Генрик Ибсен - Враг народа
Аслаксен (с билетами в руках всходит на возвышение и звонит). Господа, позвольте оповестить вас о результате. Всеми голосами против одного…
Молодой господин. Один голос – голос пьяницы!
Аслаксен. Всеми голосами против одного голоса нетрезвого человека курортный врач доктор Томас Стокман объявлен врагом народа.
Крики и выражения одобрения.
Да здравствует наше старое почтенное городское сословие, наше общество!
Снова крики одобрения.
Да здравствует и наш достопочтенный деятельный Фогт, который столь лойяльно подавил в себе голос родственного чувства.
Крики «ура».
Объявляю собрание закрытым. (Спускается вниз.)
Биллинг. Да здравствует господин председатель!
Вся толпа. Ура, типографщик Аслаксен!
Доктор Стокман. Шляпу и пальто, Петра! Капитан, не найдется ли у вас на пароходе мест для пассажиров в Новый свет?
Хорстер. Для вас и для вашей семьи всегда найдется, господин доктор.
Доктор Стокман (надевая пальто с помощью Петры). Хорошо. Идем, Катрине. Идемте, дети. (Берет жену под руку.)
Фру Стокман (тихо). Милый Томас, не выйти ли нам задним ходом?
Доктор Стокман. Никаких задних ходов, Катрине! (Возвышая голос.) Вы еще услышите о враге народа, прежде чем он отряхнет прах от ног своих. Я не так добродушен, как некто, и не скажу: прощаю вам, ибо вы не ведаете, что творите!
Аслаксен (кричит). Это богохульство, Стокман!
Биллинг. Да, убей меня бог! Серьезному человеку тяжело слышать такие вещи.
Грубый голос. Так он еще грозится!
Несколько голосов (разъяренно). Пойдем выбьем у него все стекла! Швырнем его в воду!
Один из толпы. Труби в рог, Эвенсен! Во всю мочь!
Звуки рога, свистки и дикие крики. Доктор с семьей направляется к выходу. Капитан Хорстер прокладывает им путь.
Вся толпа (вопит вслед уходящим). Враг народа! Враг народа! Враг народа!
Биллинг (приводя в порядок свои бумаги). Нет, убей меня бог, если я пойду сегодня вечером к доктору на пунш!
Шум; публика теснится у выхода, затем шум переходит на улицу, и оттуда еще доносятся крики: «Враг народа! Враг народа!»
ДЕЙСТВИЕ ПЯТОЕ
Кабинет доктора Стокмана. По стенам книжные полки и шкафы с различными препаратами. В глубине выход в переднюю; впереди налево дверь в гостиную. В стене направо два окна с выбитыми стеклами. Посреди комнаты письменный стол доктора, заваленный книгами и бумагами. Комната в беспорядке. Утро.
Доктор Стокман, в халате и туфлях, в шапочке, стоит нагнувшись и ручкой зонтика шарит под шкафом.
Доктор Стокман (выловив из-под шкафа камешек, обращается в отворенную дверь гостиной). Еще один нашел, Катрине.
Фру Стокман (из гостиной). Ну, наверно, еще много найдешь.
Доктор Стокман (откладывает камешек к куче таких же, лежащих на столе). Я их буду беречь как святыню. Пусть Эйлиф и Мортен смотрят на них каждый день, а когда вырастут, получат их в наследство от меня. (Шаря под книжной полкой.) Что эта… как ее, черт, звать… ну, девчонка… не ходила еще за стекольщиком?
Фру Стокман (входя). Ходила, да он сказал, что вряд ли сможет прийти сегодня.
Доктор Стокман. Увидишь, не посмеет.
Фру Стокман. Да и Рандина думает, что он боится соседей. (Обращаясь в гостиную.) Что тебе, Рандина? А! (Уходит и сейчас же возвращается.) Тебе письмо, Томас.
Доктор Стокман. Посмотрим. (Вскрывает и читает.) Ну вот.
Фру Стокман. От кого это?
Доктор Стокман. От домохозяина. Отказывает нам от квартиры.
Фру Стокман. Да неужели? Такой порядочный человек…
Доктор Стокман (заглядывая в письмо). Не смеет поступить иначе, пишет. Ему очень жаль, но он не смеет идти против своих сограждан… против общественного мнения… он человек зависимый… не смеет наступать на ногу влиятельным лицам.
Фру Стокман. Вот видишь, Томас.
Доктор Стокман. Вижу, вижу. Все трусы у нас в городе. Ни один человек ничего не смеет из боязни других. (Швыряет письмо на стол.) Ну, да нам все равно, Катрине. Уедем в Новый свет и…
Фру Стокман. Ах, Томас, хорошо ли ты все это обдумал насчет отъезда?
Доктор Стокман. Уж не остаться ли мне тут, где меня выставили к позорному столбу как врага народа, заклеймили меня, повыбили у меня окна! И взгляни-ка, они разорвали мне черные брюки.
