Том Стоппард - Берег Утопии
Татьяна убегает в слезах. Тургенев замечает ожидающего Белинского и подходит к нему.
Вы Белинский? Простите… Для меня было бы честью, если бы вы приняли… (Достает из кармана маленькую книжку и протягивает ее с легким поклоном. Белинский берет и разглядывает ее.)
Белинский. Вы поэт?
Тургенев. Об этом вам судить. Как видите, я излишне стеснителен, когда нужно предстать перед читателями в собственном обличье.
Белинский. Но… не можете же вы все время ходить в…
Тургенев. Я имею в виду инициалы на титульном листе.
Белинский. Ах, ну да. (Раскрывает книгу.) «Параша»… (Переворачивает страницу, читает несколько строк.) «Я не люблю восторженных девиц… Я не люблю их толстых, бледных лиц…»
Тургенев. Это первая вещь, где звучит мой собственный голос. (Кланяется.) Иван Тургенев. Вы наш единственный критик. (Уходит.)
Рыжий Кот, курящий сигару, отстает от группы гостей, проходящих через сцену. Гости уходят, Рыжий Кот остается. Белинский и Рыжий Кот долго смотрят друг на друга.
Белинский. Белинский.
Рыжий Кот. Знаю.
Они продолжают смотреть друг на друга.
Осень 1844 г
Премухино, перед закатом.
Семен и слуги расставляют стулья лицом к закату. Александр, 76 лет, выходит из дома.
Александр. Еще один закат, еще чуть ближе к Богу.
Появляется Варвара и зовет его из дома.
Варвара. Куда ты? Так и до смерти простудиться недолго!
Александр. Будем смотреть, как заходит солнце. Василий говорит, что завтра погода переменится.
Варвара. Иди в дом, в жизни не слышала такой чепухи!
Александр. Отчего же чепухи?
Семен еле успевает убрать стул с пути Александра.
Кто тут? Семен?
Семен. Я, ваше превосходительство.
Александр. Молодец. (Он протягивает вперед руку. Семен ее целует.) Перестань, дурак. Сесть куда?
Семен усаживает Александра на один из стульев.
Варвара. Я тебе скажу, в чем чепуха. Во-первых, никакого солнца нет, а во-вторых, даже если б оно и было, ты бы все равно его не увидел. Вдобавок Василий уж который год как умер.
Александр. Умер? Ну да. Кто же у нас теперь лесником?
Варвара. Ты продал лес.
Александр. Посиди со мной.
Варвара заходит обратно в дом.
Взошла луна, но то не ночь. Кто там?
Семен. Ваша честь, дозвольте спросить, ваше превосходительство… У нас говорят, что раскладка из армии пришла, ваше превосходительство. Да в рекруты никто идти не хочет, ваша честь. Наши парни все в страхе от этого, а матери так еще хуже… Правда ли это, ваше превосходительство?…
Александр (сердито). Что, загордились слишком, чтобы отчизне служить? Если еще раз услышу, то всех отдам, раскладка или нет! Если бы воровали меньше да работали больше, то у меня бы деньги были на выкупную квитанцию, когда раскладка придет. Тогда соседям пришлось бы своих людей отдавать в солдаты вместо меня.
Семен валится на колени и обнимает ноги Александра.
Семен. Помилуйте, ваше превосходительство! Имейте снисхождение!
Татьяна выходит из дома с покрывалом.
Татьяна. Ну что еще теперь? Мать просила на тебя накинуть. (Укутывает Александра.)
Александр. Совать нос в мои письма! (Семену). Это уж чересчур.
Татьяна. Ты же знаешь, что он неграмотный. В чем дело, Семен?…
Семен пятится, кланяясь.
Александр. Это из-за орла. Наверняка. На конверте был тисненый орел. Ступай, ступай, старый приятель… и скажи этим сплетникам, что не было никакой раскладки, что государь похуже известие приберег для твоего неповинного барина.
Татьяна. Семен уже ушел, отец. Я скажу ему. (Татьяна встает, но отвлекается.) Ой, смотри. Облако поднимается…
Появляется солнечный свет – слабый и почти красный.
Самое время!
Александр. Я его вижу.
Татьяна. Что это было за письмо?
Александр. Будто костер!
Татьяна. Про Михаила?
Александр. Михаил больше не вернется домой. (Пауза.) Я попросил священника мне его прочесть. Михаил был вызван в российское консульство в Берне для получения официального предписания вернуться на родину… за связь с какими-то социалистическими крикунами у них там, в Швейцарии. Представь себе, в Швейцарии! Среди всех этих упитанных коров, гор и сыра. Михаил теперь, кажется, в Париже. Императорским указом бывший поручик Михаил Бакунин лишен дворянского достоинства и сослан на каторгу в Сибирь. Его имущество конфисковано в казну. (Пауза. ) Вы выросли в раю, все вы, дети, в гармонии, которая поражала всех вокруг. Потом, когда за Любовью ухаживал этот кавалерист, как его звали?…
Тата берет его руку и через какое-то мгновение утирает его рукой себе слезы.
