Леонид Андреев - «Gaudeamus»
Лиля (сердито). Вот очищенная, не угодно ли?
Дина. Спасибо, Лилечка. Какая ты сегодня миленькая — отчего ты всегда не носишь эту ленточку?
Лиля. Да пойдемте же, Онуфрий Николаевич! Видеть не могу: расселся тут как Будда! За целый вечер хоть бы раз в залу вышел.
Дина. Ах, этот вальс! Вы слышите, Петр Кузьмич?
Онуфрий (встает, покорно). Иду.
Лиля. То-то — иду! Дай руку! Отчего у тебя бока распухли? Или ты такой толстый?
Уходят.
Дина. Какая милая эта Лилечка, я ее ужасно люблю. Где же мой веер… ах, да, он у вас, дайте… Что вы так смотрите на меня, я красная?
Ст. студент. Играют ваш любимый вальс… пойдите.
Дина. Нет, я устала. И мне надоели танцы. Присядьте, ближе! (Берет его руку.) Какая у вас красивая рука… Вы хотите уехать?
Музыка. Молчание.
Ст. студент. Да.
Дина. Вы это решили?
Ст. студент. Да.
Дина (тихо). Не надо.
Ст. студент. Вы счастливы, Дина?
Дина (грустно). Я не могу быть счастливой.
Ст. студент. Вы любите?
Дина. Не знаю… Ваша жена была красива?
Ст. студент. Зачем это, Дина!
Дина (вставая). Ах, не знаю. Подержите мой веер. (Поправляет волосы.) Я ухожу.
Ст. студент. Проводить вас?
Дина. Нет. Вы заедете ко мне проститься?
Музыка. Молчание.
Ст. студент. Нет. Прощайте.
Дина. Прощайте.
Ст. студент. Дина…
Дина, не оборачиваясь, уходит. Старый Студент, опустив руки, смотрит ей вслед, потом делает по комнате несколько быстрых шагов, улыбается странно. Садится за стол и опускает голову на руки. Последние звуки того печального и нежного вальса, под который блаженно мечтал Онуфрий.
Тихонько подходит Лиля и кладет обе руки на плечи Старого Студента.
Лиля. Петр Кузьмич, миленький, не надо!
Ст. студент. Это вы, Лиля! (Не глядя, берет ее руку и целует.) Эх, прошла жизнь! Прошла и не вернется!
Лиля (плача). Хочешь, я тебе буду говорить «ты», по-товарищески? Миленький, голубчик ты мой! Жаль мне тебя от всего моего сердца! Ну, не надо так, не надо!
Ст. студент. Ты думаешь, что я плачу? Нет, я не плачу. (Поднимает голову.) Взгляни на меня.
Лиля. Бедненький ты мой. Не стоит она твоих страданий. Поверь ты мне хоть разочек в жизни! Лучше вспомни… Наташу, ты сегодня так хорошо рассказывал…
Ст. студент. Молчи, Лиля! Два года день и ночь я звал забвение: приди, приди! — И оно не приходило. А теперь я зову память: вернись, вернись! — и она не возвращается! И я ничего не помню.
Лиля. Но ты сегодня же рассказывал…
Ст. студент (смеясь). Лгал, Лилечка, лгал. Я ведь все время лгу! Как я могу прожить хоть один день не солгавши — или ты не знаешь, чтó такое моя правда, правда вот этой белой головы, дрожащих коленей, изношенного сердца! Ах, Лиля, как глупый фанфарон, я громогласно вызвал на бой самоё судьбу — и вот, раздавленный, лежу у ее ног… даже не жалкий, даже не жалкий! Ну кто пожалеет такого дурака?.. Разве только ты, мое нежное и тоже глупенькое сердечко. Жалеешь меня, Лиля?
Лиля. Жалею, милый. Буду и я когда-нибудь старая…
Ст. студент (улыбаясь). Утешаешь, а сама и не веришь: буду старая! Ты слышишь, Лиля, как пахнет здесь весенними цветами и травой. Послушай, послушай — весенними цветами и травой.
Лиля. Это духи, миленький! Это Дина так душится.
Ст. студент (смеется). Духи! Ах, глупенькая Лиля: ты, может быть, и солнца над головой не видишь? Думаешь, что это лампочка, — сознайся!.. Каждую осень, Лиля, деревья роняют миллиарды листьев, и уже вся земля была бы покрыта ими, как толстым старым одеялом, и не было бы места живому — не исчезай они бесследно. Так исчезну и я, старый, отживший, печальный лист, так глупо проснувшийся весною среди молоденькой, зеленой травки. Не жалеть, а топтать ногою ты должна меня, Лиля!
Лиля. Ну что ты! Тебя просто измучила Дина — сегодня она злая, сегодня я сама боюсь ее.
Ст. студент. Дина? Ты встретила ее, когда она шла отсюда? Ты заметила, что губы ее были в крови? Тише, тише, не надо говорить об этом, а то она услышит и опять придет сюда. Пусть думает, что я мертвый, совсем мертвых они не любят.
