Станислав Виткевич - Дюбал Вазахар, или На перевалах Абсурда
Вахазар (очень громко). Ничего не поделаешь. Надо пройти через все унижения. Валяйте дальше. 66
Свинтуся (громко, визгливо). Дедуля, будь спокоен. Я с тобой.
Оркестр обрывает марш на середине такта.
Вахазар. Хорошо. Спасибо тебе, дитя мое. Только что-то мне безумно скучно! Не радует меня вся эта история.
Приближается к трону. Морбидетто, достав из-под юбочки лассо, переходит налево, к открытой двери.
Свинтуся. Прикажи им встать, дедуля. Вахазар (рычит, пуская пену). Хаааааааааааа!!! Встать!!!
Все встают, продирая глаза, и с глупым видом озираются, словно люди, которых только что разбудили. Ропот в толпе.
Молчать!!!
Тишина.
Вахазар (спокойно). Я есмь – вот вся правда, которую можно выжать из этого омерзительного факта. Скоро мы покончим с этой комедией. Я живу после собственной смерти. Открою вам секрет: Рыпман тайно вырезал у меня во сне какую-то железу и пересадил ее отцу Унгвентию – тоже во сне. (Указывает на о. Унгвентия.) Я манекен, и я исполню все до конца.
Свинтуся. Дедуля, успокойся, это неправда.
О. Унгвентий смотрит на них, онемев и в ужасе расставив руки.
Вахазар. Меня еще хватит на то, чтоб соврать [21]. (О. Унгвентию.) Начинай, господин профессор.
О. Унгвентий (с усмешкой). Что ж, начнем. Слушайте меня, единоверцы. (Поет дрожащим голосом без определенной мелодии.)
Это я – это он. А в душе какой-то звон. А в душе звонят звоночки. Эй вы, дочки, эй, сыночки! Я один – Вместо двух. А в Эдеме – Мягкий пух.
Эдредоны и Эдемы,Мальвы, маки и вербеныРазлетелись в прах и в пух —Пусто в бездне оплеух.В брюхо – бух! В брюхо – бух!Правда в безднеОдинока,Многолика, многобока.Мной зачат бездонный вздох!Но и в Правде вырос мох!Много раз я одинокоВ черноте пустых мировЧашу наполнял до края.Встаньте, ведьмы, – нету рая.Это труп – это труп…Ощипли его как птичку.Быть душой – напрасный труд.Вот так души —Все по ушиРоковым Ничем залиты,Перечеркнуты, размыты.В ус не дуют,Чтоб в инуюКучу мяса жизнь вдохнуть.За бесценок тело сбудь!Вечный страж ворчит, горюет,Раскопай же тайны суть.Ужас Истиной торгует —
Так за всех успей хлебнуть. Прошу прощения, господа. Я чистый философ, а вовсе не поэт. Я сымпровизировал стишок – такой, как мог. (Вахазару.) Вахазар, преклони колени в знак единения с вечной Истиной. И ты тоже преклони, Свинтуся, пребывающее в неведении дитя извращенной похоти.
Вахазар и Свинтуся становятся на колени у подножья трона.
Голоса из толпы: «Что за мерзкая комедия!»
За сценой слышен звон большого колокола.
Чем более она омерзительна, тем важнее могут оказатьcя ее последствия. Истина должна укрыться под плащом лжи, чтобы быть привлекательней. Ведь истины на вас наводят скуку. Вы хотели обряда – вот он. (Торжественно.)
Вот она – а вот и он.Странный колокола звонПерекатывает звуки —Мне под трон (изменив тон) Мне под трон.Слышу охи,Слышу вздохи,Пашет землю легион —Семя Правды сеет он.Все пойдет мозгам на суп.Хруп да хлюп.И ты, сестричка,Бледной немочи частичка,Одинокой плоти струпДай владыке всеблагому —
Всемогущему такому. Прошу прощения, господа, это экспромт. Поэтом я никогда не был, и в этом проклятье всей моей жизни. (Целует в лоб Вахазара и Свинтусю.) А теперь довольно церемоний. Я никогда не был специалистом по части этих пережитков, маскирующих Истину. Слушай меня, Дюбал Вахазар: ты – самый дрянной комедиантишка из всех, кого я знал, коварнейшая разновидность, которая через извращение достигла абсолютного владения телом, тип правителя-вырожденца, перед которым могли бы склониться самые аморальные из цезарей и персидских сатрапов…
Вахазар (прерывает его). Ах! Если б это было так! Но даже и это уже не…
О. Унгвентий. Ты задумал меня очернить, обезвредить своей якобы искренностью. Ну хорошо же. Ты абсолютный нуль. И ты, и те, кто был до тебя, – все эти проклятые общественники, приносившие себя в жертву ради общего блага. Все это остатки чего-то безвозвратно утраченного. Все может быть иначе, только если победит то, к чему стремлюсь я. Ты понимаешь? Тебя нет вообще. Вахазар (стоя на коленях, холодно). Не могу не согласиться со всем, что здесь сказано. Бесспорно, это самая страшная минута в моей жизни: я не знаю, кто я такой. Поймешь ли ты меня, коварный старец? Ты ведь понятия не имеешь, что это значит – не знать, кто ты такой. Хаааа!!! (Коротко рычит, стоя на коленях. Потом умолкает.)
О. Унгвентий (ликующе – толпе). Я победил его, победил окончательно. Он уже не может быть моей пружиной. Вахазар, ты не существуешь для меня, следовательно, не существуешь вообще. Тебя нет. Скажи, что тебя нет. Порадуй бедного старца мученика своей последней исповедью.
Вахазар встает. Свинтуся остается на коленях.
Вахазар. Меня нет – это слишком слабо. Моя суть – неопределенность, я в ней живу. Мне кажется, что я во всем. Я насыщен полнотой Бытия. Все растворяется в бесконечности! Убейте меня, иначе я лопну от восторга перед самим собой. Какое счастье! Какое блаженство! Не знать, кто ты такой, – быть всем!!! (В безумном восторге простирает перед собой руки.)
Свинтуся встает.
Свинтуся. Дедуля, дедуля! Не будь так прекрасен! Не говори так!… (Замирает в восхищении, глядя на Ваха-зара.)
О. Унгвентий (подавая знак Морбидетто). Морби-детто, пора, самое время!
Морбидетто, метнувшись от двери, накидывает лассо на шею Вахазару. Вахазар с вытянутыми вперед руками падает на спину. Морбидетто затягивает петлю, наступив ему на грудь. Вахазар, несколько раз дрыгнув ногами, испускает дух. Общее безмолвие.
Свинтуся (падая на труп Вахазара). Я любила только его одного!!! (Обнимает тело и застывает в этой позе.)
О. Унгвентий. Свершилось! Мы свободны. Господин Рыпман, немедленно вырезать у него железу, ту, вы знаете – Carioxitates Rypmanni [22], – и приготовить для меня инъекцию, пока теплая. Я стар, но сил у меня хватит на десятерых. Ну же, господин Рыпман, шевелитесь.
Ропот в толпе. О. Унгвентий свистит, сунув два пальца в рот. В левую дверь врывается гвардия во главе со взводным, одетым, как Гнумбен. Войдя в центральную дверь, сквозь толпу проталкивается о. Пунгентий с двумя пневматиками.
Выгнать всех на улицу. Там будет провозглашен новый указ. Отныне я Унгвентий-Вахазар в одном лице. Да я и был им всегда. Примкнуть штыки! Вперед!!
Гвардия со штыками наперевес теснит толпу. В дверях давка. Морбидетто убирает ногу с трупа Вахазара, выдернув ее из-под Свинтуси. Положив лассо, становится в левом углу сцены, скрестив на груди руки и насмешливо глядя на происходящее. На сцене остаются: Визгоморд, о. Пунгентий с двумя пневматиками, Любрика с Симпомпончиком, Скаброза, первый, второй и третий палачи и четверо перпендикуляристов; все они держатся в глубине сцены слева. Скаброза подходит к Свинтусе, лежащей на трупе Вахазара, и нежно обнимает ее. Гвардейцы становятся у центральной двери.
Скаброза. Бедное, бедное дитя…
О. Унгвентий (спускаясь с трона). Морбидетто, теперь ты мой. Ты будешь моей пружиной, моим отдохновением и придворным абсурдом бытия. Как следует отдохнуть можно, только погрузившись в абсолютный абсурд.
Рыпман стоит, угрюмо глядя на группу Вахазар – Свинтуся – Скаброза.
Морбидетто. О да, Ваша Единственность. Я твой. Все это была только прелюдия к делам действительно существенным.
О. Унгвентий. О, как я счастлив, как я чертовски счастлив! Во мне клокочет юный дух, пульсируя в неэвклидовом напряжении многомерного аморфного пространства. Подойди ко мне, Морбидетто, мы должны обдумать новую программу – это будет синтез Вахазарова безумия с высшим смыслом моей Абсолютной Истины.
Морбидетто сладострастно улыбается. О. Унгвентий выходит в центральную дверь, опираясь ему на плечо. На пороге оборачивается.
Господин Рыпман, хватит сантиментов. Не обращай внимания на эту трогательную сцену и займись-ка своим делом – желёзками. Ха-ха!
Рыпман (Скаброзе и Свинтусе). Да простят меня дамы, но я должен выполнить свой долг, пока ткани еще живы. Через четверть часа может быть поздно. А вырезать их при жизни означало немедленную смерть.
Скаброза (вставая). Господин Рыпман, не будьте так жестоки. Ведь это ее отец. Она чувствует это и потому так безутешна.
Свинтуся резко вскакивает.
Свинтуся (бесстрастно). Дааа? А я об этом не знала. Я думала, это чистая случайность, что я его так люблю. Но если он мой отец, мне все равно. Берите его, Рыпман.
