Александр Островский. - Красавец мужчина

Сосипатра. Ну, больше ничего. Прощай!

Пьер. Честь имею кланяться. (Подает руку Лотохину и уходит.)

Лотохин. Что это за новость вы ему сообщили и для чего?

Сосипатра. Это уж мое стратегическое соображение.

Лотохин. Зачем же вы просили его никому не сказывать?

Сосипатра. Затем, чтоб он сейчас же рассказал всему городу. Ну, теперь пойдемте знакомиться с вашей племянницей.

Лотохин (стучит в дверь налево). Сусанна, можно войти? Я с гостьей.

Сусанна (за сценой): «Милости просим»

Сосипатра. Ну, начинается война, война с красавцами. Враг силен, но и мы постоим за себя.

Лотохин. Еще бы. С таким союзником, как вы, я на целую армию красавцев пойду. (Уходит в дверь налево.)

СЦЕНА ВТОРАЯ

Гостиная, с левой стороны (от актеров) окно, далее дверь в залу. С правой – дверь в спальню Зои. Ближе к зрителям – камин с экраном, большие щипцы для угля и прочие каминные принадлежности; недалеко от камина небольшой диванчик; мебель мягкая.

Из левой двери выходят Окоемов и Лупачев.

Лупачев. Да, это известие дает совсем другой оборот делу. Тут уж не сотни тысяч, а миллионы,

Окоемов. Попытаем.

Лупачев. Оболдуева и прежде была к тебе неравнодушна, да отец мешал; а теперь, вероятно, для тебя и приезжает.

Окоемов. А вот посмотрим. Не бойся, уж не пропустим, что само в руки плывет.

Лупачев. С моей стороны рассчитывай на всякое содействие.

Окоемов. Только бы Сосипатра Семеновна не помешала.

Лупачев. И ее как-нибудь уломаем.

Окоемов. Тогда успех верный.

Лупачев. А уж московскую барыню за штатом оставишь?

Окоемов. Она и подождет. Что ж делать. Я не виноват, коли богаче ее нашлась. Я бы рад радостью, да расчету нет. Коли тут не удастся, так и за нее примусь; она от меня не уйдет. (Смотрит в окно.)

Лупачев. Что ты смотришь?

Окоемов. Да не идет ли наш Дон-Жуан.

Лупачев. Послушай! Ты решился на окончательный разрыв с женой?

Окоемов. Ты знаешь мои дела. Если я и продам имение и как-нибудь расплачусь с долгом, чем же я буду жить потом? Не по миру же мне идти? Если б не это, разумеется, я бы не расстался с Зоей. Я не очень чувствительный человек и порядочно-таки испорчен, а мне ее очень жаль.

Лупачев. С такой сентиментальностью ты ничего не добьешься путного. Чтоб успевать в жизни, надо быть решительным. Задумал, решил и отрезал без всяких колебаний. Только так и можно достичь чего-нибудь. Только так и наживаются миллионы. Ты должен совсем оттолкнуть от себя жену, показать ей презрение, унизить ее.

Окоемов. Да для чего же это?

Лупачев. Для того, чтобы она поняла, что она опозорена, без средств, что ты для нее потерян навсегда.

Окоемов. И чтоб утопилась?

Лупачев. О нет! До этого не дойдет. Как они мужей ни любят, а любовь к жизни в них сильнее.

Окоемов. Ну, так для того, чтоб она к тебе бросилась?

Лупачев. Ну, уж это как она знает. Если она не глупа, так будет счастлива, и тебе жалеть ее будет нечего.

Окоемов. Признайся! Ты ее любишь?

Лупачев. Это до тебя не касается.

Окоемов. Ты за нее сватался, и тебе отказали?

Лупачев. Положим, что и так; что ж из этого?

Окоемов. Да ведь я ее ограбил, и я же ее отталкиваю; ведь я не разбойник. Нужно же мне успокоиться хоть на том, что она не останется без поддержки, не будет в крайней нищете. (Хватает себя за голову.) Впрочем, что ж я! Когда я разбогатею, я ей возвращу все, что отнял у нее.

Лупачев. Да, если позволят тебе безотчетно распоряжаться деньгами. А если будет строгий контроль?

Окоемов. Ах, ведь вот меня счастье, богатство ожидает, а все-таки мне невыносимо скверно… Так скверно, что… кажется…

Лупачев. Ну, философия началась. Пойдем в кабинет, там Пьер и Жорж; нас четверо, сядем играть в винт и развлечемся.

Окоемов. Погоди! (У двери.) Паша!

Входит Паша.

Окоемов, Лупачев и Паша.

Окоемов. Паша! Не принимать никого.

Паша. Слушаю-с…

Окоемов. Принять только Федора Петровича, если он придет.

Паша. Они придут-с. Они каждый день ходят.

Окоемов. Так ты ему скажи, что меня дома нет, а дома только барыня, что я уехал на охоту с Никандром Семенычем и не ворочусь до завтра. Так и людям скажи. А мы сядем играть в карты и запремся, чтоб нам не мешали.

Паша. Слушаю-с (Уходит.)

Окоемов (взглянув в окно). А вот и Олешунин. Легок на помине. Кажется, я не ошибся. (Прислушивается.) Нет… Вот уж он в передней… разговаривает с Пашей. Идем!

Окоемов и Лупачев уходят в кабинет. Входят Олешунин и Паша.

Олешунин и Паша.

Олешунин. Доложите барыне.

Паша. Сейчас доложу-с. (Уходит.)

Олешунин. Наконец! (Смотрит в зеркало и поправляется) Впрочем, что же наружность? Это вздор. (Рассматривает волосы.) Конечно, при всей моей скромности я не могу себе отказать во многих достоинствах… ну, там… ум и прочее… но любопытно, что собственно во мне ей понравилось?

Входит Зоя.

Олешунин и Зоя.

Зоя (потупляясь и шепотом). Вы получили мое письмо?

Олешунин (целуя руку Зои, шутливо). А разве вы писали? (Серьезно.) Нет, я шучу. Получил.

Зоя (потупясь). Мне совестно вам в глаза смотреть.

Олешунин. Нет, что же… я этого ожидал… Рано или поздно это должно было случиться.

Зоя. Но все-таки… как хотите… я замужняя женщина… я не должна была открывать своих чувств.

Олешунин (с важностию). Отчего же? Конечно, ваше письмо в руках какого-нибудь фата… это другое дело… А я серьезный человек.

Зоя. Вы не удивились… садитесь, пожалуйста. (Садится на кресло.)

Олешунин. Помилуйте! Чему же удивляться? (Очень свободно садится на диван.) Я себе цену знаю, Зоя Васильевна. Ведь где же этим господам Пьерам и Жоржам понять меня! Оттого они и позволяют себе разные глупые шутки. Но я на них не претендую; они слишком мелки. Вот теперь посмотрели бы они на меня!

Зоя. Ах, что вы говорите! Вы подумайте! Ведь у меня муж… Наша любовь требует тайны.

Олешунин. Да, тайны, тайны. Помилуйте, разве я не понимаю… Только ведь обидно… Я в секрете, в самом глубоком секрете буду таить… Но за что же такие шутки, когда… вот меня любят… Ведь вы меня любите?

Зоя. Какой вы холодный человек!

Олешунин. Кто холодный? Я? Нет, извините… я вас люблю… я даже очень, очень люблю…

Молча и сконфуженно смотрят друг на друга.

Зоя (шепотом). Федя!

Олешунин (растерявшись). А? Что? Федя… да… (Стараясь быть развязным.) Нет, вот что, Зоя… Если б теперь вдруг… луна и там… вдали пруд… (С пафосом.) Какое блаженство!

Зоя. Да зачем нам луна? Нет, ты лед, ты лед! (Встает с кресла и бросается на шею Олешунину.) Федя, я люблю тебя, люблю…

Олешунин. И я, Зоя, и я… Зоя, ручку!… Нет, знаешь, Зоя, все-таки любовь… в волшебной обстановке. Это прелесть… Знаешь… когда вся природа ликует…

Зоя (обнимая Олешунина). Федя, Федя!

Входят Окоемов, Лупачев, Пьер и Жорж.

Олешунин, Зоя, Окоемов, Лупачев, Пьер и Жорж.

Зоя (прижимаясь к Олешунину). Ах, Федя, спаси меня! Он меня убьет! (Прячется на диване за Олешунина.)

Олешунин (растерявшись). