Хулия Наварро - Стреляй, я уже мертв
Юсуф поприветствовал своих знакомых, собравшихся в обеденном зале; среди них были какие-то ливанцы в сопровождении европейки, несколько похожих заговорщиков сирийцев, и даже Рариб аль-Нашашиби, один из влиятельнейших людей города.
— Нашашиби продолжают выступать против Хусейни? — спросил Самуэль.
— Нас всех объединила общая забастовка, — осторожно сказал Юсуф, не желая вдаваться в подробности.
— А теперь, когда она закончилась, между ними снова возникли разногласия, — заключил Самуэль.
Посыпались бесконечные вопросы, на которые Юсуф и Мухаммед едва успевали отвечать. Этот русский оказался поистине ненасытен в своем стремлении понять Палестину. Мухаммед обратил внимание, что Луи старается не вступать в разговор, предпочитая лишь внимательно слушать, что говорят другие. «Должно быть, он и в самом деле по уши увяз в своей «Хагане», — подумал Мухаммед. Луи всегда приезжал и уезжал, никого не спрашивая и никому не докладываясь, однако с тех пор, как Самуэль решил остаться в Париже, он взял на себя ответственность за благополучие Сада Надежды и добился величайшего уважения всех его обитателей.
— Я знаю графа Пила, — сказал Константин, — это очень разумный человек. Надеюсь, что его комиссия сможет остановить стычки.
— Или обострить их еще больше, — предположил Хасан.
— Я все никак не могу понять: почему арабы и евреи не могут между собой договориться? — спросил Константин.
— Отчего же, могут — при соблюдении некоторых условий. Дело в том, что евреев приехало гораздо больше, чем мы могли предположить. Они скупают наши земли, вытесняя с них крестьян. Единственное, чего мы хотим — чтобы Англия наконец поставила крест на Декларации Бальфура. Какие права у британцев на нашу Палестину? Мы сражались на их стороне в Великой войне в обмен на обещания, которые так и не были выполнены. Они обманули шарифа Хусейна и его сыновей — и Фейсала, и Али бросили на произвол судьбы. Правда, сейчас они признали Абдаллу правителем Трансиордании, потому что им это выгодно, — объяснил Хасан.
— Я сражался на стороне британцев, как и мой шурин Мухаммед, и мой кузен Халед, — вступил в разговор Юсуф. — Мы сражались за нашу великую арабскую родину, которую теперь подмяли под себя евреи. Шариф не возражал против того, чтобы у вас был здесь дом, как не возражал и Фейсал; однако кое-какие условия британцы не выполнили. Так почему мы должны отдавать свою землю?
Юсуф говорил вроде бы от своего имени, но собеседники прекрасно понимали, что его устами сейчас вещает могущественный иерусалимец Омар Салем.
— Ну а ты, Луи — что ты обо всем этом думаешь? — спросил Хасан.
Мужчины испытующе посмотрели на Луи. Все прекрасно знали, что он тесно связан с еврейскими лидерами и особенно предан Бен Гуриону.
— Арабы и евреи должны поделить между собой Палестину, и чем раньше это произойдет, тем лучше, — огласил Луи свой приговор.
— И почему мы должны ее делить? — не сдавался Хасан.
— Потому что и те и другие живут на этой земле.
— Мы жили здесь задолго до того, как заявились вы, спасаясь от произвола своих царей.
— Вы здесь жили? И долго? Прежде эта земля звалась Иудеей, ее населяли и потомки Ханаана, и египтяне, не стоит забывать и о филистимлянах; по ней прошли македонцы, римляне, византийцы, персы, арабы, Аббасиды, Фатимиды, крестоносцы, османы... а теперь еще и британцы. Но именно евреи — плоть и кровь этой земли, и не смей говорить, что ты этого не знаешь, — последние слова Луи отчетливо прозвучали в наступившей тишине.
— Вы могли бы оставаться его плотью и кровью и в составе Арабского государства. Никто вам не мешал, — ответил Юсуф, пристально глядя на Луи.
— У вас свои отношения с англичанами, у нас — свои, — ответил Луи. — Однако и нам, и вам следует уяснить, что выполнение британцами их обещаний будет зависеть исключительно от того, входит ли это в круг их интересов. Так что перевесит та чаша весов, на которой будут лежать их выгоды. А будущее Палестины зависит от того, сможете ли вы договориться с нами.
— Мне неприятно слышать, когда ты говоришь «мы» и «вы», — в словах Самуэля послышалась печаль. — Когда мы были молоды, то верили, что сможем построить мир, где все будут равны.
На этот раз слово взял Мойша. Наверное, он все же ощущал некоторую неловкость; ведь единственный не чувствовал себя здесь среди друзей.
— Мечты юности разбиваются о повседневную реальность, — изрек он. — Так сказал Маяковский; правда, он говорил о любви, но то же самое можно сказать и в отношении всего остального.
— Реальность будет такой, какую мы сами построим, — ответил Самуэль.
— Реальность такова, что все мы — разные люди; у нас разные интересы, мечты, вера. Вот мы, евреи, верили, что революция откроет нам новую эру, мы перестанем быть людьми второго сорта. Мы сражались бок о бок с остальными, веря, что и они разделяют наши мечты, но едва борьба окончилась, как выяснилось, что они мечтали совсем о другом. Такова реальность, не имеющая ничего общего с мечтой, — подвел итоги Мойша.
— В таком случае, что ты предлагаешь для Палестины? — спросил Константин.
— Я ничего не предлагаю. Просто говорю, что желания арабов идут вразрез с нашими собственными, и рано или поздно настанет день, когда нам придется отстаивать свои интересы в вооруженной борьбе, — в словах Мойши прозвучало мрачное пророчество.
— А ты, я гляжу, только и ждешь, чтобы с кем-нибудь подраться, — отрезал Мухаммед.
— Ты же сам побывал в бою, как и я, — ответил Мойша. — Оба мы знаем, каково это, смотреть, как твои товарищи падают мертвыми один за другим и знать, что следующим можешь пасть ты. Я тоже не сторонник насилия, но без него, к сожалению, не обойтись. Царь ни за что бы не отдал власть, если бы ее у него не вырвали силой. Вы сражались против турок, надеясь создать в будущем арабское государство. По доброй воле турки ни за что ни уступили бы вам ни пяди земли. А сейчас на одни и те же территории претендуют арабы и евреи. Мы хотим вернуть землю предков, ведь здесь остались наши корни — вот чего мы добиваемся. А вы не хотите делить эту землю с нами, считая ее своей, потому что жили здесь несколько столетий... Да и кто знает, кому на самом деле молились твои предки... Однако есть люди, которые будут до смерти стоять на своем — вот ваш муфтий как раз из таких... — окончив свою речь, Мойша выжидающе оглядел слушателей.
— И ты тоже, как я погляжу, — заметил Хасан.
Но тут Константин искусно переменил тему, заговорив о каких-то пустяках.
Прощаясь с Самуэлем, Мухаммед обнял его.
— Я тебя навещу. Нам есть о чем поговорить.
Мухаммед кивнул. В конце концов, он искренне любил и уважал Самуэля. Он был другом его отца, после смерти которого Мухаммед с готовностью принял на свои плечи бремя этой дружбы. Но теперь он, похоже, перестал понимать этого человека; сейчас Самуэль казался ему совсем чужим в своем элегантном костюме, в роскошном отеле, где он жил вместе с женщиной, от красоты которой захватывало дух. Мухаммед вынужден был признать, что своей красотой она затмевала даже Марину, которая обладала врожденной грацией и благородством и казалась ему красивее любой принцессы даже с мотыгой в руках. На какой-то миг он даже позавидовал Самуэлю, решившемуся на то, на что так и не отважился сам Мухаммед: перешагнуть через людские законы, чтобы быть с любимой женщиной. Нет, Мухаммед никогда не смог бы оставить Сальму, Вади и Найму. Чувство долга никогда не позволило бы ему это сделать. Отец ни за что не простил бы ему подобного бесчестья. Но в то же время, Мухаммед никогда не переставал мечтать о Марине.
Дина была не в духе: Мухаммед объявил, что вечером к ним пожалует Самуэль.
— Надеюсь, он придет один? — осведомилась мать. — Эта русская графиня здесь никому не нужна.
— Он — наш друг, и мы всегда ему рады, кого бы он с собой ни привел, — ответил Мухаммед.
К облегчению Дины, Самуэль действительно пришел один. Он дал понять, что пришел исключительно затем, чтобы поговорить с Мухаммедом наедине, поэтому Дина и Сальма вскоре удалились, оставив их вдвоем.
— Я не знаю, как тебя и благодарить за то, что твой сын сделал для Изекииля. Если мой сын сейчас жив — то исключительно благодаря отваге твоего. Мы у тебя в долгу. И я бы хотел, чтобы Вади вместе с Изекиилем поехал учиться в Англию. Там есть отличные пансионы, где обучают всему, чему только можно. Это откроет такие возможности для них обоих!
— Я благодарен тебе за предложение, но я не хочу расставаться с Вади, — сказал Мухаммед.
— Да полно, Мухаммед! Ты же сам видишь, сколько детей из почтенных иерусалимских семей едут в Англию, чтобы получить там образование. Я знаю, ты считаешь британцев врагами; не спорю, у тебя есть причины им не доверять, но это не значит, что ты вправе лишать сына возможности получить хорошее образование. Ты ведь и сам учился в британской школе Сент-Джордж.
