Юрий Поляков - Время прибытия

Самоволка

Довела любовь до самоволки.Схоронившись меж густых ракит,Юный конармеец – комсомолкеО всемирной схватке говорит.Мол, покуда «контрики» остались,Не бывать свободному труду!Вот ведь как подругам объяснялисьПарни в девятнадцатом году!Мальчик, первой страстью ошарашен,Жарко шепчет, белякам грозя…О любви, наверное, можно краше,Но точней, по-моему, нельзя!

Старинный спор

…А все же миром                      правят трудолюбы!У леденящей бездны на краю,Превозмогая все,                     сжимая зубы,Они работу делают свою,Они живут,            в одну работу веря,Сердца до побеленья раскалив.…Усидчив был Антонио Сальери,А Вольфганг Моцарт был трудолюбив!

Песни

Прошли над землею века,Как медленные ураганы.

Дошедшие издалека,Добытые из кургана,Под ярким музейным стекломЛежат с ярлычками названий:Пробитый в сраженье шелом,Обрывки обугленной ткани,Монеты, кинжалы, мечи,Божки золотые и перстни,И кажется, что различимНарод позабытый…                     Но песни?..Что были, как стрелы, остры,Легки, словно конские гривы,Горьки, точно стойбищ костры,И как-то иначе красивы!Но как?         В погребальной золеНаходят остатки сокровищ,А песни живут на земле —Их из-под земли не отроешь…Мы знаем и веру, и родЛюдей, обернувшихся пеплом.Но что можно знать про народБез песен,            которые пел он?

Легенда о богомазе

Жил да был богомаз на Руси.Он бродил по земле без опаски,Потому что с собою носилТолько кисти да чистые краски.Он корысти себе не искалВ монастырских богатых заказах,Просто шел по Руси и писалБогородиц своих ясноглазых.Для него выше княжьих наград,Глубже евангелических истинБыл тоскующей женщины взгляд,Отверзающийся под кистью.

И решил испытать его Бог,И послал на невинного кару:На одной из неезжих дорогБогомаза схватили татары…Стал он травами русской земли,Но легенда осталась в народе,Что горючие слезы теклиВ этот день из очей богородиц.И монахи попадали ниц,Прихожане в испуге крестились —Настоящие слезы катилисьПо щекам нарисованных лиц!

Забытая дуэль

– Стреляться! Стреляться! – крикнул Кюхля.

Пушкин усмехнулся и тряхнул головой…

Да что вы, в самом деле, братцы?За несколько язвящих строкС товарищем своим стреляться,Собрату целиться в висок!

Да разве можно двум поэтам —Избранникам российских музВверять коварным пистолетамРебячью ссору, блажь, конфуз.

Клокочет Пушкин, но понятно,Что не поднимется рука:– Извольте, ежли вам приятно!И бах – заряд под облака.

А Кюхельбеккер, тот в запале,Насмешкой дружеской взбешен,Он мимо выстрелил едва ли.Случайно промахнулся он.

Потом до смертного порога,Казня себя за тот картель,Благодарить он будет бога,Что пуля не попала в цель.

И будет видеть пред собою,Что мог принесть тот глупый миг:Окровавленной головоюК сырой земле Сверчок приник.

Читатель, ты представь попробуй,Что гения во цвете летСразил свинцом не меднолобыйКавалергард, а друг-поэт!

Ну, нет, немыслимо такое!Превозмогая злой угар,Сама поэзия       рукоюЖелезной       отвела удар…

Рассказ экскурсовода

– Вот на этой походной кроватиПод шинелькой солдатскою,                                  встарь,От монарших и прочих занятийУтомясь,          почивал государь.Император считал:                      на порфиреНе бывает от крови следа.Принцип: кто не со мной —                               тот в Сибири,Средь законов был главным тогда!Впрочем, царь не бежал наслаждений —Был он первый в стране сердцеед,Ведь от царственного вожделеньяПольза есть, а спасения нет!Умер деспот.                Сменилась эпоха.Но у нас до сих пор говорят:– Да, конечно, при нем жили плохо!– Был тираном.                    Но спал, как солдат!

