Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
Что же касается дяди Йосси и моей мамы, то оба чувствовали себя неловко во время этих споров. Они были коренными палестинцами и хотели оставаться в том же статусе, в котором жили до сих пор. В то же время, их сердце разрывалось: с одной стороны, оба знали, что евреям нужен свой дом — место, где они могли бы спокойно жить; не боясь преследований; с другой стороны, они хорошо понимали недовольство своих арабских друзей хлынувшим в страну потоком еврейских иммигрантов. При этом они не одобряли идею создания исключительно еврейского государства.
Когда в 1939 году началась Вторая Мировая война, решение Бена Гуриона было однозначным: сражаться против Гитлера, как если бы не было никакой Белой книги, и протестовать против Белой книги, как если бы не было никакой войны.
Мы с Беном заявили Луи, что желаем вступить в «Хагану». Официально никакой «Хаганы» не существовало, но при этом все знали о ее существовании, так что нам не было нужды ходить вокруг да около. Мы слышали достаточно разговоров на протяжении долгих лет, чтобы понять, что Луи и Михаил состоят в этой подпольной организации, призванной защищать поселенцев, а также о ее противостоянии «Иргуну» и группе Штерна — двум другим организациям, которые отличала склонность к насильственным, даже террористическим методам. Вскоре после провозглашения Белой книги «Иргун» заложил бомбу возле Яффских ворот, в результате чего погибли девять палестинских арабов.
Луи хоть и отнесся к нашей просьбе с уважением, но в конечном счете отказал.
— Похвально, что вы хотите помочь, для начала вы могли бы стать нашими связными.
— Мне семнадцать лет! — воскликнул Бен. — В этом возрасте человек уже способен делать что-то более важное.
— Мне — четырнадцать. Я слышал, что в кибуцах к людям нашего возраста никто не относится, как к детям, они вместе со взрослыми принимают участие в обороне, — добавил я, пытаясь убедить Луи.
— Если понадобится, мы поедем в кибуц, и тогда никто не сможет помешать нам сражаться, — сказал Бен.
Кася тоже слушала, хотя мы этого не замечали.
— Да вы с ума сошли! — закричала она. — Можно подумать, нам мало проблем с Мойшей, чтобы еще и вы мотали душу.
— Послушай, Кася, они уже не дети, рано или поздно им придется принимать на себя груз обязанностей.
— Обязанностей? О чем ты говоришь? Арабы нам не враги.
— Зато британцы — враги.
— Так что же, мы должны втягивать в войну детей? — все больше разъярялась Кася.
В эту минуту из оливковой рощи вышли мама и Марина.
— В чем дело? — спросила Марина. — Почему вы так кричите?
Кася рассказала Марине, в чем дело, и она тут же набросилась с упреками на всех нас — на Луи, Бена и меня. Мама, как могла, попыталась ее успокоить.
— Они сейчас в том возрасте, когда хочется приключений, — сказала она. — Поэтому и решили присоединиться к «Хагане». Вот только боюсь, на самом деле они не понимают, что это такое.
— Разумеется, мы все понимаем! — раздраженно-снисходительным тоном перебил ее Бен.
Луи разом пресек все споры, заявив, что ему пора уходить. Однако перед самым уходом он смерил нас с Беном оценивающим взглядом, и мы поняли, что еще не все потеряно.
Как ни удивительно, за шесть лет войны между арабами и евреями установилось нечто вроде перемирия. Сам не знаю: то ли потому, что Белая книга, несмотря на все противоречия, все же оставляла евреям надежду получить свой дом в будущем; то ли потому, что британцы прилагали всё больше усилий, чтобы не пускать в Палестину новых евреев, которые провинились лишь тем, что пытались спастись от злейших врагов: Гитлера и его приспешников.
Несмотря на протесты матерей, мы с Беном стали связными «Хаганы». В 1940 году мы начали доставлять по адресам оружие и сообщения. Думаю, что мама, как и Марина, о многом догадывалась, но ни та, ни другая не подавали виду, что о чем-то знают, поскольку обе доверяли Луи и знали, что он не подвергнет их детей настоящей опасности.
Луи поручил нас заботам Михаила, а мама убедила Касю, что я постоянно отлучаюсь в дом Йосси, чтобы навещать его и Ясмин.
— Изекииль — такой отзывчивый мальчик. С тех пор как умерла Юдифь, он не упускает случая, чтобы проведать дядю и кузину, — сказала она, полная гордости за меня.
Полагаю, что и моя кузина Ясмин тоже догадывалась, чем на самом деле мы занимаемся, но при этом, как впрочем, и Йосси, ее отец, делала вид, что верит нашим байкам.
Труднее всего для меня оказалось не проговориться Вади, но Луи категорически запретил даже заикаться ему об этом.
