыхаешься повсюду.
ХАЛИФ. Но какую же приятность эта площадь современная, банальная, какую же приятность представляет она для вас?
МИРТИЙ. Я рассматривал Гроб Господа Предвечного, который есть сын Господа Предвечного.
ХАЛИФ. «Сын Господа Предвечного…» Как эти христиане экстравагантны. (Миртию.) У вас есть самомнение. (Улеме.) У него есть самомнение. Только кто же вам сказал, что Гроб здесь?
ФАТИМА. Я ему сказала.
ХАЛИФ. Ты?.. Да что же ты об этом знаешь? Ты не знаешь Алкудз. Ты ведь только что приехала из дельты.
МИРТИЙ. Алкудз?
ХАЛИФ. Алкудз, именно. На нашем арабском языке этот город называется Алкудз.
УЛЕМА. Святое место. Мы его зовем также Шаллам.
ХАЛИФ. Мирное место. (Указывая на стену.) Вы находитесь здесь перед правосудием. «Сзади» правосудия, наверное, было бы точнее. В самом деле, та стена, которую мы видим, есть стена тюрьмы.
МИРТИЙ. А Гроб? А Гроб-то где? Сударь, ответьте мне!
ХАЛИФ. Ваш Гроб — никто не знает точно. Его ищут под дорожной пылью. Его распластывают под церквями. Место, где он предполагается, перемещается по воле греческих стратегов, императоров-язычников и переменяющихся халифов и эмиров Алкудза, что мы зовем также Шалламом, а иные Иерусалимом.
МИРТИЙ. Но здесь ли Гроб?
ХАЛИФ. Ложь не приведет нас в сады дружбы. Я же говорю с вами как друг. Не знаю, здесь ли Гроб.
МИРТИЙ. Так где же он?
ХАЛИФ. Никто не знает, разве что Аллах. Но ничто не мешает ему быть здесь.
На балконе вновь появляется Человек. Он гримасничает и насмехается. Становится заметно, что одна из его ног скована железной цепью, поскольку Страж, проследовав за ним на балкон, приподнимает эту цепь и позвякивает ею.
Мир, Миртий, мир принадлежит тебе.
Человека грубо оттаскивают назад.
МИРТИЙ(Халифу). Я принимаю.
ХАЛИФ. Что вы принимаете?
МИРТИЙ. Я принимаю, говорю я вам. (Пылко и напряженно.) Изголодавшиеся католики идут на Иерусалим. Они поедают собственные трупы, они варят их на придорожных углях. Император православный греческий пропустит их.
ХАЛИФ. Им движет любовь?
МИРТИЙ. Нет, отвращение. Они грядут. Угодно ли взглянуть, прошу вас? (Разворачивает карту.) Белград, Адрианополь, Будур, Марас. (Утвердив на карте палец.) Здесь вот, в этой впадине, должны ваши спаги арабские и туркоманы взять на сабли эту шваль хромую и чумную.
ХАЛИФ. Но откуда взяли вы уверенность, будто католики придут прямо под этот палец, словно бы давящий их?
МИРТИЙ. Из Константинополя, ведь я сам лично направлял директивные послания тем, кто ведет всю банду и ползет по следу моему, как будто я был их вождем. Окружите своих воинов предусмотрительными командирами.
УЛЕМА. Все наши воины предусмотрительны.
ХАЛИФ. Нет… Он не то хотел сказать. (Миртию.) Давайте дальше.
МИРТИЙ. Вы разобщены. У вас имеются инакомыслящие собратья, ваши турки, ваши халифаты, полководцы. Но разобщены также и христиане. Два понтифика, когда я уезжал, и оба, один Урбан, а второй Гиберт, оспаривали одну пару мулей.
ХАЛИФ. Мулей?
МИРТИЙ. Это красные сандалии. Папская домашняя обувка. Вот что я хотел сказать… Я небольших чинов. Но у меня есть нюх. Когда осуществлял я свою скачку, все вокруг — слова и души, дым и женщины, и даже пироги — любой предмет вдруг начал пахнуть розами и пеплом, и даже иногда овцой. В Константинополе, в Иерусалиме и, я полагаю, в Тегеране, и в Тифлисе, в Миср Алькахире…
ФАТИМА. Как правильно произнес!
МИРТИЙ …витает тот же запах, пепел, роза, сандал и овца. У человека обе руки пахнут одинаково. Но не обе руки мира, обитаемого человеком. (Вдыхает запах волос Фатимы.)
ФАТИМА. Скажите… откровенно. От меня овцой не пахнет?
МИРТИЙ(торжественно). Призываю королей восхода, пепла, розы единиться против королей заката.
ФАТИМА. А какой же запах у заката?
МИРТИЙ. Бочковая тара. (Халифу.) Я предоставляю вам возможность совместить ваш коранический серп и золотую клюшку греческих попов. Вы свяжете эту конструкцию веревкой от турецкого кнута.
ХАЛИФ. Вы предаете собственных людей.
МИРТИЙ. Люди мои уже не мои люди, стоит мне только их предать.
ХАЛИФ. Вы предадите также и нас.
МИРТИЙ. Нет. Здесь я у себя на родине. У моей матери ведь черные глаза.
ХАЛИФ. А какова ваша цена?
МИРТИЙ. Общее командование войсками.
ХАЛИФ. Вам придется принять нашу веру.
МИРТИЙ (заключая в объятия Фатиму и лаская ее брови). Как люблю я эти черные пушистые круассаны. Что говорит ваша вера?
УЛЕМА. Единый есть превыше мира.
ХАЛИФ. Мерой Единому служит лишь Единый.
УЛЕМА. Единый охватывает и умиротворяет все.
ХАЛИФ. Мир есть кишение противопоставленных зерен песка и крошечных мгновений.
МАМЕЛЮК (в том же ритме песнопения). Алка ми даг че кадаиф рам.
МИРТИЙ (воодушевленно). Я понял все, кроме того, что сказал турецкий офицер.
ХАЛИФ. Он спрашивает, примете ли вы кадаиф на их уставной трапезе.
МИРТИЙ. Кадаиф?
ФАТИМА. Это пирог с орехами, растертыми со сладким тестом.
МИРТИЙ. Я на все согласен. Я все одобряю. Вашу веру, сударыня, сударь… пардон! Сударь, сударыня… В вашей вере нет ничего отталкивающего для путешественника с хорошим воспитанием. Одобряю безоговорочно. А ты, моя красавица, ты будешь моим зеркалом.
УЛЕМА. Женщина есть зеркало мужчины.
МИРТИЙ. А закон ваш позволяет для мужчины иметь множество зеркал?
УЛЕМА. Закон наш констатирует неизбежное и силится направить его в русло.
МИРТИЙ. Вы не можете себе представить ту гору зеркал, что мне уже принадлежали. С первого пушка над губой я стал мусульманин. (Снимает шелковый пояс с талии Фатимы и оборачивает его вокруг своего лба.)
ХАЛИФ (Мамелюку). Кра м’рх’абед че сарай.
Арабские слуги дружно и споро убирают солнечный зонт и подушки.
(Остальным.) Мы возвращаемся. (Миртию.) Для начала назначаю вас своим советником в материях батальных. (Улеме.) Полагаю, что старательный и снисходительный назаретянин лучше нас увидит ту историческую перспективу, которая нам всем предстоит.
Слышится рокот барабанов, смешанный со звоном колоколов.
МИРТИЙ. Погодите!
