Николай Погодин - Темп
Три месяца не виделся с другом. И, чорт возьми, как радостно увидеть теперь друга после долгой печальной разлуки! (Поет.) Аллилуя, ах, аллилуя… Радостный фокстрот, ей-богу. Аллилуя, ах, аллилуя… Юрий Николаевич, вы дома?
Гончаров (говорит все время из комнаты). Садитесь, Касторкин. Я дома.
Касторкин. Спасибо за гостеприимство… Аллилуя, ах, аллилуя!.. А трубочку с телефона зачем же сняли? А? Не слышу… Молчите? Аллилуя, ах, аллилуя… По телефону часто звонят? Так, Юрий Николаевич?
Гончаров. Так.
Касторкин. Аллилуя, ах, аллилуя!.. Вы меня простите, Юрий Николаевич, что я у вас пою, но мне ужасно весело. Аллилуя, ах, аллилуя!.. Я три месяца не разговаривал по телефону… Аллилуя, ах, аллилуя!.. Да, аллилуя, вот, аллилуя, ах, аллилуя, ох, аллилуя!.. С тех самых пор, как вы вот у этого столика переговорили по телефону за инженера Касторкина… Помните, Юрий Николаевич?
Гончаров. Помню, Касторкин.
Касторкин. Не отрицаете, Юрий Николаевич?
Гончаров. Не отрицаю, Касторкин.
Касторкин. Аллилуя, ах, аллилуя… У меня изменился голос, вы не находите? Ах, аллилуя… Но все же меня можно узнать по голосу, не правда ли? Вас тоже узнали по голосу… Гончаров, а Гончаров… а про телефонисточку вы позабыли? Черномазая, черноглазая, комсомолка, на коммутаторе сидит… Черномазая, черноглазая… (Поет.) «Очи черные, очи жгучие…» А мы ее, Гончаров, припомнили… Аллилуя, ах, аллилуя… Мне определенно весело. Почему же вы прячетесь, как крот? Давайте споем вместе: аллилуя, ах, аллилуя, да аллилуя, эх, аллилуя… Давайте заведем граммофон. Давайте соберем друзей и дам… Я хочу продолжать веселье, которое мы прервали три месяца тому назад… Гончаров, а Гончаров! Это же невежливо. Честный, прямой, простой парень приглашает вас повеселиться. (Играет, пританцовывает.) А вы прячетесь. Вам стыдно? Вам страшно, Гончаров, страшно? Эй, философы!.. Я бы, например, желал с вами поговорить о темпе… о темпе… о моих паровозах, которые будут стоять под парами… Гончаров, но я могу вам протянуть руку, а вы мне не протянете руки, ибо вы мните себя колоколом земли русской. Инженер Гончаров, покажитесь!.. (Направляется к двери.) Аллилуя, ах, аллилуя… Эх, аллилуя!.. (Останавливается у двери, судорожно ударяет по всем струнам гитары, поднимает ее, бросает перед собой, как бы защищаясь, и пятится назад, закрывая руками глаза.)
ЗАНАВЕСКАРТИНА ДЕВЯТАЯ
Правая и левая стороны сцены заняты выступающими углами заводских сооружений, уходящих вверх. В дымке сумерек видна вдали башня. Там же действует кран. Строители где-то наверху. На сцену выходит Болдырев. Осматривает строительство и, заинтересовавшись чем-то, садится, задумчиво смотрит. Чернорабочие катят вагонетки. Кто-то пришел к водопроводной колонке, снял рубаху, облился.
Тот, кто облился. Умная голова воду придумала. (Надел рубаху, ушел.)
Явились три работницы-кирпичницы. Они одеты по-праздничному.
Первая работница. Он! Ей-богу, он! Сидит думающий…
Третья работница. Бабы, а бабы!
Вторая работница. Ну?
Третья работница. А как он есть думающий, так нам, может, до него не прикасаться? А? А то выйдет абсюрд.
Первая работница. Ну, ты, думающий… Мало где человек думает!
Вторая работница. Конечно, голова бесплатная.
Первая работница. Ты, Лида, умеешь загимпотизировать. У тебя лицо, как бы сказать… женское… и глаза черные, вот…
Третья работница. Что же, я тебе прельщать его буду, что ли? Я женщина спокойная.
Вторая работница. Да на что нам твое спокойствие нужно?
Первая работница. Во-во! Ты ему медленным голосом и расскажи. Так, мол, и так… И мы стоим на страже. (Очень довольна.) Вот!
Третья работница (нежно). Товарищ… Товарищ директор! Это мы… Я, Лида… (Застыдилась.) Извините нас, пожалуйста. (Пауза.) Кирпич — наш. И огнеупорный — наш. Здравствуйте, товарищ Болдырев!
