Средь текущих времен - Игорь Николаевич Крончуков
– А почему не было тогда тебя?
Антон, ведь умер друг! -
Барин очнулся снова вдруг.
– Вадя, ну как ты не понимаешь,
Тебя увидеть мертвым… Ты не знаешь…
– Ладно, Антон, это мы опустим,
Чего мы все о грустном и о грустном, -
А тот, слушая его, мрачным был все равно.
Любить
– Я полюбил ее зимою, в снегопад.
Чувства, гормоны… Все было.
Но был я о том не рад,
Что она была не красива.
Что ж, любовь зла, я ее любил,
Да и богатой все же была;
Но есть одно «но», чем себя и погубил,
Замужем была она.
Посылал ей письма, нет ответа
И в апреле тогда узнал:
Рано утром на рассвете,
Она с мужем на причал.
Я бежал, бежал, но не успел,
Увидеть ее я хотел.
Уплыли они за рубеж тогда,
Я посмел за ними, но поздно, да.
Уединения стал я искать,
Курить и немного выпивать.
Вот так я барин здесь
Очутился и спился,
А когда вспомнил про честь,
Сам себе и удивился.
*
– О, друг, не вспомнить мне тогда,
Что это была за госпожа.
– Вот так и я жил одним днем, -
Говорил будто сам с собой, -
Ничего, жизнь учтем.
Это не война, а лишь первый бой.
– Брат, скажи, а что было в письме?
И когда оно пришло к тебе?
– Давно, не вспомнить мне,
Не поверить, был я не в себе.
Будто бы в ужасном и кошмарном сне, -
Свеча вся уж изгорела,
Гореть уж дальше не хотела.
– Да, брат Антон, да.
Дожили, приехали, Ба!
А что ты дальше делать хочешь?
Неужто ль жить в этой ночи?
– Не знаю, Вадя, не знаю,
Ведь только ты один остался.
По привычке все так же страдаю,
Перед вопросом жизни замялся, -
Барин невесело заулыбался.
Помню
– Помню старые веселья
И как далек тот миг,
Под погодку весеннюю,
Песней теплой воздух проник:
« Соловушек ясный ты мой,
Лети же, лети же домой».
Помнишь, с тобой же сочиняли
И ходили, распевали?
Как ездили к бабушке моей,
Собирали ягоды, рвали сельдерей.
Ну, куда же все это ушло?
Не вернуть нам все равно.
Затем прошло года два
И в лицей, а там, дела.
Шли года, уже в народе,
Все взрослели, взрослели, вроде.
А там совсем уж серьезными стали
И друг друга потеряли,
Как бабушку похоронил,
Так поиски и учинил.
По твоему следу я мчал,
То противоположно
Вот, угадал.
*
Антон Петрович заснул,
Барин решил сделать прогул.
Выйдя из дома, почуял:
– Да, жить здесь безумье…
Лишь свежий воздух, не то, что в доме, -
Причитал тихо, сонно.
Кучер сидел, курил сигарету,
Хотел уж дождаться на вопрос ответа,
Но его так и не задал,
Лишь, сомкнув глаза. Спал.
Хотел спросить: «Когда пора ехать?
Когда же все же уезжать?»
Видимо, была помеха
И не стал спрашивать.
Барин смотрел во тьму эту,
Где не видно и следу.
Лишь ветер в черном тумане,
Говорил о прошлом расставании.
– Антон не по годам
Состарился, годится в деды мне;
Ну уж помогу, исправлю сам,
Богатые цирюльни, хорошие ателье.
Эх, Антоша, ты покорился судьбе.
Покорный
На рассвете покорный судьбе проснулся,
Как обычно, взглянул в окно
И только сейчас он очнулся.
– Эж приснилось мне все, -
Не веря, что это было и есть,
По комнате побродил,
Выбежал на улицу замерзший весь
И там ничего не увидел.
Побродил по окрестностям,
Собрав хворосту, для розжига сучей
Ради своих интересностей.
Чтобы его сон больше не мучил,
В доме он свечку стал искать,
Не помня, куда задевал
И на рубахе реки слез начинают блуждать,
Антон зарыдал.
И вдруг из-под открытого окна,
Донеслись лошадиные копыта.
– Ну, взгляну-ка я, чьи там ныне виды.
Бог ты мой, это ж брат!
Он же едет, как так!
В дороге
Ямщик в руках держал кнуты,
Хмуро смотря на дорогу,
В лицо частицы опавшей листвы,
Поклоняясь осеннему року.
Вадим, он же барин,
Радовался неудачной встрече;
Смотря в далекие дали,
Становилось легче,
Когда с каждой минутой,
Приближался тот дом,
Который оставил он.
Частенько посматривая на друга,
Издавая облегченные звуки,
Что значило: все уж позади,
Встретят новую дорогу они.
