Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
В тот день, когда было подписано перемирие, Сальма горько рыдала, чего прежде с ней не случалось. Палестины больше не было; ее дом располагался в западной части Иерусалима, которая отныне принадлежала государству Израиль.
У Вади больше не осталось никаких сомнений относительно того, что делать.
— Мы уезжаем, и уезжаем все вместе, — сказал он. — Мы не можем смириться с тем, что стали чужими в собственном доме. Если мы останемся здесь, то станем гражданами Израиля.
Аниса кивнула. Она тоже не хотела жить в стране, которая ей больше не принадлежала. Она до сих пор не могла взять в толк, как это дом, где родился ее сын, вдруг стал принадлежать другой стране. Получалось, что у них отняли не только будущее, но и прошлое.
Они упаковывали багаж с такой тщательностью, словно хотели забрать с собой не только вещи, но и воспоминания, которые не желали оставлять здесь.
Они как раз грузили вещи в старый грузовик Мухаммеда, когда вдруг увидели идущего к ним Изекииля. Вади встал у него на пути.
— Чего ты хочешь? — спросил он.
— Я вижу, вы уезжаете, и захотел напоследок повидаться с вами. Это ваш дом, ваш сад, вы не должны все это бросать.
— Быть может, вы и привыкли жить на чужой земле и быть чужаками в собственных домах, но для нас это неприемлемо, — ответил Вади. — Мы вернемся, когда эта земля вновь станет нашей и снова будет называться Палестиной и никак иначе.
— Вади, я обязан тебе жизнью и не могу допустить, чтобы мы расстались врагами.
— Тебе достается все мое имущество, и ты же просишь меня не сердиться?
— Этот дом навсегда останется вашим, и только вашим. Клянусь тебе, ничья нога не ступит на эту землю.
— Уходи, Изекииль, — попросил Вади. — Позволь нам проститься со своим домом.
Изекииль не стал настаивать, развернулся и медленно побрел в сторону Сада Надежды. Он знал, что не в его силах предотвратить разрыв с Зиядами, ведь и он, и Вади были всего лишь пешками в чужой игре, и эта игра неизбежно вела к противостоянию.
15. Вторая катастрофа
Марина посмотрела на прикрывшего глаза Изекииля. Ей показалось, что он заснул, однако она вдруг почувствовал на себе его взгляд.
— Таков конец этой истории, — закончила она. — Что произошло дальше, вы и сами знаете. Теперь вы живете на этой земле, где прежде стоял Сад Надежды, а Зияды по-прежнему ведут в Аммане жизнь изгнанников. Та ночь 14 мая стала настоящим бедствием, поистине катастрофой, которая длится и по сей день.
— Вади Зияд больше ничего вам не рассказал? — спросил Изекииль, глядя на Мариан.
— Разумеется, он рассказал мне намного больше, — ответила Мариан. — Но я думаю, что было бы излишним пересказывать во всех подробностях то, что происходило за последние шестьдесят лет. Тысячи палестинцев заполнили лагеря для беженцев, расположенные в тех местах, что прежде были их родиной. Другие оказались в изгнании; кое-кто из них решил начать новую жизнь, обосновавшись в Европе, Соединенных Штатах, странах Персидского залива... Но ни один все эти годы не терял надежды на возвращение, — Мариан, казалось, с трудом подбирала слова.
— Я понимаю, что они не теряли надежды, — произнес Изекиль. На протяжении двух тысячелетий евреи тоже не уставали повторять: «Следующий год мы встретим в Иерусалиме».
— Значит, вы считаете, что палестинцы восстановят справедливость через две тысячи лет? — на этот раз в голосе Мариан прозвучала горькая ирония.
— Итак, мы остановились на 1948 году, когда властители мира впервые пришли к мысли о том, что единственный выход — раздел страны и образование двух государств. Людям пришлось с этим смириться, — в голосе Изекииля прозвучала печаль; казалось, он говорит сам с собой.
— Думаю, что на самом деле ситуация еще хуже, — ответила Мариан. — Слишком много погибших с обеих сторон.
— Мертвые здесь ни при чем. Это живые с обеих сторон делают все, чтобы помешать принять справедливое решение и достичь наконец желанного мира.
— Невозможно найти справедливое решение, учитывая, что Израиль продолжает нарушать все условия и строит свои поселения в местах, которые, согласно решению ООН, принадлежат палестинцам.
— Об этом вы и собираетесь рассказать в своем докладе?
— Да.
— Я надеюсь, что, помимо мнения на этот счет Вади Зияда, вы учтете и мою точку зрения, которую я неоднократно выказывал в наших беседах. Полагаю, будет очень интересно послушать две параллельные версии истории.
