Белая фабрика - Дмитрий Глуховский
Ривка. Потому что больше не будет никаких «их», Йосеф. Потому что теперь мы и будем эти «они».
24
Площадь перед собором Вознесения Богородицы. На возвышении стоит Хаим Румковский. Он окружен толпой. Рядом, внизу – полицай Шломо. Вокруг люди.
Йосеф в полицейской форме вбегает на сцену, протискивается через толпу и встает рядом с Румковским. Тот выглядит подавленным. Он снимает свою вечную шляпу, берет ее в руку. Люди в толпе подавлены тоже и перешептываются совсем тихо.
Румковский. Гетто нанесен тяжелый удар. Вчера днем они дали мне приказ: выслать более двадцати тысяч евреев из гетто, а если я не подчинюсь – они сделают это сами. Возник вопрос: принять ли нам приказ и самим осуществить его – или позволить сделать это другим? Но нас должна тут вести не мысль «Скольких мы потеряем?», а вопрос «Скольких мы сможем спасти?».
Женщина. Двадцать тысяч!
Мужчина. И кто же должен ехать?!
Румковский. Они требуют от нас того, что нам наиболее дорого, – детей и стариков. Я никогда не мог представить себе, что мне придется принести на алтарь такую жертву. Что мне придется протягивать к вам свои руки и молить: братья и сестры, отдайте их мне! Отцы и матери, отдайте мне своих детей!
Мужчина. Не вздумай!! Только попробуйте их тронуть!
Женщина. Умоляем, пан Румковский! Защитите нас от них!
Румковский (набирая силы). И мы пришли к выводу – мои ближайшие сподвижники и я, – что, как бы сложно это ни было, мы должны сами выполнить этот указ. Я, я должен сам осуществить эту тяжелую и кровавую операцию, я должен отрезать ноги и руки – чтобы сберечь тело! Я должен забрать у вас ваших детей, потому что, если я не сделаю этого, других, не дай бог, заберут тоже…
Женщина. Вы не посмеете!
Женщина из толпы пытается наброситься на него, но внизу стоят полицай Шломо и Йосеф. Они отталкивают беснующихся женщин.
Йосеф. Назад! Назад! Назад, я сказал!
Мужчина. Лучше бы ты оставался фекалистом, Кауфман!
Женщина (Румковскому). Будь ты проклят! (Йосефу и Шломо.) И вы, вы тоже!
Румковский откашливается, поднимает руку, прося тишины.
Румковский. Я понимаю вас, матери! Я вижу ваши слезы. Я чувствую, что у вас на сердце. И у вас, дорогие отцы, у вас, кому придется идти на работу на следующее утро после того, как ваших детей заберут у вас, когда всего лишь вчера вы играли с вашими любимыми малышами. Все это я знаю и чувствую. Я совершенно сломлен. Я страдаю вместе с вами, делю с вами ваше горе и тревогу. Не знаю, как я смогу это пережить – где мне найти на это силы!
Женщины в толпе начинают рыдать.
Румковский. Перед вами стоит сломленный человек. Это самое трудное дело, которое мне когда-либо приходилось исполнять. Я протягиваю к вам свои сломанные, дрожащие руки и молю вас: отдайте жертв в мои руки! Так мы сможем избежать еще больших жертв, так мы сможем спасти стотысячное население гетто! Ибо немцы пообещали мне: если мы отдадим им жертв сами, будет мир!
Толпа молчит, парализованная. Румковский слезает с пьедестала. Йосеф провожает его, прикрывая собой от разъяренных женщин, к краю сцены. На трибуну поднимается полицай Шломо, достает из кармана бумажный лист и разворачивает его.
Полицай Шломо. Тихо! А ну, заткнулись все! Буду читать текст приказа!
Тем временем Румковский сходит со сцены. Оборачивается к Кауфману.
Румковский. С почином, Кауфман. Да, хотел сказать. Зачем твоя жена мается на фабрике? Присылай-ка ты ее ко мне. Вакансия машинистки открыта. А?
Йосеф. Я… Да, пан Румковский.
Румковский. Так-то. Помни мою доброту.
Он уходит. На помост поднимается Полицай Шломо и читает с бумажки.
