Кофе по-турецки - Джавид Алакбарли
— Как можно говорить тридцать шесть часов?
— А он говорил шесть дней. По шесть часов каждый день. И эта его речь доказывала лишь одно: он преисполнен решимости изменить всё и вся.
— Что же он хочет изменить?
— Всё!
— И как же он хочет это сделать?!
— Он говорил о том, что прежде всего надо менять законодательную, судебную, исполнительную систему власти.
— Он решил, что надо менять алфавит.
— Он создал специальную структуру, которая будет заниматься только турецким языком, избавляя его от излишнего количества арабских и персидских слов.
Конечно же, образованные люди прекрасно понимали желание главы государства изменить эту страну настолько, чтобы она, наконец-то, перестала быть «больным человеком Европы». И они разделяли его надежды на то, что каждый гражданин страны будет вовлечён в этот процесс обновления. Всё это легко сказать, но трудно сделать. Интеллектуальная элита понимала это лучше всех. А ещё она комментировала сам факт этого выступления. Речь передавали по радио. В стране, где основная масса населения была безграмотна, был очень важен феномен устного обращения к народу.
При этом многие ещё удивлялись тому, что несмотря на всю свою решимость, Президент не рубил с плеча, а показывал себя великим стратегом и тактиком. Журналисты уже начали писать о том, что в истории множества стран бывает так, что происходит революция. У них же фактически одновременно начала осуществляться не одна, а огромное количество революций. Согласно программе, отражённой в этой поразительной речи, предстояла масса изменений во всех сферах жизни.
Мнений о том, что же, в конце концов, может уже очень скоро начать происходить и должно ли это быть именно так, тоже было более чем достаточно. И не все они были восторженными. Всюду и везде, а не только в кофейнях и чайных, шли жаркие дискуссии. Было немало и тех, кто проклинал и эту речь, и человека, который её произнёс, и все эти ужасные планы.
Такие люди прежде всего хотели, чтобы ничего не менялось. Кто-то не желал расставаться со своими привилегиями. Кого-то страшил разрыв с прошлым и неопределённость завтрашнего дня. Были и те, кто искренне был убеждён в том, что всё это путь в никуда, в небытие, дорога, ведущая страну к катастрофе.
Кому-то даже казалось, что это просто безумное желание одного амбициозного человека, мечтающего о том, чтобы уничтожить страну, лишить её прошлого и надежд на счастливое будущее.
Было немало фанатов Президента, убеждающих всех в том, что им просто посчастливилось жить в одно и то же время с этим великим человеком. Были и такие, кто считал, что его мужеству можно только позавидовать. Утверждали, что он ещё раз доказал, что является настоящим реформатором. Кто-то же тихо, с неистовой силой молился, говоря, что дай бог, чтобы ему удалось осуществить всё то, что он задумал.
Вместе с тем было немало и тех, кто его просто ненавидел и открыто проклинал. Именно люди такого толка и не простили ему того, что последний султан и последний халиф этой страны оказались в изгнании. У тех, кто не соглашался с ним, было немало причин для ненависти к нему. Вернее, их было множество. Этим людям казалось, что у них отнимают прошлое, что Коран нельзя переводить на турецкий, что нельзя избавляться от арабских и персидских слов. Словом, их всех можно было понять. Их возражения иногда выслушивали официальные лица, но всё же при этом ясно давали им понять, что они ничему не смогут противиться. Убеждали в том, что всё, что намечено в этой программной речи, обязательно воплотится в жизнь.
Были и такие политики, которые ожидали быстрого успеха. Его, конечно же, не было. Не всё так быстро менялось, как хотелось бы. Но всё же это происходило, хотя было и немало перегибов. Но, как известно, лес рубят — щепки летят.
Все удивлялись и поражались ещё и тому, что наконец-таки женщины в этой стране получили равные права с мужчинами. Больше в трамваях перед ними не будут задёргивать занавески. Им не придётся носить эти чёрные одеяния, скрывающие их красоту. Отныне они могут учиться, становиться врачами и учителя ми, членами парламента и министрами.
Всего через несколько месяцев стало ясно, что преобразования действительно коснулись многих аспектов повседневной жизни и почти каждого человека. Расставание с прошлым, конечно же, не могло происходить безболезненно. Порой резали по живому. И это было очень больно.
Всё то, что происходило в этой стране, с одной стороны, её радовало, а с другой — пугало. Как-то поздним вечером, после их традиционного чаепития, она всё же решилась признаться мужу в своих страхах.
— А все эти перемены не могут закончиться такой же катастрофой, что случилась в России?
— Не думаю. Понимаешь, здесь нет той критической массы «лишних людей», которые послужили «топливом» в русской революции. Мало свергнуть власть. Надо знать, что делать дальше. Те, кто это знали в России, овладели учением Маркса. А это была наука о том, как завоевать власть и сохранить её. У нас же таких людей просто нет.
— Кто такие эти «лишние люди»?
— Понимаешь, задолго до русской революции в России появилось немало образованных людей, которые были уверены в том, что царизм изжил себя. Они мечтали о европейских законах, о парламенте, видели себя на трибуне, были готовы к тому, чтобы «осчастливить» страну своими идеями. Их называли «лишними» потому, что они были богаты и у них не было необходимости работать. Их знания были обширны, но они не могли найти им применение. То, что человек знает политэкономию, ещё не означает, что он может успешно заниматься развитием бизнеса. Словом, такая сила могла быть только разрушительной. Когда же катастрофа наступила, большевики просто захватили власть. Деталей и подробностей же я просто не знаю.
Она больше всего радовалась тому, что Пашу начали навещать его старые друзья. Её удивило то бережное, почтительное и чрезвычайно доброе их отношение к ней. Но при этом ещё пугало то,