Друг его все храпел…
Проснувшись, старые песни запел,
Вспоминая стары стихи,
А в основном, видел он сны.
Иногда, вздрогнет от сна,
Взглянет по сторонам,
Опомнится. Значит, на месте, значит, он там.
Песнь о сапожнике
Во свете черных окон и дороги,
Во свете белых лунных свет,
У проходящего порога,
Остался пыльный цвет.
И за день столько туфель ты увидишь
И устанешь, ведь работа;
Сотни раз звон монет услышишь,
Такова твоя забота.
Эх, сапожник, какая твоя жизнь…
Намывать ботинки только лишь
И каждый день лишь за монету,
Начищать до бесследа.
Ты видишь ноги до колен,
Слышишь звон копыт у стен,
Ты видишь снизу красивых дам,
А в сердце царит любовь.
Она лишь состоит из снов,
Выпьешь дома водки ты стакан.
Эх, сапожник, какая твоя жизнь…
Намывать ботинки только лишь
И каждый день лишь за монету,
Начищать до бесследа.
*
–Да, брат Антон, а ты говоришь,
Шутника в тебе нет, уж уследишь,-
Тот из кармана водку достал,
Глоток испил, но осознал.
Увидев Вадимовы глаза,
Чуть подавился, промямлил: – М-да.
–Друг, – Вадим говорит, – так ты что
Эту дрянь будешь пить все равно?
–Прости, Вадим, привычка старая.
Десять лет – не многая, не малая.
Нужно время, – выкинув бутыль.
И далее он проныл:
–Вадим, а, кстати, до сих пор сочиняешь?
–Ну, тут такое дело, знаешь.
–Давай, что уж, расскажи.
–Честно говоря, давно не излагал,
Ты уж не осуди.
Помнишь ли ты, еще учились,
Я на ходу тогда сочинял.
А тут и стихи появились,
Хотелось, чтоб ты узнал.
Кровать
Вот приду я усталый домой,
Прибавляя шаг все скорее,
И не весел ныне день мой,
И нет ничего приятней и добрей,
Тепла от бабушки и матери.
Друзья огоньком греют,
Но только лишь в моей кровати
Колыбельною песней лелеют.
Ляжешь и понимаешь тогда,
Как на улице холодно, сыро
И не нужны далекие села,
Ведь здесь все так мило.
Тусклый свет, темные окрасы
И на душе так хорошо,
И ни к чему все другие, скажу сразу,
Зевнув, в мысли кличет добро.
Мягко и тепло в душе,
Вне бессонницы, таинство в себе.
Но здесь есть исходы,
Плохо рано вставать;
Там другие итоги,
А пока теплом греет кровать.
*
Повозка у обеденной остановилась,
Когда уже как два часа солнце появилось.
Вадим долго Антона не будил,
А вот как остановилась, быстро вскочил
И сердце его быстрей забилось,
Как таверну он эту узнал.
А Вадим одежду на себе примерял:
– Вот брат, пока ты спал,
Кучер наш одежду тебе подыскал.
Мы уж проехали вскользь.
– Пятьсот верст.
–Ясно, ну что ж, -
Думал Антон совсем о другом,
А суть его была в том,
Что здесь имел славу как пьяница, во время былое,
Ведь прошлое у него темное, серое.
– Брат Антон, выбирать нечего сейчас,
А переодеться надо бы-с.
Ну, пойдем же со мной,
Там за домом «угловой»,
Есть место за гривен золотой.
Остановка
Господа по среднему классу шли,
Где жили, ни богаты, ни бедны;
Люди здесь таковы.
Улицы из двухэтажных домов,
Вид, вроде как, не суров.
И больничная торчит макушка,
За подворотней там церквушка,
И конюшни, и магазины там,
И таверны, граненый стакан.
Все неплохо, но рано,
Времени сейчас не для похода элиты;
Все бы славно,
Но магазины закрыты.
Лишь обеденная работала одна,
Открылась недавно она.
И тишина творила по улице всей,
И тихо было вокруг.
Лишь пьяный и еще пьяней
Спорил, кто из них друг.
Мимо них даже иногда люди ходили,
Кто такие, бдили.
Кто там на улице кричит,
И кем себя величает.
*
– Друг Антон, о, как выглядишь ты,
Как настоящий барин.
– Да и впрямь, Вадим, мужчина мечты, -
Красный румянец по лицу ударил.
По улице к обеденной идут они
И тут Антон пуще покраснел,
Знакомые голоса слышать не хотел.
Только мимо господа хотели пройти:
– Сударь, помоги, помоги!
Первый Вадим остановился,
Как кричащий удивился:
– Антоний, неужто ль это ты?!
Какие «напялили» вы сюртуки!
– Нет, не я. Я вас не знаю.
Кто вы такой
