Леонид Леонов - Нашествие
А Федору Ивановичу я и пропуск выхлопочу. Пускай хоть ночью в баню ходит… (Заслышав оживление в прихожей и заглянув туда.) Я это ему, пожалуй, и сам скажу. (Уходя с Талановым.) Принимай гостей, Семен Ильич!
Кокорышкин включает свет. Теперь видны и гости второго плана, уже плакатные, с ограниченными манекенными движениями. Нерусская речь из прихожей. Кокорышкин выглянул и даже будто уменьшился в размерах.
Кокорышкин (молитвенно). Внимание, господа. Шпурре!
Все взоры обращены к двери. Быстро входит Мосальский.
Мосальский (конфиденциально). Господа… я должен предупредить друзей, что Вальтер Вальтерович является сюда сразу после работы. Вальтер Вальтерович не спал ночь. И потому лучше не раздражать его… громкой русской речью…
Тишина испуга. Кое-кто попятился к дверям.
Нет, зачем же… вы разговаривайте, общайтесь. Вальтер Вальтерович сам любит повеселиться.
Все затаили дыханье. Мелким шажком, точно его катят на колесиках, появляется плотный, кубического сложения человек с желтоватым лицом, в штатском, фиолетовых тонов и в обтяжку, костюме. Шея поворачивается у него лишь вместе с туловищем. На пиджаке, под сердцем, железный крест первой степени. Он останавливается и глядит. Кокорышкин приближается, делая изящные движения кистями рук, точно плывет.
Кокорышкин (просветленно). Добро пожаловать, добро пожа…
Это производит впечатление выстрела из пушки в упор. Вострушка ахнула. Середина сцены опустела. Рыжая щетка усов у Шпурре становится перпендикулярно к губе. Лицо меняет цвет. Он испускает странный свистящий звук. Помертвевший Кокорышкин пятится назад.
Извиняюсь, нет, нет…
Шпурре (шагнув на него, как в пустоту). A, Himmelarsch![13]
Кокорышкин жмется к столу, падают позади него бутылки. В его лице закаменелое выражение какого-то смертельного восхищения. Шпурре запускает ему ладонь за стоячий воротничок. Суматоха.
Колесникофф?
Он, как перышко, поворачивает Кокорышкина спиной к двери и ведет его вытянутой рукой. Они уходят ритмично, как в танце, нога в ногу и глаза в глаза. Кокорышкин не сопротивляется, он только очень боится наступить на ногу Шпурре. Процентов на тридцать пять он уже умер. При выходе его, как дитя, перенимает рослый динстфельдфебель. Затем карьера Семена Ильича идет много быстрее. Откуда-то сквозь стену доносится его сдавленный и, скорее всего, удивленный вопль: «Николай Сергеевич!» И все стихает. Самый выстрел похож на то, будто кто-то гулко кашлянул на улице. В ту же минуту, покусывая усы, возвращается Фаюнин. Он с первого взгляда понимает все.
Фаюнин (поискав глазами). Тут у меня старичок был такой. Где ж это он?
Гость-лошадь (в октаву). Прекратился старичок.
Мосальский (нервно поламывая пальцы). Пустили бы какую-нибудь музыку, господа.
Кто-то запускает аристон. Погромыхивая на стертых валах, звучит полька-пиччикато. Шпурре вернулся.
Шпурре. Уфф! (И, странно, из него выходил дым при этом.) Он… пошел… домой. (С юмором.) Немножко!
Мосальский (тихо). Das war eine alte russishe Redensart[14].
Мгновение Шпурре быковато молчит, потом разражается громовым смехом. Тогда уже и все начинают подсмеиваться над блистательной неудачей Кокорышкина.
Шпурре (хохоча). Redensart? Ha, Trottel![15]
Входят три немецких офицера. Фаюнин аплодирует, гости следуют его примеру. На губах переднего офицера родится язвительная усмешка.
Первый офицер. Das ist ja das reinste Paradies[16].
