Виктор Шендерович - Текущий момент и другие пьесы
ПАШКИН. Блок марок?
СТРОНЦИЛЛОВ. У Пети Коняева, в Трехпрудном переулке, на дне рождения, с открытой полки.
ПАШКИН. О Господи!
СТРОНЦИЛЛОВ. Господь не крал марок, Иван Андреевич. Это вы ерунду говорите. Марки украли вы. Да? (Пашкин кивает.) Да. Красивые были, серия «Вооруженные силы СССР», если я не ошибаюсь… Я не ошибаюсь?
ПАШКИН. Нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Восемь штук, с зубчиками. А похвастаться перед одноклассниками нельзя. Тоска… Но, я думаю, это ведь мелочи, правда? Босоногое детство?
Пашкин кивает.
А кто настучал старшине Зуеву на товарища по взводу? В учебке, в 73-м? Кто сказал этой скотине, что курсант Кондратьев (берет очередные листы из принтера, читает) «критическими высказываниями подрывает обороноспособность подразделения»?
ПАШКИН. Не я.
СТРОНЦИЛЛОВ. Что?
ПАШКИН. Я.
СТРОНЦИЛЛОВ. Никогда не врите мне больше.
ПАШКИН. Я заблуждался. Но я осознал.
СТРОНЦИЛЛОВ. А-а, ну да: вы самосовершенствовались.
Пашкин кивает.
Росли над собой.
Пашкин кивает.
Работа души?
Пашкин неопределенно кривится.
А кто подсиживал товарищей по работе? Кто устраивал частную лавочку из госфондов? Кто в 81-м году сделал ребенка гражданке Антиповой и запугал эту дуру, чтобы денег не платить? Кто всемерно одобрял и поддерживал политику партии и правительства?
ПАШКИН. Это все делали.
СТРОНЦИЛЛОВ. И каждый ответит за себя!
ПАШКИН. А Антипову я чего-то не помню… (Встречает глаза Стронциллова.) Вспомнил.
СТРОНЦИЛЛОВ. Дрянь вы, Иван Андреевич.
ПАШКИН. Дрянь. Ничтожество!
СТРОНЦИЛЛОВ. Вы обманывали женщин, детей и целые коллективы трудящихся.
ПАШКИН. Да, да! Я жил в грехе, вы еще не все знаете.
СТРОНЦИЛЛОВ. На это — даже не надейтесь. Итак…
ПАШКИН. Стыд, стыд! Иногда просыпаешься среди ночи и думаешь: Господи, как я жил, что делал?
СТРОНЦИЛЛОВ. И что отвечает Господь?
ПАШКИН. Он простит меня! Простит! (Истово крестится.) Господи! Виноват! Исправлюсь!
СТРОНЦИЛЛОВ. Куда вы всей пятерней-то?
ПАШКИН. А что?
СТРОНЦИЛЛОВ. Пальцев сколько должно быть?
ПАШКИН. Где?
СТРОНЦИЛЛОВ. В кресте! (Пауза.) Иван Андреевич! Прошу вас отныне не упоминать более имени Господа. Вам недолго осталось, потерпите.
ПАШКИН. Не говорите так! Пожалуйста…
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну что же. С вероисповеданием в общих чертах ясно — идем дальше.
ПАШКИН. Не надо дальше! Помогите мне! Я хочу очиститься!
СТРОНЦИЛЛОВ. Ваши желания совпадают с нашими возможностями. Чистилище ждет вас.
ПАШКИН. Кто?
СТРОНЦИЛЛОВ. Да вы, Иван Андреевич, Данта не читали.
ПАШКИН. Не читал. А у вас есть? Я прочитаю — верну!
СТРОНЦИЛЛОВ. Давайте вернемся к опросному листу.
Забирает из принтера оставшиеся листы, аккуратно складывает их и прищелкивает держателем для бумаг.
СТРОНЦИЛЛОВ. Семейное положение: разведен; имеется сын. Так?
ПАШКИН. Так.
СТРОНЦИЛЛОВ (изучая бумаги). Алименты вы платили маленькие, Иван Андреевич. Утаивали доходы. Собственного сына обворовывали. Просто чудо, что вы за человек. были.
ПАШКИН. Не говорите так! Пожалуйста!
СТРОНЦИЛЛОВ. Тише вы…
ПАШКИН. Дайте мне шанс. Я хочу исправиться, я хочу приносить пользу людям.
СТРОНЦИЛЛОВ. Не морочьте мне голову! Вы хотите жить. Просто — жить! Жрать, пить, трахаться с соседкой и смотреть футбол. Нет?
ПАШКИН. Да. Грешен.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ничего не грешен! Все этого хотят. Только не надо мне про пользу людям, я зверею от этого. У вас коньяк есть?
ПАШКИН. Коньячок-то? Господи, да… (Осекается под взглядом Стронциллова.) Есть. Найдем! (Роется в холодильнике.) Вот. Только армянский. Годится? Или я сбегаю за французским? У нас внизу круглосуточный…
СТРОНЦИЛЛОВ. Сидеть!
Пашкин садится.
Давайте армянский.
ПАШКИН. Он хороший, пять звезд. А закусить? Сыр есть, я щас мигом нарежу.
СТРОНЦИЛЛОВ. Сядьте вы. Сядьте!
Пауза. Стронциллов наливает обоим.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, со свиданьицем.
ПАШКИН (осторожно). Будем здоровы.
Пьют.
СТРОНЦИЛЛОВ. Не хочется, значит. со мною?
ПАШКИН. Не хочется.
СТРОНЦИЛЛОВ. Зря. Там любопытно.
ПАШКИН. Где?
