Габриэль Марсель - Пылающий алтарь
Мирей. Что это? (Открывает конверт.) Ах, ну как же ты до сих пор мне их не показывала! «Параме, девятьсот второй год». Это он, с голыми ножками, такой крепенький! Какой же он крупный для своего возраста!.. А на что это он указывает пальчиком?
Алина (наклонясь). Минутку…
В этот момент входит Октав.
Мирей. Взгляните, папа!
Алина (поспешно отбирает у Мирей фотографии). Не надо, дай их сюда.
Октав. Что там?
Алина. Ничего интересного.
Октав. Мне нужна ваша помощь: не помните ли, что стало с лейтенантом де Клюни? Судя по всему, в феврале восемнадцатого он был переведен в 154-й полк. Ну, а потом?.. Мне кажется, тогда было получено известие о…
Алина (перебивая его). Не имею ни малейшего представления.
Октав. Надо бы мне написать в архив. (Обращаясь к Мирей.) Лейтенанта де Клюни я упоминаю в связи с франкфуртской траншеей.
Мирей. Вы уже так продвинулись?
Алина (взяв с полки книгу, перелистывает ее). Он много работает.
Октав. Нужно закончить к Новому году.
Мирей. Почему?
Октав. Я сам себе определил такой срок, это мобилизует. Надеюсь в него уложиться.
Мирей. За этим, очевидно, стоит огромная работа.
Октав. Главным образом это переписка с семьями.
Мирей. Может быть, вы поручили бы мне написать часть писем? (Алина выразительно смотрит на нее.) Что такое, мама?
Алина. Ничего. Просто я удивлена.
Октав. Приходится приставать к людям по три, по четыре раза, прежде чем добьешься ответа. Но я обязан… Ведь все эти парни, из 427-го — это же немного и мои дети, я должен знать, что было с ними дальше — с каждым. Главное, такой полк!.. Подумайте только, за все три года — ни единого пятна на репутации, ни единого срыва… Если б его не расформировали тотчас же после окончания войны, я бы не подал в отставку.
Мирей. Правда?
Октав. Вне всякого сомнения.
Алина. Тебе, кажется, пакет от издателя.
Октав (живо). От Мазере? Где?
Алина. Должно быть, в той комнате.
Октав. Почему ты мне сразу об этом не сказала! (Быстро выходит.)
Алина. Дорогая, если ты не хочешь причинить мне глубокую боль, ты не станешь повторять своего предложения.
Мирей. О чем ты?
Алина. Я говорю о письмах, которые ты вызвалась писать.
Мирей. Послушай, мама, если я этим смогу ему помочь…
Алина (довольно сухо). Прежде всего, эта переписка заполняет его досуг.
Мирей. Но все-таки…
Алина. К тому же, одна мысль об этой книге приводит меня в ужас.
Мирей. Но…
Алина. А я-то думала, что ты целиком разделяешь мои чувства… «Укрепление Мадлен», «франкфуртская траншея»… (рыдает) «сто тридцать шестая высота»… задумайся, Мирей! Сто тридцать шестая высота… он хочет увековечить память об этой бойне, этой резне… и ты станешь ему помогать?!.. Нет, дорогая, ты этого не сделаешь!
Мирей (озабоченно). Мне надо подумать.
Алина (с просветлевшим лицом). Ну, в таком случае я спокойна.
Входит Октав, держа в руках две брошюры. Он взволнован.
Октав. Вот… это оформлено не совсем так, как я себе представлял, но ведь не все делается согласно твоему желанию… ну, в общем, вы мне скажете, что вы об этом думаете. (Неловко протягивает одну из брошюр Мирей, другую — Алине.)
Мирей (перелистав брошюру). О, как хорошо! Какая великолеп… (поворачивается к Алине, видит, что та словно оцепенела в судорожном отчаянии, и умолкает).
Октав. Видите — в начало помещена его фотография, сделанная у Дюпена; ну, а на этом снимке он выглядит совсем ребенком. Здесь вот — тексты приказов, сперва — моего, когда он был зачислен в мой полк, затем второго, под Верденом… и — последний. А еще его письма, те, что он писал мне. (Чувствуется, что Октава сковывает присутствие жены. Он продолжает говорить, однако голос звучит все глуше.) Их, по-моему, шестьдесят пять, нет, шестьдесят четыре… ну, да вы увидите… Какие-то частности я опустил, они не важны… Брошюра, разумеется, не поступит в продажу.
Мирей. Да… конечно.
Октав. Это только для друзей… для тех, кто его знал… Алина, ну а ты что скажешь?
Алина. Ничего… абсолютно ничего.
Октав. Как — ничего?
Алина (делая над собой усилие). Хорошая бумага… шрифт очень… четкий.
Октав. Ну да, конечно! Еще бы он был нечетким!
Алина. Все хорошо.
Октав. Так ты… довольна?
Алина не отвечает, оставаясь в продолжение всей этой сцены погруженной в тяжкое раздумье.
Мирей (чтобы как-то снять напряжение). Мы так мало на это рассчитывали. Видеть эти письма изданными!
Октав. О да.
Мирей (тихо). Прекрасная идея.
Октав (напрягая слух). Что? (Мирей не отвечает.) Дайте мне ваш экземпляр, я отдам его переплести.
Мирей. Спасибо.
Октав (вполголоса, бросив взгляд на Алину). Как это тяжело… Думаешь ее порадовать, и вот…
Мирей (негромко). Вы оба несчастны, но совершенно по-разному.
В гостиную входит Ивонна.
Ивонна. Мы пойдем, посидим с няней и ребенком под кедром; если кто-то хочет к нам присоединиться… Папа, ты хоть сегодня виделся с внуком?
Октав. Ну, как же! Он взобрался ко мне на колени, и я добрые четверть часа подбрасывал его вверх.
Ивонна. А ты, Мирей? Ты ведь знаешь, как он любит играть с тобой.
Алина (обращаясь к Мирей). Ступай, дорогая. Потом зайдешь за мной, и мы отправимся к мамаше Брассер; я обещала ей принести корзину вишен. Бедняжка будет рада повидать тебя.
Октав. Скажите ей, что я послал еще один запрос относительно боевой медали ее Ноэля.
Алина. Да?..
Мирей. Мы скажем ей это.
Ивонна (выходя, обращается к Мирей). Он ведь был убит, младший Брассер? Впрочем, ясно — раз мама туда идет…
Выходит с Мирей в сад через стеклянную дверь. В комнате остаются Октав и Алина. Тягостное молчание. Алина листает брошюру, руки ее дрожат. Октав с некоторой тревогой наблюдает за ней. Внезапно Алина делает судорожное движение.
Алина. Что такое?
Октав (подходя). Ты о чем?
Алина. Что за беседу он здесь имел в виду?.. Ты мне никогда не показывал этого письма.
Октав. Дай взглянуть… (Алина протягивает мужу книжку, не сводя с него пристального взгляда.) Ах, да… (В замешательстве.) Что ты, собственно, хочешь знать?
Алина. Почему он пишет: «Я бы всю жизнь раскаивался, если бы не последовал твоему совету». Какому совету? (Октав не отвечает.) А это: «Благодарю за то, что ты указал мне путь.» И дата… (Внезапно.) Бог мой, ты посоветовал ему пойти добровольцем, до призыва!
Октав. Вспомни его душевное состояние: он колебался, терзался — таким я его застал во время своей побывки, в декабре шестнадцатого. Однажды вечером он спросил у меня — это было как раз здесь, в этой комнате: «Папа, как бы ты поступил, будь ты на моем месте?»
Алина. Так, значит, одного твоего слова было достаточно, чтобы удержать его!
Октав. Алина!
Алина. В тот момент его жизнь была в твоих руках!
Октав. Он просил, чтобы я говорил с ним без обиняков, как мужчина с мужчиной…