Второй офицер. Sofern's, im Paradies Bordelle gibt[17].
Третий офицер (явно под хмельком). Aber es scheint, wir sind in die Abteilung für Pferde geraten[18].
Они залпом и металлически смеются. Шпурре скосил глаза.
Шпурре (ворчливо). Hier hängt das Bild des Führers, meine Herren![19]
Струхнув, офицеры отходят в сторону. Их привлекает вострушка в бантиках, к неудовольствию толстячка. Мосальский жестом подзывает Фаюнина.
Мосальский. Тебе лично известен весь этот зверинец?
Фаюнин. Помилуйте, Александр Митрофанович. Промышленность, адвокатура-с! Даже бас имеется, только прославиться не успел.
Мосальский. Отвечаешь за благополучие вечера. Шампанское в доме найдется?
Фаюнин. На столе-с. Победы ждут, извиняюсь, али приезжает кто?
Мосальский. Я скажу. Комендант будет через четверть часа. Приглашай к столу.
Фаюнин. Прошу дорогих гостей закусить, чем бог послал.
Орава движется к столу. Влево от кресла, предназначенного для Виббеля, садится Шпурре. Пространство вокруг него знаменательно пусто. Мосальский кладет перед ним часы и стучит ножом о бокал, требуя внимания. Это приходится повторить, так как один офицер через стол рассказывает другому анекдот: «Ach, übrigens… Kennen sie schon den neuen Witz? Also, zu einem Mädchen kommt ein Jude…»[20]. Тот уже хохочет.
Мосальский. Хозяин просит налить бокалы.
В тишине булькает разливаемое вино.
Господин комендант, который уже вышел сюда, поручил мне сказать эту речь. Времени нет, господа, я буду краток. (К Шпурре.) Можно говорить по-русски?
Тот монументально кивает головой.
Сейчас, господа, когда мы так приятно сидим у радушного хозяина, пишется последний абзац исторической справедливости. Германская раса, как в бутылку запертая славянами в старой тесной Европе, вышибла пробку и стремительно потекла на восток, неся новый порядок и повелевающую волю. В эту минуту мы ожидаем телефонных сообщений колоссального значения.
Шпурре. Zeit[21].
Среди тишины он по прямой идет к телефону и выжидательно кладет руку на рычаг.
Мосальский (звеняще). Ржавый замок, тысячу лет провисевший на воротах Востока, взломан. Господа… сейчас взята Москва!
Фаюнин украдкой крестится. Артист-лошадь вытирает лоб громадным носовым платком. Стоя, все берутся за бокалы. Телефонный звонок. Шпурре срывает трубку.
Шпурре. Hier Hauptmann Spurre. Wer dort? (И вдруг, почти наваливаясь на аппарат.) Ermordet… wer? Uff!! Wer noch? Lorenz, Pfau, Mülle… Ja![22]
Откинув стулья, офицеры обступают Шпурре.
Фаюнин (подталкивая Масальского). Что, что там? Эх, спросить бы его, стоят ли еще московские-то соборы?
Мосальский (переводя междометия Шпурре). Тихо!.. Виббель убит. И с ним трое, из штаба. По дороге сюда.
Фаюнин схватился за голову.
Шпурре. Wer ist der Täter? (Яростно.) Antworten Sie auf meine Fragen und stottern sich doch nicht. Waschlappen! Einer? Jawohl. Ha, sechs Schüsse![23]
Мосальский (для Фаюнина). Стрелял один. Шесть выстрелов… К черту руку!
Фаюнин отдергивает руку от его локтя. Тем временем артист-лошадь под шумок подносит бокал к губам. Мосальский с силой ударяет его по руке.
За что пьешь, скотина?
Артист-лошадь (оскорбленно). Как вас понимать… в переносном смысле или буквально?
Мосальский (сквозь зубы). Буквально. Понимать.
Артист-лошадь (стряхивая брызги с сюртука). Ну, тогда другое дело.