Фру Стокман. Ах, боже мой! Самые твои лучшие!
Доктор Стокман. Никогда не следует надевать свои лучшие брюки, когда идешь отстаивать свободу и истину. Ну да о брюках я не печалюсь, беда невелика, потому что ты можешь починить. А вот то, что чернь, толпа осмелилась напасть на меня, как будто они все мне ровня, – вот этого я не могу переварить до самой смерти!
Фру Стокман. Да они ужасно грубо обошлись с тобой, Томас. Но неужели нам из-за этого так-таки и бросить родину?
Доктор Стокман. По-твоему, плебеи в других городах не так же нахальны, как тут? Все один черт. Да наплевать, пусть себе собаки лают. Не в этом главная беда. Главная беда в том, что все люди в этой стране – рабы партий. Да, впрочем… пожалуй, на этот счет и на свободном Западе не лучше. И там свирепствует сплоченное большинство, и либеральное общественное мнение, и вся эта чертовщина. Но условия жизни там шире, крупнее. Люди там способны убить, но они не станут пытать тебя медленно. Они не берут в такие тиски свободную человеческую душу, как у нас. Да и в крайнем случае там можно будет держаться в стороне. (Ходит по комнате.) Знай я только, где бы можно было купить недорого девственный лес или какой-нибудь островок в Южном океане…
Фру Стокман. А мальчики, Томас?
Доктор Стокман (останавливаясь). Какая ты странная, Катрине. Неужели ты предпочла бы, чтобы мальчики выросли в таком обществе, как наше? Сама же ты вчера вечером сказала, что полгорода взбесилось; ну а если и вторая половина не сошла с ума, так потому лишь, что состоит из одних ослов, которым не с чего было сходить.
Фру Стокман. Ах, милый Томас, ведь и ты тоже… такой невоздержанный на язык.
Доктор Стокман. Ну вот! Да разве я не правду говорил? Разве они не переворачивают вверх дном все понятия? Не смешивают в одну кучу и правду и неправду? Не называют ложью то, что, я знаю, есть истина? Но всего нелепее – это матерые либералы, которые разгуливают здесь толпами и вбивают в голову себе и другим, что они люди свободомыслящие. Ты когда-нибудь слыхала что-либо подобное, Катрине?
Фру Стокман. Да, да, это нелепо, из рук вон, но…
Петра входит из гостиной.
Уже? Вернулась из школы?
Петра. Да, мне отказали.
Фру Стокман. Отказали?
Доктор Стокман. И тебе!
Петра. Фру Буск отказала мне, и я сочла за лучшее уйти сейчас же.
Доктор Стокман. И правильно, ей-ей!
Фру Стокман. Кто бы подумал, что фру Буск такая дурная особа!
Петра. Ну, мама, фру Буск вовсе не такая дурная. Ясно видно было, что она сама очень огорчена этим. Но она не смеет поступить иначе, – так она и сказала мне. И вот мне отказали!
Доктор Стокман (смеясь и потирая руки). Не смеет поступить иначе! И она тоже. Нет, это прелестно!
Фру Стокман. Да, после вчерашних бесчинств…
Петра. Не из-за одного этого. Нет, ты послушай, отец.
Доктор Стокман. Ну, ну?
Петра. Фру Буск показала мне целых три письма, которые она получила сегодня утром…
Доктор Стокман. Верно, анонимных?
Петра. Да.
Доктор Стокман. Понятно. От собственного имени они не смеют действовать, Катрине.
Петра. И в двух из них говорилось, что один из господ, бывавших у нас в доме, рассказывал вечером в клубе, будто у меня чересчур свободный образ мыслей…
Доктор Стокман. И ты, конечно, не стала отрицать?
Петра. Ты знаешь, что нет. Сама фру Буск тоже держится довольно свободных взглядов, когда мы остаемся с нею с глазу на глаз, но раз обо мне пошли такие слухи, она уже не посмела отстаивать меня.
Фру Стокман. И подумать – их распространяет человек, бывавший у нас в доме! Вот видишь, Томас, как тебе платят за твое гостеприимство.
Доктор Стокман. С такими свиньями нельзя дольше жить. Укладывайся живее, Катрине. Чем скорее уедем, тем лучше.
Фру Стокман. Тише! Мне кажется, кто-то идет по коридору. Взгляни, Петра.
Петра (отворяя входную дверь). Ах, это вы, капитан Хорстер! Пожалуйста, войдите.
Xорстер (входит из передней). Здравствуйте. Я чувствовал, что должен зайти и узнать, как у вас обстоят дела.
Доктор Стокман (крепко пожимая ему руку). Спасибо. Вот это поистине мило с вашей стороны.
Фру Стокман. И спасибо, что вчера помогли нам выбраться, капитан Хорстер.
Петра. А как вы сами-то пробрались назад домой?
Хорстер. Ну, ничего, я не из слабосильных, а те господа ведь больше на язык бойки.
