Натюрморт с гранатами - Джавид Алакбарли
Когда я говорю, что умение пить чай — это величайшая редкость в наше время, то обычно надо мной смеются. Но это всего лишь констатация факта. А ещё, конечно же, надо признаться, что я был приятно удивлён тем, что мой гость действительно умел пить чай. Он пил его так, как обычно пьют в чайхане. Это сразу расположило меня к нему. Мужчина уже уходил, когда вдруг обронил такую фразу:
— Я был настолько самонадеян, что когда ехал к вам, захватил с собой несколько холстов и коробок с красками. Я знаю, что все художники обычно покупают их в этом центре искусств, что у метро. Вот туда я и заглянул. Если вы разрешите, то я попрошу своих ребят разгрузить всё это.
И тут в моей мастерской появилась парочка весьма колоритных личностей. Они выгрузили такое количество холстов и красок, что стало очевидно, что в том магазине художественных товаров этого мужика просто развели. Как самого наивного лоха. Единственное, что радовало меня, заключалось в том, что всё это было высочайшего качества. Напоследок он выложил передо мной почти двухметровый чек и сказал:
— Мне объяснили, что если вас что-то в этом не устроит, то все эти товары можно обменять. Ну, на те, что вам больше подходят.
Когда он уехал, я сразу же позвонил в этот магазин. У его владельца была ещё небольшая галерея, и он нередко выставлял там на продажу какие-то мои работы. Мне нравился этот человек. Он не выпендривался и не строил из себя великого знатока искусства. Он так и говорил:
— Я ни черта не понимаю во всём этом. И не пытайся мне что-то объяснить. Помни, что прежде всего я обычный торгаш.
Действительно, он был торгашом. Но не совсем обычным. И дело своё знал очень хорошо. При этом оставался вполне приличным человеком. Прекрасно знал конъюнктуру рынка. Нет, не арт-рынка. Такового у нас просто не существовало и вряд ли скоро он появится. Каков был спрос, таково было и предложение. Так вот, этот тип точно знал, что можно продать, а что нет. Он хорошо понимал, что, скажем так, различного формата сладенькие букеты и подсолнухи «а ля Ван Гог» пользуются у всех большим успехом. И считал, что именно вот это и надо всем рисовать. Исключительно потому, что только это и покупают. А всё остальное он называл выпендрёжем и считал блажью тех художников, которых он называл неудачниками.
Мы хорошо знали, что если ты рисовал нечто вне установленных рамок, то практически мог выручить сумму, чуть большую стоимости холста и красок. Этот небольшой навар и являлся мизерным вознаграждением за твою работу. Ясно было, конечно, что это чисто торгашеская политика, но тем не менее, её результатами все были довольны. Художники были рады тому, что у них есть хоть какая-то работа, а все эти колоритные персоны, называющие себя галерейщиками, свой интерес никогда не упускали и хорошо зарабатывали на посредничестве.
Бывали у них и авралы. Это происходило тогда, когда открывался какой-то новый отель или крутой офис и им давали поручение «окультурить» его. Тогда наступал пик их активности. В этом случае они могли даже придти к тебе в мастерскую, забрать практически все готовые работы и заплатить вместо обычной стандартной — двойную, а то и тройную цену.
Через час после моего звонка у меня объявился владелец того магазина с уже новым набором холстов, красок, разных-всяких кисточек и прочей мелочи, столь нужной каждому художнику. Всё это было уже отобрано по моему заказу. То, что для меня было заведомо бесполезно, он собрал в кучу, чтобы увезти. При этом он, как напуганный птенчик, всё выхаживал по мастерской и приговаривал:
— Чувак, но я же не знал, что всё это для тебя. Этот мужик был абсолютно неадекватен. Он готов был скупить весь магазин. Как я мог упустить такую возможность! Я был уверен, что это прихоть его очередной пассии. Я бы зуб отдал в споре, твёрдо убеждённый в том, что всем этим никогда не будет пользоваться профессиональный художник. Кстати, имей в виду, что если ты уж нашёл такого супер-пупер клиента, то можешь теперь рассчитывать на постоянный кредит у меня.
Я почти не слушал его. Ведь у нас все убеждены в том, что труд художника стоит копейки. А сам он — это просто обслуга. Нечто, стоящее ровно посередине между менеджером и маляром. Я как-то участвовал в заказе на оформление какого-то очередного чуда ресторанного бизнеса и мог воочию убедиться в том, какое место в иерархии ценностей этих денежных мешков занимают художники. Но я не собираюсь никого просвещать во всех этих вопросах. Более того, я считаю, что художник вообще не должен много говорить. Его искусство требует тишины. Вот именно поэтому он сам и не должен её нарушать.
***
Всегда был уверен в том, что я неплохой художник. Один из тех крепких профессионалов, на которых и держится наша профессия. Как хороший рисовальщик, я много чего могу. Но всегда рисую именно то и в точности так, как хочется мне самому. И, конечно же, именно тогда, когда мне хочется рисовать. Прекрасно при этом понимаю, что всё это никому, кроме меня, не может быть интересно. А ещё я могу имитировать стиль, эпоху, манеру письма многих художников прошлого. Да и современников тоже. Причин, почему я имитирую других, очень много. Не нужно перечислять их все. Достаточно лишь сказать, я давно уже не живу полной жизнью. Я выживаю.
Вернее будет даже сказать, что я доживаю. И как человек, и как профессионал. Поэтому всё то, что я рисую, не предназначено ни для выставок, ни для каких-то художественных альбомов. О таких, как я, искусствоведы пишут в своих самых скучных книгах и статьях. Сначала характеризуют какое-то направление в живописи, а потом через запятую перечисляют всех тех, кого к нему относят. В конце этого нехилого списка можно иногда найти и мою фамилию.
Мне немало лет.
