Юрий Поляков - Время прибытия
Возвращение
Значкам, погонам, лычкамОтныне вышел срок.И надо ж – по привычкеРука под козырекВзлетает… Я ж вернулся!Я в штатском. Что за вздор?– Бывает! – улыбнулсяМолоденький майор.Пора тревог полночных —Армейская страда!И как-то жаль «так точно»,Смененное на «да».
Солдатский сон
Мне снится сон! Уже в который раз:Осенняя листва в морозной пыли,Приспело увольнение в запас,Друзья ушли, а про меня забыли!Наверно, писарь – батальонный бог —Меня не внес в какой-то главный список.А «дембель» близок, бесконечно близок,Как тот, из поговорки, локоток.Я вновь шагаю по скрипучим лужамНа ужин строевым, плечо к плечу,Смеется старшина: «Еще послужим!А? Поляков?!» Киваю и молчу…
Слова
Была разлука из неодолимых,Когда в былое верится едва,Но я нежданно в письмах торопливыхВдруг для своей любви нашел слова.Рукой заледенелой на привалеЦарапал: «Здравствуй…» – и валился спать,Но там, где слезы раньше подступали,Слова вдруг научились проступать.
Четвертое письмо
Три письма затерялись в пути.Три тоски. Три страданья. Три воя.Три нечеловечьих почтиНе услышаны были тобою.Я писал, что терпеть не смогуЭти непоправимые боли.Три письма, как следы на снегуВ белом-белом, нетронутом поле.А в четвертом спокойно и зло,А в четвертом легко и усталоЯ тебе сообщал: «Тяжело…»Самым первым четвертое стало.И когда обрывается свет,Тяжесть кажется неодолимой,Ставлю адрес, которого нет,А потом уже имя любимой.
Женщина с упрямыми глазами
Такого можно не понять годами,Но вдруг коснуться в озаренье лба!Та женщина с упрямыми глазами,Как говорили встарь, — моя судьба!Ее улыбка – от печалей средство,Ее слова – они хмельней вина!Вот жизнь моя: сначала было детство,За детством – юность, а потом – она!Конечно, счастье – это тоже тяжесть,И потому чуть сгорбленный стою.Не умер бы я, с ней не повстречавшись,И жизнь бы прожил. Только не свою!
Стихи об охране любви
Любовь рождается, взрослеет, умирает.Есть у любви дитя — любовь детей.И каждый каждым шагом попираетНевидимые скопища костей:За сотни лет, за сонмы поколенийШел пласт на пласт, на ряд ложился ряд.И нижние уже окаменели,Став углем, разжигающим закат.Когда-нибудь, уверенно шагаяПо трепетной весенней мостовой,Почувствую, что грудью раздвигаюЯ самый верхний, самый свежий слой.И если мы любовь уже не ценимЗа красоту, как небо и цветы,Попробуем беречь хотя бы в целяхОхраны окружающей среды…
Двое в лесу
Роща качает листвою,Делая нам знак:Видно, у нас с тобоюЧто-то не так,Что-то не так!Наши тела, порывы,Помыслы и словаВсе быть должно красиво,Как дерева,Как дерева!Те, что шумят над нами,Воздух струя густойНа обделенных корнями,На обойденных листвой.
Третьяковская галерея
Портрет молодой женщины
Обычай светский нетерпимо строг:Какое б горе сердце ни сжимало,Будь мраморной, дабы никто не смогПонять, как ты, красавица, устала.Взирай сквозь паутинку на холстеТак, чтобы не поведать поневолеМужчинам – о сокрытой наготе,А женщинам – о потаенной боли.Будь существом недостижимых сфер.Пусть очи твои сравнивают с бездной…А в них всего лишь статный офицер,Такой желанный и такой бесчестный!…Но что мне до услужливой молвы,Когда твой взгляд смиряет в сердце смуту.А тот жуир – в запаснике. Увы!Он зрителям не нужен почему-то.
Влюбленные
Гуляют двое, обнявшись, по скверу.И все глядят на них, разинув рты:Он Квазимодо, а она Венера…За что ж такому столько красоты?Но кто судья душе, ее глубинам?!И понимают, паре глядя вслед:Когда влюблен, весь белый свет в любимом.А разве не прекрасен белый свет?