Листопады

В глубине переулкаОсобняк из старинных.Здесь музей листопадов —Только листья в витринах.А на каждой витринеОбозначена дата:Мол, такие-то листья,Облетели тогда-то.Эти желты,              те черны(Их палило пожаром).И свои листопадыИщут люди по залам,А найдут – замирают,Как-то сразу грустнея…Хорошо, что покудаНет такого музея!

Красота

Как хороши: пылающий восходНад бархатистой дальней синей кромкой,Туманный аромат рассветных вод.И птичий гомон, безмятежно громкий!Идешь сквозь поле незаметной тропкойИ словно ощущаешь: рожь растет!

Как хороша, возлюбленная, ты,В прозрачной темноте смеясь глазами…Мне кажется, что чувство красотыМы принесли, того, быть может, самиНе замечая, из-за той черты,Где были рожью, влагой, небесами…

Моя космогония

Наташа,          погляди на вспышки звездные,Затеявшие на небе                       возню!Вселенная!Порядки там серьезные,Но я тебе сейчас их объясню.Вселенная.             Наука разделяется,Когда берется толковать о ней:Сжимается?              А может, разбегается?Пульсирует,              как сердце…                             Так верней!Но если это сердце,                         то, конечно же,По временам обязано оноТревожно биться                     и томиться нежностью,А это значит —                 сердце влюблено!В кого?          В другое сердце,                              но нездешнее,Чужое,         недоступное еще…Но то, другое,                 может биться сдержанно?А я уверен:            бьется горячо!Все это может лишь одним закончиться,Нельзя же вечность колотиться врозь,Сердцам влюбленным                          встретиться захочется,Хотя бы мирозданье взорвалось!Они,        теряя звезды,                         на свиданиеПомчатся…             Их – поди – останови!..– Ну хватит, дорогой,                          о мироздании,Пожалуйста,               немного о любви…

Бессонница

От бессонницы есть спасенье…Под багрово-желтым дождемПо гремучей траве осеннейМы, как прежде, с тобой идем.Под ногами – пинцеты хвои.И багровый лист в небесах.Мы почти заплутали с тобоюВ непроглядных этих лесах,Но потом отыскали проселок.Он был палой листвой занесенИ терялся меж синих елок,Душных, словно полдневный сон…Но опять на краю сновиденьяПробегает печаль по лицу.Значит, нас разлучило уменьеОриентироваться в лесу…

В поезде

Я в поезде,              на верхней полке:Постукивают мимо города,Деревни,           рощи,                   дачные поселки —Тот мир, где я не буду никогда.Но почему?            А если налегке,Вот так, как есть, —                     с карманами пустыми —Взять и остаться в тихом городке,Давным-давно свое забывшем имя,Затеять дом,                вещами обрасти,Узнать соседей, слухи, кривотолкиИ… оказаться как-то раз в пути:Деревни,           рощи,                дачные поселки…Как взнузданные, дернулись столбы.Вокзала зданье набежало круто.Состав у неслучившейся судьбыСтоит четыре, кажется, минуты.

О значениях слов

Мы калечим природу, мы портим слова.Скажем, раньше «орать» означало —Засучить у рубах до рамен рукаваИ пахать, налегать на орало.А вот слово «пахать» означало «мести».«Очагом» звали печку простую,А теперь «очаги» в медицине в честиИ в политике!                Я протестую!А виновна – поэтов огромная рать,Но «очаг» поддается леченью:Надо меньше лишь в новом значенье —                                              «орать»,А «пахать» больше в старом значенье!

О своевременности браков

Мужчины! Дети Дон Жуана!То в глубь греха,         то к небу ввысь.И все им кажется, что раноСупругою обзавестись.И рассуждая: «Я ль не парень…»Мечтают (можно их понять!),Как сэр Джорж Ноэл Гордон Байрон,Всех женщин враз поцеловать.Жизнь холостому неплохая,Пока лета невелики.Живут, по женщинам порхая,Как, извините, мотыльки.Но час придет – кондратий хватит.Посмотрят: кудри в седине,Решат: теперь жены мне хватит…А хватит ли теперь жене?

Перечитывая Уэллса