Константин Тренёв - Любовь Яровая
Малинин. Поручик Яровой, что значит ваше бездействие? Почему не приказываете стрелять?
Яровой. Успеем.
Малинин. Как успеете? Говорят, какая-то большевичка уже вплотную к солдатам подошла. Агитирует.
Чир. Это — которая в ваших бумагах рылась.
Малинин. Ах… вот кто… Теперь мне понятно. Господин поручик, сию минуту отдавайте приказ стрелять.
Яровой. Прошу в чужое распоряжение не вмешиваться.
Малинин. Я полковник.
Яровой. Здесь вся власть передана мне.
Малинин. Отдавайте приказ, или я вас арестую как изменника.
Яровой (выхватив револьвер). Ну!
Малинин. В большевики идёте?
Яровой. Не будь вас, большевиков уже не было бы.
Малинин. Поручик Яровой, ступайте за мной.
Яровой. Полковник Малинин, ступайте за чемоданами.
Малинин. Приказывать?
Яровой. Вы этот приказ охотно исполните.
Малинин. Мы ещё поговорим. Большевик! (Уходит.)
Вбегает Семён.
Семён. Господин поручик! Что же это значит, жегловцев живыми покидаем?
Яровой. Жегловцев? Сию минуту расстрелять. Ступай.
Семён. Да мне их не выдадут.
Яровой. Сейчас прикажу по телефону. (Звонит по телефону.) Дать тюрьму! (Продолжает звонить. Ответа нет.) Чёрт!
Доносится торжествующий гул. Вбегает офицер.
Что там?
Офицер. Народ тюрьму взял.
Яровой. Взял? А солдаты?
Офицер. Солдаты без выстрела отошли в город, и часть на вокзал ушла.
Яровой. Отлично… И пусть себе подавятся тюрьмой. Поручик, до ночи власть в наших руках. Ночью выступаем в леса. Война продолжается.
Офицер. Кто же будет воевать?
Яровой. Верные сыны отечества с новой помощью союзников.
Офицер. Сыны? Отечества? Союзнички?.. (Свистит, срывает погоны.) Нет, я уже кушал. (Убегает.)
Семён. Господин поручик, большевики уже распоряжаются, со всех дворов повысыпали и скрозь красные флаги вешают, где они их только берут? Всех арестовывают…
Яровой. Взять в кольцо и стрелять.
Входят Швандя и несколько рабочих.
Швандя (указывая на Ярового). А, вот он самый. Бери, товарищи.
Яровой (выхватывает револьвер). Стой! (Отстреливаясь, убегает.)
Патруль бежит за Яровым. Проходит Горностаев под конвоем Пикалова.
Горностаев. Дорогой друг! Сколько люди придумали правд?
Пикалов. Не слыхал.
Горностаев (останавливаясь и тряся Пикалова за полы). Тысячи. И когда из тысячи маленьких правд хотят сложить одну большую, это всё равно, что… из тысячи крыс сложить одного слона!
Пикалов. Да ты что меня трясёшь? Я те не груша. Арестант должен идти, а не конвойного трясти.
Горностаев. Но мы с тобой ходим и не находим.
Пикалов. А я виноват, ежели хороших начальников черти с квасом съели?
Горностаев. Сдай меня плохому.
Пикалов. Плохой тут не управится. Тут двое наворачивали — один кричит: «Тащи ему пакет», другой встретился — кричит: «Тут на пакете „весьма важно“ — значит волоки самого при пакете». А сам чёрт те куды ушился, сыщи его!
Горностаев. А не подождать ли, пока он нас сыщет? Ибо, по-видимому, мы ему нужнее, нежели он вам.
Пикалов. Жди не жди, а я это дело, старичок, по здешним местам так понимаю: раз тебя ведут при важнеющем пакете — значит в расход. Молись богу.
Уходят; вдали промелькнул Яровой. Проходит патруль. Навстречу Чир.
Чир. И повеле ввергнути мрежу, и изловиша рыбы великое множество.
Патруль. Ты что, дед, мелешь?
Чир. Закиньте, товарищи, мрежу в этом квартале: большую рыбину поймаете.
Патруль. А тебе что? (Уходит.)
Входит Швандя. Навстречу ему пробегают нагруженные чемоданами спекулянт со своей дамой.
Швандя (им вслед поёт). «Как родная меня мать провожала, тут уся моя родня набежала…».