В северном городе
Небо словно тяжелые своды,А со сводов сочится вода.Вот сюда в баснословные годыНе смогла дотянуться орда.Не домчалась кровавая туча.И врагу, и соседу назлоГрад остался живым и могучим —Так в ту пору немногим везло.Время годы, как волны, катило.Город рос, куполами блистал,Красоты набирался и силы —Чуть столицей российской не стал.Но чего-то ему недостало:Иль казна оказалась слаба,Может, просто была не судьба,То ли крови за Русь пролил мало…
Пожилая библиотекарша
Простое платье и лицо простое.Цвет беглых глаз как будто голубой.Она нехороша. НекрасотоюВсех женщин с несложившейся судьбой.Струятся дни, ее обиды студят.Их описать – всего одна строка.А вон они, обугленные судьбы,Рядами с пола и до потолка!Да есть ли хоть одно движенье духа,Которое б художник не постиг?Еще немного – и она старуха.Об этом тоже очень много книг.Они на все, они на все ответят,Над прошлым с нею будут причитать…Зачем же так несчастно жить на свете,Когда про это можно прочитать?
Старый декабрист
«…Когда-нибудь потомки все исправят:Сорвут оковы и растопчут кнут,И юношей замученных восславят —Убийц, почивших в бозе, проклянут!И будут, верю я, в грядущем векеЧисты и зорки взгляды у людей:Вспомянется несчастный Кюхельбекер,Осмеян будет мерзостный Фаддей.О новый век! Он будет безупречен.На все ответит острый ум людской:Зачем мы ждали гибельной картечиИ почему нас предал Трубецкой?Как шахматы, без гнева и без пыла —Всех нас расставят хладные умы…Когда бы так же на Сенатской было,Господь свидетель, победили б мы!»
Дуэль
Всему черед. И мщение настало.Свет, словно снег, спускается с небес.Сейчас они сойдутся по сигналу —И не успеет выстрелить Дантес…Не зря ж поэт мечтал служить гусаром!И у барьера Пушкин не впервой!Он подведет черту обидам старым —За всех француз ответит головой.Он им покажет – этой светской дряни, —Как жжет сердца губительный свинец.И д'Аршиак склонится к страшной ранеИ, содрогнувшись, выдохнет: «Конец!»Потом… Монарший гнев, чреда гонений,Смятенье в сердце, ропот за спиной,Но главное: он жил бы, русский гений,Любил, писал… Пускай такой ценой!А мы бы знали, понимали с детства,Что Пушкин прав… А что бы мыслил он,Обмолвившийся: «Гений и злодейство —Две вещи несовместные…»
Прогулка по Москве
Я ищу девятнадцатый векВ подворотнях,Как неярким апрелем припрятанный снегОт лучей посторонних.Старый дом. В нем уже не зажжется окно:Новоселье – поминки.Мне шагать через век – от БородиноДо Ходынки.Есть в модерне какой-то предсмертный надлом…Переулки кривые.Революция за поворотом. ПотомСороковые.Где-то рядом автомобили трубятИ дрожит мостовая.Мне в глаза ударяет высокий Арбат.Я глаза закрываю.
Заводское общежитие
В заводском общежитии жили крикливо и тесно,Но зато как-то просто и, я бы сказал, налегке.Это был особняк, очень дряхлый и неинтересный:Старина ничего не оставила в особняке.Разве только сквозняк, вероятно из старорежимных,В коридорной системе никак разобраться не мог,Он выискивал запахи давних времен и кружил их…А еще были в доме паркет и лепной потолок,Украшавшие прежде чудесную бальную залу,Что, к несчастью, была, как жилищный вопрос, велика.И ее поделили так, чтоб каждой семье выпадалоПонемногу паркета старинного и потолка.А потом все забылось. Жильцы и не подозревалиСреди дымной стряпни, беготни, подметанья полов,Что живут так обычно, так непритязательно в зале,Где давался, быть может, один из последних балов.Это выяснил я! И, ужасно взволнованный этим,Отложил на потом все другие ребячьи дела,И в течение дня, до чертей надоевши соседям,Разузнал, что за чудо пропавшая зала была!…В эту ночь мне приснился какой-то блестящий военный,На кого-то похожий (но только лица нет на нем),Он метался по комнате, бился в фанерные стены,И его эполеты горели недобрым огнем.А в потерянной зале, за тонкой стеною невидим,Замечательный бал: звуки музыки, светская речь.И несчастный военный, на волю отчаявшись выйти,Принимается саблей преграду фанерную сечь.Только стены стояли, хотя от ударов трещали…– Мальчик! Где же здесь выход? (Сует мне в карманы рубли.)Ах, княжна, так нельзя! Пощадите! Вы мне обещали:Ведь мазурка моя! Вы смеялись… О, как вы могли?! —Но ни слова в ответ. Или он не расслышал ответаСреди звуков мазурки. Внезапно кончается бал.Поцелуи, прощанья. – Такому-то князю – карету! —И со стоном «уехала!» Странный военный пропал.…Поутру я проснулся в глубокой, недетской печали.Чем-то вкусным тянуло (наверное, был выходной).В коридоре ходили. Друзья за окошком кричали.Мама нежно пытала, что нынче такое со мной.
Девятнадцатый год