Лиля. Что ты говоришь, я не понимаю! Зачем ты пугаешь меня. Пусти мою руку — мне больно… Успокойся, миленький.
Ст. студент (вставая). Боже мой, Боже мой, до же прекрасна жизнь, до чего она прекрасна! Онуфрий сегодня сказал: эх, и жаден же ты до жизни, старик. А он — не жаден? А ты, Лиля? Милые вы мои, голуби вы мои пернатые, пусть останется с вами моя любовь, а я… пойду далеко. Не удалось солгать, пойду на поклон к самой правде: бери меня, вяжи меня, сажай меня на железную цепь! (Смеется.) А то опять убегу! Ну, улыбнись же, Лиля. Товарищ ты мой хороший — сейчас сюда придет Онуфрий и… Ну, Лилечка; и… а что дальше?
Лиля (вспыхивая). Вот уж не ожидала, что ты станешь так говорить… свинство! Ну, слава Богу — хоть засмеялся по-человечески! Только это неправда, и Онуфрия вашего мне совсем не надо: любовь — вредное чувство. Не веришь?..
Оба смеются.
Лиля. Господи, вот удивится сейчас Онуфрий, что я тебе «ты» говорю. Но ты такой милый… постой, ты же говорил, что не будешь плакать! Как же это так, зачем же ты обманул меня, а я, глупая, и поверила! Ну, миленький!..
Ст. студент. Одну слезиночку-то можно, одну, Лилечка, всего-навсего одну? Видишь — уже смеюсь.
Лиля. Тише, наши идут! (Хватая его за руку.) Теперь ты навсегда мой друг. Ты вот что, ты поцелуй-ка меня, пока Онуфрий не увидел, а то он может с ума сойти. (Целуются.) Вот так! Никто и не видал!
Вваливается Онуфрий и с ним кучка студентов, в том числе Костик, Кочетов, Тенор и другие. Старый Студент и Лиля отходят к стороне.
Шум веселый, восклицания.
Онуфрий. Опять на родине! Какая тут тишина, Сережа, какой воздух! Нет, больше в эту кашу не полезу, суета сует и всяческая суета, и все танцуют, как в аду. Стой, кто коньяк мой выпил? Его было в три раза больше.
Кочетов. Опять шампанского не хватило. Что стоило взять несколько лишних бутылок, потом можно было вернуть. Это все Петровский, черт его возьми.
Костик. Потом сосчитаем, Кочетов, поздно.
Кочетов. Надо, надо. За шампанское надо сосчитать. Эй, ты, несгораемый шкап, — раскрывайся! (Обшаривает Онуфрия.)
Онуфрий (подняв руки, в одной из которых бутылка). Или это один из самообманов философского ума, который жажду смешивает с объемом? Жажда ли в три раза больше, или бутылка в три раза меньше, — вот проклятый вопрос.
Блохин. Пойди на компромисс: и жажда больше, и бутылка меньше. Ну, наливай, наливай.
Онуфрий. Верно. Какой же ты умница, Сережа. Это ты под моим влиянием так развился. Давай, образуем школу, Сережа. Будем брать учеников… А, могила Гамлета, — хрипишь?
Тенор. Ха-ха-ха! Онуша пьян. Ты знаешь, что сегодня я буду петь?
Ст. студент (подходя). На два словечка, Александр Александрович… у тебя найдется минутка времени? (Отходят.)
Лиля. А я к тебе присяду, Онуфрий. Ты знаешь, вышло гораздо лучше, чем я ожидала… (Шепотом рассказывает ему.)
Ст. студент. Завтра я, Александр Александрович, уезжаю назад… в Москву. Не знаю, удастся ли мне повидаться с тобою, и вот на всякий случай я хочу еще раз поздравить тебя и крепко пожать твою руку.
Тенор. Спасибо, старик. А разве Дина тебе говорила?
Ст. студент. Что?
Тенор. Завтра мы с нею едем в Крым.
Ст. студент. А, к весенним цветам! Там скоро весна, Саша. Весенние цветы!
Тенор. Не знаю — я еще не бывал в Крыму. Должен тебе сказать, что этот… папаша выгнал нас обоих, и мы едем, собственно, с горя. Но это, конечно, не серьезно, и Дина рассчитывает так, что папаша этот сам приедет за нами. Оригинальный старик. Ха-ха-ха! Но, однако же, денег у нас, фью-ю. (Свистит.) Ты слыхал — сегодня я буду петь в хоре: Дина приказала.
Ст. студент. Вот что, милый Саша, не возьмешь ли ты денег у меня? Дело, видишь ли, в том… (Продолжает тихо говорить.)
Быстро входит Петровский.
Петровский. Ой, братцы! Ой, батюшки, спасайтесь, Стамескин пришел, сюда идет, вас, братцы, ищет.
