Леонид Андреев - «Gaudeamus»
Петровский. Ой, братцы! Ой, батюшки, спасайтесь, Стамескин пришел, сюда идет, вас, братцы, ищет.
Костик. Да ну! А чтоб его черт!
Онуфрий. Протестую.
Костик. (беспокойно). Чаю ему, что ли, предложить. Да не пьет он чаю. Кочетов, как ты думаешь?
Онуфрий. Глаза мои не могут его видеть, ухо мое не может его слышать, нос мой не может его нюхать, как говорит Соломон в «Песне Песней». Пожалуйста, дети мои, не надо сегодня Стамескина, я этого не выдержу сегодня…
Петровский. Да я соврал, ей-Богу.
Общий смех. В зале музыка смолкла, но публика еще не разошлась: доносится нестройный, веселый шум, требование.
Голоса.
— Испугался, Онуша. Это тебе не вице-губернаторша.
— У него совесть заговорила.
— Гляди, гляди: Онуша языка лишился, ей-Богу.
Костик. А я тебе другой раз, тетя, за этакие шутки голову оторву. Чего от дела отрываешь? Лотоха проклятая.
Петровский. Да я соврал, ей-Богу. Ну, вот и кончен бал. И умаялся же я, братцы.
Костик. (ворчит). То-то, соврал.
Чей-то голос. Господа, в залу. Кончено, чего тут расселись.
Второй голос. Дай поблагодушествовать. Ну и подлец же Онуфрий, хоть бы на донышке оставил. Этакий математический ум, как раз к концу подогнал.
Студ. — техник. Подносит Петровский губернаторше цветы, да в шпаге своей и запутался, чуть не забодал ее, прямо головой ей в живот.
Требование песни все настойчивее. Входит рассерженный Козлов.
Козлов. Господа, что же это? Ну не свинство ли, а? Расселись, как старухи в богадельне. Там орут, требуют «Gaudeamus», сейчас электричество гасить начнут, ведь в темноте орать придется, черти!
Блохин. Идем. Это Онуфрий тут р-расселся…
Козлов. Тенор, ты что же это, брат? Свинство! Я тебя и на хорах ищу, и где только ни был, а ты…
Тенор. Я готов.
Шум в зале растет. Со смехом и говором студенты уходят в залу.
Лиля. Идемте, Петр Кузьмич. Я хочу, чтобы ты тоже пел.
Онуфрий. Ты? Это что же такое?
Голоса.
— Волоките Онуфрия.
— На кой он черт, он ни бе ни ме.
— Нечего там, волоки, волоки — для декорации пригодится.
Тащат Онуфрия в залу.
Онуфрий (оборачиваясь). Ты смотри, дядя! Мне наплевать, что у тебя римский нос, у меня у самого…
Ст. студент. Я сейчас. Иди, Лилечка.
Лиля. Нет, я тебя не пущу. Давай руку.
Все уходят. Остается один замедливший, сильно охмелевший Гриневич: опрокидывает кверху дном бутылки одна за другой, убеждается, что пусты, и бегом направляется в заду. В зале страшный шум. Мгновение сцена пуста. Быстро входит Старый Студент и скрывается в дальний угол, где на скамейках свалены студенческие пальто и шубы. Лампочки вверху гаснут — видимо, в зале погасили электричество; остается только непогашенная свеча на столе. Тишина, и хор молодых мужских и женских голосов поет громко, уверенно и сильно:
Gaudeamus igitur,Juvenes dum sumus.Post jucundam juventutem…[4]
Старый Студент падает ничком на шубы и беззвучно плачет.
Post molestam senectutem,Nos habebit humus.Ubi sunt, qui ante nosIn hoc mundo fuere…[5]
ЗанавесПримечания
1
Будем веселиться,
Пока мы молоды.
После радостной юности… (лат.)
2
После тягостной старости Нас ведь примет земля! (лат.)
3
Остроту (от фр. bon mot)
4
Будем веселиться, Пока мы молоды. После радостной юности… (лат.)
5
После тягостной старости
Нас ведь примет земля.
Где все те, кто жил до нас
В этом мире… (лат.)