Полицай Шломо. С пятого по двенадцатое сентября всем жителям строго запрещено покидать свои дома! Двери открывать по первому требованию! Любой, кто будет задержан на улице, подлежит немедленной депортации! В город вводятся части СС! Все! Расходитесь, расходитесь!
Затемнение. В темноте постепенно окончательно замолкают все звуки, которые неизменно присутствовали в качестве непременного звукового фона жизни гетто: детские крики и старческое кряхтение, ругань и смех. Наваливается тишина.
25
Свисток. В квартире Кауфманов зажигается ночник. Йосеф вылезает из постели. Ривка спит рядом, отвернувшись от него, полностью одетая. Йосеф выглядывает в окно и начинает одеваться в полицейскую форму. Целует спящих Вольфа и Германа. За сценой снова звучит свисток – нетерпеливо. Йосеф чертыхается и выскальзывает из квартиры.
Вольф (шепотом). Герман! Герман, ты спишь?
Герман (шепотом). Не сплю.
Вольф. Ты сказал кому-нибудь, что папа сказал? Что немцы будут детей забирать.
Герман. Папа же сказал, что это секрет и никому болтать нельзя.
Вольф. Я рыжему Ареле сказал и Ицку.
Герман (вздыхает). Ну, я Сарке сказал, которая цаца. Которая красивая.
Вольф. А вдруг их все равно заберут?
Герман. А что мы можем тут? Ничего!
Вольф. Мы можем Голема на немцев спустить! Он же должен наших защищать!
Герман. Чего? Ты что, дурачок, что ли?
Вольф. Сам ты дурачок! Дед же говорил, что в маленькой синагоге может быть Голем спрятан! Может, он там на чердаке сидит, ждет, пока его разбудят!
Герман. Дед бредил же!
Вольф. Он то бредил, то не бредил! Надо проверить! А если его оживить, он пойдет тогда и всех немцев победит, понял? Он же неубиваемый! Пойдешь со мной?
Герман. Папа запретил выходить! И там темно сейчас.
Вольф. А днем будет светло. И нас тогда точно поймают. Я до новой синагоги дорогу знаю. А ты, если ты такой бздун, сиди тут. Сам старше, а бздит!
Герман. Сам ты бздун!
Вольф. Папа вон – в полицию пошел работать, бандитов ловить, а сын бздун!
Герман. Я тебе сейчас врежу!
Вольф. Идешь или нет?
Герман. Только за тобой присмотреть. А то мне мама потом голову за тебя оторвет.
Они потихоньку выбираются из кровати, одеваются, оглядываясь на спящую Ривку. Потом – один за другим – на цыпочках выходят из дома.
26
Лестничная клетка дома в гетто Лодзи. Йосеф стоит с еврейским полицейским. Полицай Шломо стучит в одну дверь, Йосеф в другую.
Полицай Шломо. Ordnungdienst! Полиция гетто! Открывайте!
Йосеф. Ordnungdienst! Открывайте!
Дверь открывается, в проеме показывается заспанная женщина.
Женщина. Зачем вы так шумите? У меня ребенок спит.
Йосеф прячет глаза, заглядывает в бумажку.
Йосеф. Пани Фридман? Несовершеннолетняя Берта Фридман – ваша дочь?
Женщина. Да…
Йосеф. Вам надо ее собрать. Приказ… немецкой администрации. Всех лиц… всех лиц младше десяти лет депортируют.
Женщина. Моей Берте десять.
Йосеф. В моих документах сказано, что ей восемь.
Женщина. Ей десять. В документах ошибка. Сейчас… сейчас, подождите…
Она уходит в дверь. Йосеф стоит снаружи, потерянный. Женщина появляется снова, в руках у нее сверток. Она разворачивает его – внутри краюха хлеба.
Женщина. Вот. Возьмите, пан полицейский. У нас больше ничего нет. Пожалуйста. У вас там ошибка, в документах. Моей Берте десять.
Полицай Шломо (за сценой). Ты долго там, Кауфман?
Йосеф. Вам надо собрать ее вещи, пани Фридман. Немцы… Они не ждут.
Женщина. Пан… Кауфман…