Болдырев. А-а… кирпич… где? А, это вы! Производственная комиссия… Здравствуй, Лида!
Первая работница (третьей работнице). Ну-ну!..
Третья работница. Мы стоим на страже… мы… (Почти со слезами.) Как ведь мы работали… здесь, подложечкой, тянет, щемит, а в глазах синие колеса ходуном ходят, вроде как пьяная…
Первая работница. Продовольствие, сам знаешь, одна кооперация, и больше ни шиша.
Третья работница. Больно было в душе, товарищ директор. Возьми ее, меня… Я перебралась за Волгу, корзину яиц купила, на базаре продала — и сыта. А вот… вот видишь… вот… вот, до слез вот… Идешь, и… как люди не видят?.. кирпич, как дите, ладонью погладишь — мой! Несчастная бабенка Лидка об этом кирпиче почти не спала… не спала… матюком инженера крыла… Мы вот… они… все мы, как в своей избе, как для детишечек наших… каждый кирпичик… Сознание в нас есть, а высказать его — не выскажешь.
Первая работница. Товарищ Болдырев, до свиданьица!
Болдырев. Это куда же уходите?
Вторая работница. Программу отликвидировали. На полную кладку сто процентов.
Первая работница. И теперь мы едем…
Болдырев. Едете? Куда же вы едете?
Вторая работница. Соцстрахом… в Крым… И для организма и за деятельность.
Болдырев. Это… я тебе завидую.
Вторая работница. Ну, уж… хоть ты, конечно, тоже для организма надо…
Первая работница. Ты, товарищ Болдырев, посинел… Мужчине в синем обличьи нельзя… А я к мужу еду, на зиму. Муж мой из Красной Армии вертается, а я отсюда вертаюсь. Он мне письма пишет. Ты меня голой рукой не трогай. Я тоже… я…
Болдырев. Ну, прощайте, милые!.. А ты, Лида, тоже к мужу едешь на зиму?
Третья работница. Я?.. (Захохотала.) Я неженатая! Я, мил, курсы проходить буду, а то мы математику, знаешь, какую понимаем? Ну, то-то! Эх, директор, товарищ… хотелось нам тебе сказать на прощанье и… слов не знаем. Прощай!
Первая и вторая работницы. Прощайте!
Работницы уходят.
Болдырев. Вон оно как… тронули.
Спускаются костромичи, с ними рабочие.
Михалка. Степан Семеныч… эх, за три часа враз!
Суматохинов. Ну и темпа!
У левого угла, поодаль от стены, сверху на канате спускается коробка. В коробке Лаптев и Картер.
Михалка. Браточки, гляди! Ермолай наш секретарем к Картеру нанялся.
Коробка стала, повисла в воздухе.
Браточки! Ермолай, как дух святой… раскрылатился.
Входит Данило Данилович.
Данило Данилович. Почему они стали?
Михалка. Я уж думаю — не на сто пятьдесят наработали, а хватай на двести.
Зотов. Пятьсот! Ты до ста двадцати доберись — пузо взопреет… Америка — она, брат, страна…
Суматохинов. Где-нибудь сукины сыны мутят. Проверить бы…
Болдырев. В чем дело? Почему люлька стала?
Михалка. Эй вы, херувимы-серафимы, на землю садиться надо.
Зотов. Дурак! Он ведь иностранец, а ты…
Михалка. Все одно ни черта не понимает по-нашему.
Артамон. Конечно, может, мы разные подобные (вертит пальцами) фасоны объясняем.
Михалка. Сдружились — водой не разольешь. На фотографии бы их снять. Один немой, другой глупый.
Зотов. Ну тебя к чорту, Михалка! Язык…
Данило Данилович. Алло, мистер Картер!.. Э… э… бреди…
Суматохинов (махнул рукой). Забредили!
Картер (из люльки). Hallo!
Данило Данилович. Алло!
Картер. Hallo!
Данило Данилович. Мистер Картер… э… как бы это сказать? Вери уэл.
Болдырев. Да что вы говорите вери уэл! Видите, канат заело, а вы… Как же быть?
Михалка. Ермолай, а Ермолай, скажи что-нибудь!
Лаптев (из люльки). Лай, лай, кобель меделянский?
Михалка. Эх ты, летчик! Об небеса макушку не разбей, гляди!
Картер вынул трубку, набивает табак.
Лаптев. Кхе… (Картеру.) Табачку не призаймете ли? Картер. How long are they going to keep me up in the air?
Лаптев. Во-во, курить охота.
Картер. Tell those damned fools to get me out of her. What the hell is the trouble about?
