Кнут Гамсун - Царица Тамара

Игуменъ. А все-таки его вѣра истинная.

Цaрица. Потому-то я и принимаю его пословъ съ тѣми же почестями, что и пословъ калифа. Иначе онъ былъ бы недостоинъ этого.

Гетманъ и солдаты вносятъ гробъ безъ крышки; онъ весь покрытъ златотканымъ покрываломъ. Покрывало безъ надписей.

Царица. Поставьте гробъ сюда. Указываетъ.

Игуменъ. А потомъ еще позовите язычницу Фатиму.

Царица. Потому что она помогла мнѣ и спасла моего мужа и моего сына. Кромѣ того, я призываю ее, чтобы обратить ее, вѣдь ты знаешь.

Игуменъ. И ты думаешь, это тебѣ удастся? Ужъ я знаю, что знаю. Ибо Фатима какъ желѣзо.

Царица. Хорошо. И я какъ желѣзо. Нетерпѣливо. Иди на отдыхъ, благочестивый отецъ, тебѣ это необходимо. Ты хочешь ѣхать въ Карсъ?

Игуменъ. Ты, значитъ, разрѣшаешь? Да воздастъ тебѣ Господь. Я сумѣю и тамъ исполнить долгъ мой и быть твердымъ.

Царица. Только возвращайся, игуменъ. Если только захочешь — поскорѣе. Иди съ Богомъ.

Игуменъ. На прощанье еще одно слово, царица. Тамъ, въ Товинѣ — люди. И за каждую душу, что умретъ, прежде чѣмъ ты обратишь ее — ты должна будешь дать отвѣтъ. Ибо теперь въ твоихъ рукахъ возможность. Уходитъ.

Входятъ много дѣвушекъ съ Георгіемъ и Русуданъ; всѣ онѣ несутъ красные цвѣты и принимаются убирать гробъ.

Царица тихо. Какой онъ суровый, игуменъ.

Священникъ хлопаетъ себя по лбу. Я вѣдь сказалъ — онъ безумный.

Царица. Нѣтъ, священникъ, надо хорошо говорить о старикѣ. Онъ лучше насъ. День и ночь онъ молится за насъ и не спитъ. Онъ похожъ на тѣнь. Идетъ къ гробу. Вотъ хорошо, дѣвушки; украсьте гробъ, какъ только можете лучше, покройте его розами.

Гетману. Сумѣешь ли ты свезти гробъ въ горы и снова отыскать товинцевъ?

Гетманъ. Да, царица. Товинцы найдутъ меня.

Царица. Зови ихъ, если они не найдутъ тебя, и попроси ихъ притти… Пойдемъ, дѣти, принарядимся, вашъ отецъ придетъ.

Священникъ вслѣдъ царицѣ. Ты бы могла дать игумену лошадь. Онъ похожъ на тѣнь, ему не дойти до Карса.

Царица. Да, лошадь. Дай ему лошадь и слугу, священникъ. Пойди, распорядись.

Уходитъ съ Георгіемъ и Русуданъ во второй ходъ. Священникъ выходитъ въ глубину сцены.

Юаната. Посмотрите-ка на воина, — хотя бы взглядъ на насъ кинулъ.

Мецеду. Молчи, Юаната. Это доблестный воинъ, это посланникъ царицы.

Юаната. Не улыбнешься ли ты, доблестный воинъ?

Гетманъ. Не улыбнусь ли? Теперь — нѣтъ.

Юаната. Пойди, помоги намъ.

Гетманъ. Мнѣ этого нельзя.

Юаната. Почему нельзя?

Гетманъ. Потому что царь мнѣ не приказывалъ.

Юаната, смѣясь. Царь — да она забыла. Ужъ почти что забыла.

Мецеду. Молчи, Юаната, за этимъ дѣломъ мы Должны быть серьезными.

Священникъ, возвращаясь. Тише, дѣтки. Дѣвушки пересмѣиваются.

Зайдата. Ты смѣшишь насъ, ступай прочь, священникъ. У насъ тутъ серьезное дѣло.

Священникъ. Я вовсе не хочу тебя смѣшить. Напротивъ, ты должна быть серьезной, когда убираешь гробъ.

Зайдата. А твой носъ такъ насъ и обнюхиваетъ, священникъ. Ты вотъ стоишь, смотришь на насъ и потѣшаешься.

Священникъ. Ай, Зайдата, ай, Софіатъ, какія вы глупенькія!

Зайдата. Стыдись, священникъ, такой старый человѣкъ!

Священникъ. Вовсе я не старъ, Зайдата. Ты напрасно это говоришь, мы съ тобой не стары.

Зайдата. А Мецеду и Софіатъ — старыя.

Священникъ. Никто изъ васъ не старъ. Вотъ я стою и гляжу на васъ, и всѣ вы какъ огонь…

Зайдата. Какъ огонь?

Священникъ. Да, какъ огонь.

Софіатъ. И болтаемъ въ купальнѣ! Смѣхъ.

Священникъ. Софіатъ, ты не должна говорить такихъ словъ, ты краснѣешь отъ нихъ.

Софіатъ, ревностно работая. Вовсе я не покраснѣла.

Священникъ, Ты такъ молода, и тебѣ должно быть стыдно, и ты стоишь и краснѣешь. Вотъ Зайдата не покраснѣла, да она и не говорила глупостей.

Зайдата. Да ужъ я знаю, что для тебя я лучше всѣхъ.

Священникъ. Лучше всѣхъ? Ну, я бы этого не сказалъ. Можетъ быть, какая-нибудь другая и лучше. А ты ужъ и думала…

Зайдата. О, да!

Священникъ. Вотъ этого не слѣдовало бы. Это стыдно.

Зайдата. А вотъ сломай-ка мнѣ стебель. Протягиваетъ ему розу.

Священникъ пробуетъ. Его надо обрѣзать.

Зайдата. А у тебя нѣтъ кинжала?

Священникъ. Да, у меня нѣтъ кинжала. Вотъ онъ могъ бы.

Зайдата удерживаетъ его и беретъ розу. Этотъ воинъ? Нѣтъ, вѣдь царица ему не приказала. Смѣхъ.

Зайдата. Тебѣ слѣдовало бы самому имѣть кинжалъ, священникъ.

Священникъ. Я ношу кинжалъ, когда бываю на войнѣ.

Зайдата. Но вѣдь тебѣ не приходилось имъ пользоваться.

Священникъ. Не приходилось? Я развѣ не разсказывалъ, какъ я разъ справился съ двадцатью людьми?

Зайдата. Нѣтъ, разскажи-ка.

Священникъ. Я убилъ шестерыхъ — остальные бѣжали. Смѣхъ.

Зайдата. Христіанскому священнику не слѣдовало бы убивать шесть человѣкъ.

Софіатъ. Да, не слѣдовало бы.

Священникъ. Ты этого не понимаешь, Зайдата. И ты тоже, Софіатъ, — ты слишкомъ молода. А развѣ у калифа нѣтъ дервишей и священниковъ, которые убиваютъ въ бою?

Зайдата. Да, а все-таки христіанину слѣдовало бы быть лучше, чѣмъ магометанину.

Священникъ. Ты права, Зайдата, а вотъ Софіатъ не права, она кудахчетъ, какъ курочка, и ничего не понимаетъ. Всѣ вы вмѣстѣ курочки, а вотъ Мецеду — серьезная и молчитъ. И правда, дѣвочки, вы должны молчать и дѣлать ваше дѣло, какъ велѣла царица. У васъ скоро будетъ готово?

Мецеду. Да, сейчасъ.

Священникъ. Только еще я долженъ сказать, что Софіатъ изъ васъ — самая искусная. И къ тому же она самая маленькая, и у нея маленькія ручки. Но и всѣ вы искусны… Вотъ и музыканты.

Изъ глубины сцены входятъ музыканты и садятся на полу около обитой желѣзомъ двери. Они всѣ одинаково одѣты, въ желтый шелкъ съ черными шнурами. Инструменты — зурны, трехтонныя деревянныя флейты, барабаны и лютни, скрипки и арфы. Музыканты сидятъ, молча, не двигаясь.

Священникъ. Теперь, вѣрно, скоро придутъ танцовщицы.

Юаната. А ты ужъ и радуешься?

Священникъ. И ты должна радоваться и не таить злобы въ сердцѣ! Когда придетъ князь Георгій, тутъ въ замкѣ не будетъ ужъ печали.

Юаната. А съ вами на войнѣ бываютъ танцовщицы?

Священникъ. Только у тебя одной, Юаната, мысли, какъ у маленькаго теленочка. Какъ же съ нами могутъ быть на войнѣ танцовщицы? На войнѣ намъ нужны копья да мечи.

Юаната. Когда ты убивалъ тѣхъ шестерыхъ, тебѣ, вѣрно, было очень страшно. Ты очень боялся?

Священникъ. Я никогда не боюсь. Ты вѣдь знаешь.

Юаната. Откуда мнѣ знать?

Священникъ. Развѣ не я стоялъ вчера ночью передъ ханомъ Карскимъ? И передо мною поставили двухъ огромныхъ копьеносцевъ.

Юаната. Что же ты дѣлалъ у хана Карскаго?

Священникъ. Я этого не скажу. Я былъ посломъ князя Георгія, передалъ его письмо относительно великаго плана, который онъ долженъ былъ выполнить сегодня ночью. Больше я ничего не скажу.

Юаната. Что же это былъ за великій планъ?

Священникъ. Онъ хотѣлъ смирить царицу… Ты не должна разспрашивать о такихъ важныхъ вещахъ.

Зайдата. Посмотри на танцовщицъ, священникъ; вотъ онѣ идутъ.

Изъ глубины сцены входятъ танцовщицы въ развѣвающихся шелковыхъ одеждахъ разныхъ цвѣтовъ, съ золотыми повязками на лбу. Въ рукахъ у нихъ бубны. Онѣ подходятъ къ музыкантамъ и стоятъ молча, не двигаясь.

Мецеду. Воткните послѣднія розы, дѣвушки, тогда я доложу царицѣ, что у насъ готово. Уходитъ во вторую дверь.

Юаната. Тебѣ, вѣрно, кажется, что танцовщицы красивѣе насъ, священникъ, что ты на нихъ такъ смотришь?

Священникъ. Да, танцовщицы очень хороши.

Юаната. Это только потому, что онѣ лучше одѣты. Не правда ли, Зайдата?

Зайдата. Да, правда.

Священникъ. Не надо такъ говорить, Зайдата. Ты лучше всего, когда на тебѣ вовсе нѣтъ одежды, вѣдь ты знаешь.

Зайдата. Что онъ говоритъ! Откуда ты знаешь?

Священникъ. Я не знаю, но ты должна благодарить Бога за то, что ты такъ прекрасна безъ платья.

Мецеду возвращается. Царица!

Царица входитъ въ пышной, блестящей одеждѣ изъ индійскаго шелка. Руки ея украшены драгоцѣнными камнями. Отъ пояса до краевъ платья идетъ рядъ брилліантовъ. На волосахъ у нея свѣтло-красное покрывало съ большимъ камнемъ. Танцовщицы низко кланяются.