— Имей в виду: если что — никакой «Хаганы» не существует, — напоминал он при каждой возможности.
— Но я же своими ушами слышал, как Мухаммед говорил, что ты состоишь в «Хагане», — возразил я однажды.
— Возможно, он и догадывается, но точно ему ничего не известно. Я знаю, как много значит для тебя Вади, ты обязан ему жизнью, но сейчас жизни многих других людей зависят от твоего молчания. Это не твоя тайна, и ты не имеешь права ею распоряжаться.
Я был самому себе противен. Все так и сжималось у меня внутри, когда я разговаривал с Вади, зная, что не могу ничего рассказать о своем деле.
Шрамы на лице Вади постоянно напоминали мне о том, что я обязан ему жизнью, но сам он никогда не вспоминал об этом, а если об этом вспоминал я — отвечал, что не стоит преувеличивать.
Вади решил стать учителем и теперь старательно готовился к этому поприщу. Он получил хорошее образование в школе Сент-Джордж, и так успешно помогал отстающим, что все учителя отметили его особые способности к педагогике. Теперь ему приходилось еще и защищать свою сестру Найму, которая всякий раз вздрагивала, когда мать напоминала отцу, что пора бы уже начать подыскивать для нее мужа. Когда Вади рассказал об этом Бену, у того сразу испортилось настроение. Он по-прежнему был влюблен в Найму, хотя и дал слово родителям, что не позволит себе ничего такого, что могло бы ее скомпрометировать.
Собственно говоря, Марина ничего не имела бы против влюбленности сына, если бы не знала совершенно точно, что это приведет к серьезным проблемам не только с Сальмой, но и с Мухаммедом. И если они с Мухаммедом когда-то проводили вместе все свободное время, и никто ничего плохого в этом не видел, то теперь времена изменились. И если Марина еще могла бы пойти на поводу у сына, то Игорь был непреклонен. Он даже пригрозил Бену, что отправит его к Самуэлю в Англию, если тот не оставит Найму в покое. А впрочем, Бен прекрасно знал, что никто его в Англию не отправит, это совершенно невозможно. Война была в самом разгаре, британцы делали все, чтобы не пускать евреев в Палестину, и не могло быть даже речи о том, чтобы переправить молодого человека в Лондон. Кому он был там нужен? мы ведь были такими незначительными людьми.
Сегодня, оглядываясь назад, я думаю, что Найма не была влюблена в Бена столь же безоглядно, как он в нее. Конечно, ей льстило, что Бен так нервничает в ее присутствии и не упускает случая прогуляться вдоль изгороди, разделяющей наши сады, в надежде ее увидеть. Сама она в это время наблюдала за ним из окна и, если бы не строгий надзор матери, побежала бы к нему навстречу. Но я неоднократно имел случай убедиться, что Сальма всегда знает, чем Найма занята и куда смотрит.
Мне было больно видеть, как мирные беседы Игоря и Луи с Зиядами все чаще кончаются ссорами. Я хорошо помню один вечер, когда Марина пригласила в гости Айшу и ее мужа Юсуфа, к которым присоединились Мухаммед, Сальма, их дядя и тетя Хасан и Лейла, а также все дети. Молодежь всегда была рада случаю встретиться, и меньше всего нам хотелось, чтобы старшие спорили о политике. И вдруг Игорь, всегда такой осторожный и благоразумный, начал упрекать наших друзей в нацистских замашках муфтия.
— Сдается мне, немцы пообещали муфтию, что едва закончат войну в Европе, как тут же займутся «еврейским вопросом» у нас на Востоке, — заявил он, многозначительно взглянув на Мухаммеда.
Тот невольно поежился под взглядом Игоря. Марина напряглась: ее всегда расстраивало, когда муж начинал спорить с Мухаммедом. Однако на этот раз слово взял вовсе не Мухаммед, а его дядя Хасан.
— Многие арабы вполне разделяют неприязнь Гитлера к евреям, но это лишь совпадение, — сказал тот. — Вы должны понимать, насколько обеспокоены палестинцы планами британцев по разделу нашей земли. Мы можем делить ее с вами, но можем ли позволить отнять ее у нас?
— Палестина — земля наших предков, — ответил Игорь. — Мы здесь не чужие.
— Если хотите вернуть прошлое, придется вернуться в начало времен, — возразил Хасан. — Вы прекрасно знаете, что никто в нашей семье не согласен с политикой Хусейни и не боится открыто ему противостоять. Нет ничего хорошего в смене британского тирана на германского, хотя муфтий и полагает, что, если он окажет поддержку Гитлеру, это поможет сохранить Палестину. Кроме того, нам совсем не нравятся расовые теории, которых придерживаются нацисты. Но при всем этом нас все больше и больше беспокоят нескончаемый приток в Палестину евреев и планы британцев по разделу нашей земли.