Входит Махора.
(Наткнувшись на неё.) А, Махорочка! Что это вы будто в масштабе усохлись?
Махора. По вас сохли.
Швандя. Всё с белогвардейцами кунтакт держали?
Махора. Да чтобы я белую гвардию да до себя подпустила?
Швандя. А кто вас позавчерась вон на этом месте за это самое местечко вежливо щипнул?
Махора. Ой, да неужели вы?
Швандя. Собственноручно.
Махора. Я ж сразу догадалась.
Швандя. Значит, вы упольне сознательная. (Всмотревшись в Чира, подходит к нему.) А, Чир, моё почтение… Ай не признал?
Чир. Да воскреснет бог… Раб удавленный Феодор… Я же по тебе сорокоуст справил, да примет тя господь в селения…
Швандя. А он не принял. «Как смел, говорит, на глаза мне являться?» — «Чир, мол, господи, прислал». — «Ах он, говорит, невежа… пошли ко мне его. Я ему в два счёта разобъясню». — «Есть, товарищ». Так вот я обратно за тобой. Марш!
Чир. За душой, Федя, ангелы присылаются.
Швандя. Я богу то же говорил. «Нет, говорит, матрос вернее». Бери его, ребята.
Чир. Врёт он, товарищи. Никакого бога нетути.
Швандя. Зачем же ты меня посылал к нему?
Чир. Для приятности. Отпустите, товарищи. Нет бога, вот чтоб мне на этом месте…
Швандя. А ты от писания что-нибудь.
Все уходят. Входит Пикалов, за ним Горностаев без шапки.
Горностаев. Кто-то страстно бога отрицает. Значит, ближнего признал. Ну, друг, куда же теперь идти?
Пикалов. А чёрт её душу знает.
Горностаев. Если некуда идти, давай сядем. Может быть, ума прибавится.
Пикалов. Куда ж прибавится, ежели ты шапку потерял?
Горностаев. Не кажется ли тебе, что мы ищем истину, уклоняясь от неё? Ибо, когда ищут истину на распутье, то она непременно у груди.
Пикалов. Навязался ты на мою душу. Как же мне от тебя ослобониться?
Горностаев. Не знаю. Дал бы тебе взятку — у меня ничего нет.
Пикалов. Я сроду взяток не брал.
Горностаев. А тебе давали?
Пикалов. Нет.
Горностаев. Мне тоже.
Пикалов. Да ты какого классу?
Горностаев. Я профессор.
Пикалов. Из цирка, что ли?
Горностаев. Почему из цирка?
Пикалов. Давеча про крыс и слонов складно объяснял.
Горностаев (внимательно рассматривая его). Слушай… ты… гражданин… новой жизни.
Пикалов. Ну? Я.
Горностаев. А не вывести ли тебе в расход меня?
Пикалов. Ну и балда… А бумага? Расписаться кто должен?
Горностаев. Я тебе посмертную расписку дам.
Пикалов. Не… этому я несвычный.
Горностаев. А ты чему же свычный?
Пикалов. Чему? Опять жена одна на осминнике поворачивается. Мерин-то, должно, подох… Прошлой весной три пуда занял у свата! А нонче не то что… Да ты мне, пожалуйста, зубы не заговаривай.
Проходит Швандя.
Швандя. А, товарищ Маркс! И ты, друг. В чём дело?
Пикалов. Да тут буза…
Швандя. Да ты что, опять в пленных ходишь?
Пикалов. Кабы в пленных… А то хуже. Самому водить приходится да ещё с пакетом… едят его мухи… Хоть ложись…
Швандя. Кому пакет?
Горностаев. По-видимому, мне. Да вот некому распечатать.
Швандя. Так это раз плюнуть. (Распечатав пакет, повертел бумагу и, после не совсем удачной попытки прочесть, отдаёт Горностаеву.) Читай, папаша, я охрип.
Горностаев (читает). «Охранная грамота. Предъявитель сего профессор Горностаев находится под особым покровительством советской власти… не может быть арестован… оказывать всяческое содействие…».
Швандя. Да это же при мне ещё написано было, да отправить не успели.
Пикалов. Вот отчего возжаться с им приходится!
Горностаев. Видишь, друг, всё в итоге сводится к разумной причине.
Пикалов. Теперь куда же его? К стенке, что ль?