Мариан пожала плечами. Она вдруг почувствовала себе усталой и даже подумала, был ли вообще какой-то смысл в том, чтобы провести столько дней и часов, слушая бесконечные рассуждения этого старика. Однако Вади Зияд настоятельно просил ее об этом, и теперь она задавалась вопросом зачем.
— Ты ничего не потеряешь, если его выслушаешь, — убеждал ее Вади, пока она вела долгие беседы с израильтянином.
Да, конечно, Изекииль Цукер много страдал, но ничуть не больше, чем Вади и многие другие палестинцы, обманутые в своих надеждах.
— Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали, что произошло с Зиядами, — попросил Изекииль.
— Ну что ж, думаю, вы и сами можете представить, что их жизнь мало чем отличается от жизни многих других беженцев. 1948 год стал годом катастрофы, и мне кажется, прибавить тут больше нечего.
— Нет, Мариан, еще не время ставить последнюю точку. Вы ведь и сами знаете.
— Полагаю, больше не имеет смысла продолжать эти бесконечные рассказы...
— Пожалуйста, продолжайте, осталось совсем немного...
Мариан хотела сказать, что история закончена и говорить больше не о чем, но передумала и неохотно продолжила рассказ.
***
Вади и Аниса добрались до Иерихона, где остановились на некоторое время в доме Наймы. Сестра Вади была бесконечно рада увидеть их живыми.
Тарек, муж Наймы, предложил ему работать вместе с ним.
— Тебе все равно нужно чем-то зарабатывать на жизнь, а мне нужен человек, которому я мог бы доверять, — сказал он Вади. — Твоя сестра будет счастлива, если мы станем работать вместе.
Тем не менее, Вади отклонил щедрое предложение зятя. Он не хотел быть учителем и мечтал при первой возможности вернуться в Иерусалим. Пребывание в Иерихоне было для него лишь остановкой на этом пути, возможностью залечить душевные раны. Он непременно вернется в Иерусалим, вместе с Анисой и сыном. Он не знал, что сталось с братом Августином, но был по-прежнему преисполнен решимости продолжать обучать детей в импровизированной школе, а также вернуться на работу в типографию мистера Мура, если, конечно, тому не пришлось бежать из Старого города.
Он решил поручить Анису заботам сестры, пока не найдет новое жилье; потом он непременно вернется за ней. Вади не хотел, чтобы с Анисой и маленьким Абдером что-то случилось. У него мало что осталось, но все же достаточно, чтобы начать новую жизнь.
— Палестины больше нет, — сетовала Аниса.
И она была права. Палестины больше не существовало; теперь одна ее часть называлась Трансиорданией, а другая — Израилем. Да, границы еще не установились, они продолжали меняться, но надежды на возрождение Палестины больше не было.
Вади удалось снять скромный домик неподалеку от школы брата Августина, всего в сотне метров от Дамаскских ворот, за которыми начинался Старый город. К счастью, брат Августин был жив и не покинул Иерусалима.
В Иерусалиме родились и выросли четверо сыновей Вади и Анисы; там они и жили вплоть до 1967 года, пока израильтяне не захватили весь город и не отправили их всех в новую ссылку — на сей раз в Амман.
Зияды были всей душой преданы семье Абдаллы, начиная с тех далеких времен, когда Мухаммед сражался бок о бок с Фейсалом и самим Абдаллой, мечтая о рождении большого арабского государства, и до провозглашении Трансиордании, которая вскоре станет называться Иорданским королевством. Зияды любили их так же беззаветно, как и саму Палестину. Однако Аниса не разделяла столь безоглядной любви.
— В этой войне победили евреи и Абдалла, — жаловалась она Вади.
— Король Абдалла — самый разумный из всех арабских правителей, — отвечал Вади. — Он единственный, кто не пытается обманывать своих подданных.
Брат Августин был согласен с Анисой.
— Абдалла построил свое королевство на развалинах Палестины, — говорил он.
— Полно, брат, не злись, — уговаривал его Вади. — Войска короля Абдаллы проявили в этой войне больше мужества, чем все те, кто обещал нас спасти. Кроме того, он отвоевал для арабов Старый город. Благодаря ему Иерусалим — наш.
— Да, Иерусалим — ваш, — отвечал монах, не питавший никакой любви к израильтянам. — Но не забывай, что западная его часть досталась евреям — та часть, где стоял твой дом и сад, где похоронены твои деды и прадеды.
Омар Салем, который тоже выжил в войне, по-прежнему оставался одним из самых влиятельных людей в Иерусалиме. Вади не питал к нему особой приязни, но при этом не мог забыть, что Омар был другом его семьи, и поэтому время от времени принимал приглашения в его дом, чтобы выпить чаю и побеседовать о будущем с другими гостями.