Tатьяна. Так странно… В Премухине Михаил никогда не интересовался политикой. Мы все были выше этого. Много выше.
Александр. Солнце зашло. Да?
Татьяна кивает.
Я видел, как оно опускалось.
Татьяна. Да.
Александр. Зашло?
Татьяна. Да. Я говорю, да.
Затемнение
Кораблекрушение
Действующие лицаАлександр Герцен, радикальный писатель
Натали Герцен, его жена
Тата Герцен, их дочь
Саша Герцен, их сын
Коля Герцен, их младший сын
Николай Огарев, поэт и радикал
Иван Тургенев, поэт и писатель
Тимофей Грановский, историк
Николай Кетчер, доктор
Константин Аксаков, славянофил
Няня
Жандарм
Виссарион Белинский, литературный критик
Георг Гервег, радикальный поэт
Эмма Гервег, его жена
Мадам Гааг, мать Герцена
Николай Сазонов, русский эмигрант
Михаил Бакунин, русский активист в эмиграции
Жан-Мари, французский слуга
Карл Маркс, автор «Коммунистического манифеста»
Мальчик из магазина
Натали (Наташа) Тучкова, подруга Натали
Бенуа, французский слуга
Синяя Блуза, парижский рабочий
Мария Огарева, жена Огарева, живущая с ним раздельно
Франц Отто, адвокат Бакунина
Рокко, итальянский слуга
Леонтий Баев, российский консул в Ницце
Действие происходит между 1846-м и 1852 гг. в Соколове, барском поместье в 15 верстах от Москвы, в Зальцбрунне в Германии, Париже, Дрездене и Ницце.
Действие первое
Лето 1846 г
Сад в Соколове, в барской усадьбе в 15 верстах от Москвы.
Огарев, 34 лет, читает Натали Герцен, 29 лет, из журнала «Современник». Тургенев, 28 лет, лежит на спине без движения, надвинув на глаза шляпу. Он ничего не слышит.
Натали. Отчего ты остановился?
Огарев. Я больше не могу. Он сошел с ума.
Закрывает журнал и дает ему упасть.
Натали. Ладно, все равно было скучно.
Саша Герцен, семи лет, пробегает через сад. За ним бежит няня, с детской коляской. У Саши в руках удочка и пустая банка для мальков.
Саша, не подходи слишком близко к реке, любимый мой! (Обращается к няне.) Не пускайте его играть на берегу!
Огарев. Но… у него ведь, кажется, удочка в руках…
Натали (зовет). А где Коля? (Смотрит в другую сторону.)Хорошо, хорошо, я присмотрю за ним. (Продолжая разговор.) Я не против скуки. Скучать в деревне даже приятно. Но вот в книге скука непростительна. (Отворачивается и говорит, забавляясь.) Куда приятнее кушать цветочки. (Взглядывает на Тургенева.) Он что, заснул?
Огарев. Он мне об этом ничего не говорил.
Натали. Александр и Грановский пошли собирать грибы. Должно быть, скоро вернутся… О чем поговорим?
Огарев. Давай… конечно.
Натали. Отчего мне кажется, что я здесь уже бывала раньше?
Огарев. Потому что ты здесь была прошлым летом.
Натали. Разве у тебя не бывает такого чувства, что, пока время стремглав несется неизвестно куда, бывают минуты… ситуации… которые повторяются снова и снова. Как почтовые станции, где мы меняем лошадей.
Огарев. Мы уже начали? Или это еще до того, как мы начнем беседовать?
Натали. Ах, перестань валять дурака. Все равно что-то не так в этом году. Хотя здесь все те же люди, которые были так счастливы вместе, когда мы сняли эту дачу прошлым летом. Знаешь, что изменилось?
Огарев. Прошлым летом здесь не было меня.
Натали. Кетчер дуется… Взрослые люди, а ссорятся из-за того, как варить кофе.
Огарев. Но Александр прав. Кофе плох. И может, метод Кетчера его улучшит.
Натали. Разумеется, это не парижский кофе!.. Ты, верно, жалеешь, что уехал из Парижа.
Огарев. Нет. Совсем нет.
Тургенев ворочается.
Натали. Иван?… Он теперь, наверное, в Париже, ему снится Опера!
Огарев. Я только одно тебе скажу. Петь Виардо умеет.
Натали. Но она так уродлива.
Огарев. Красавицу полюбить каждый может. Любовь Тургенева – всем нам упрек. А мы играем этим словом, как мячиком. (Пауза.) После нашей свадьбы, в первом письме тебе и Александру, моя жена писала, что уродлива. Так что это я сам себе делаю комплимент.