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну вообще. За пределом.
ПАШКИН. Расскажите.
СТРОНЦИЛЛОВ. Сами увидите.
Пашкин наливает себе стакан коньяка и выпивает.
СТРОНЦИЛЛОВ. Здоровье вы не бережете, Иван Андреевич. А впрочем, что уж теперь.
Пашкин начинает тихонечко выть.
СТРОНЦИЛЛОВ. Ну, ну… Что вы, как маленький.
ПАШКИН. Почему я?
СТРОНЦИЛЛОВ. Что?
ПАШКИН. Почему — меня?
СТРОНЦИЛЛОВ. Странный вопрос. И даже глупый, пожалуй. Нипочему. Компьютер выбросил ваш номер, вот и всё. Божья воля.
ПАШКИН. Это нечестно. Вон, старики живут, бабки… Вон их сколько, ползают у подъезда, бери любую…
СТРОНЦИЛЛОВ. Невозможно. Есть квоты на поколения. Компьютер выбрал вас — значит, пора. Бояться не надо.
ПАШКИН. Что со мною будет?
СТРОНЦИЛЛОВ. Англичане называют это: присоединиться к большинству. Одним словом, с вами будет то же, что со всеми. После завершения необходимых формальностей здесь появится ангел-ликвидатор. Существо неприятное, но квалифицированное. Будет больно, но недолго. Потом тело ваше останется здесь, а душу он заберет с собой.
ПАШКИН. А я? Где буду я?
СТРОНЦИЛЛОВ. Как вам сказать. Чувства ваши исчезнут. Время застынет эдаким студнем, пространство съежится до нейтрона.
ПАШКИН. А нейтрон — это сколько?
СТРОНЦИЛЛОВ. Это, Иван Андреевич, практически с гулькин хер. И там, внутри, будете вы — в виде некоторой субстанции. Представили?
ПАШКИН. Нет.
СТРОНЦИЛЛОВ. Уж и не знаю, как вам доступнее объяснить.
ПАШКИН. Но я буду? Я — где-то — буду?
СТРОНЦИЛЛОВ. Как файл — в сжатом виде. Теперь ясно?
ПАШКИН. Не очень. А скажите, вообще: с компьютером этим. с Божьей волей. нельзя что-нибудь сделать?
СТРОНЦИЛЛОВ. А зачем?
ПАШКИН. Вам незачем, а мне бы хотелось.
СТРОНЦИЛЛОВ. Что: так охота — здесь? В этой нравственной грязи?
ПАШКИН. Да. Очень.
СТРОНЦИЛЛОВ. С Божьей волей ничего сделать нельзя.
ПАШКИН. Но попробовать-то можно? Один разик.
СТРОНЦИЛЛОВ. Интересно, и кого же вы предлагаете изъять вместо себя?
ПАШКИН. Господи!.. Да хоть кого.
СТРОНЦИЛЛОВ. Конкретнее.
ПАШКИН. Да вон же, говорю, бабульки! Они еще при царизме родились, у них чувства исчезли давно, вы придете — они и не заметят…
СТРОБИЛОВ. Сейчас все брошу и пойду искать бабулек.
ПАШКИН. Хорошо! Чтобы далеко не ходить, возьмите вот этого. из сто второй.
СТРОНЦИЛЛОВ. Почему его?
ПАШКИН. А почему нет? Такая тварь. Живет не прописанный, баб водит каждый вечер, черте чего из-за стенки слышно. Три года сидел, а как освободился, родную тетку выселил в Мытищи…
СТРОНЦИЛЛОВ. Как звать?
ПАШКИН. Толиком.
СТРОНЦИЛЛОВ. Мне фамилия нужна. И данные.
ПАШКИН. Это — момент. (Снимает трубку, начинает набирать номер.) Что у него на конце?
СТРОНЦИЛЛОВ. Вам виднее.
Пашкин угодливо смеется и набирает последнюю цифру.
ПАШКИН. Алло! Анатолий? Простите, что поздно звоню — это из сто третьей, сосед ваш. Анатолий. ой, простите, я даже фамилии вашей не знаю… (Пишет рукой в воздухе, и Стронциллов, поняв, отдает ему ручку.) Ага! А по отчеству? Вот спасибо. (Записывает.) Анатолий Петрович, тут такое дело. У вас день рождения — когда? Понял. Не юбилей случайно? А сколько? Вот и ладушки. Угадали: подарок хочу сделать. Почему ночью? А вот, поверите, не мог уснуть — как бы, думаю, не пропустить, поздравить соседа… Спокойной ночи! (Вешает трубку.) Только группу крови не сказал.
СТРОНЦИЛЛОВ. А не жалко его?
ПАШКИН. Толика-то? Ну жалко, а что делать?
СТРОНЦИЛЛОВ. Понятно. Угу… (Раздумывает.) Еще варианты есть?
ПАШКИН. В смысле, на убытие?
СТРОНЦИЛЛОВ. Да.
ПАШКИН. В этом доме?
СТРОНЦИЛЛОВ. Желательно.
ПАШКИН. Из сто тридцать пятой. Имени не знаю, знаю номер машины. «Жигуль», под окном стоит, и каждую ночь — сигнализация! Иногда несколько раз за ночь. Ветер на нее подует или птичка покакает, и сразу: уи-и-и, уи-и-и. энь-энь-энь-энь… а-а-а-а, а-а-а-а! А у самого — окна на другую сторону, и спит, сволочь!
СТРОНЦИЛЛОВ. За это, конечно, надо убивать.
ПАШКИН. Нет, ну зачем убивать. Но если все равно кого-то полагается — на убытие, то. Только хорошо бы — вместе с машиной.
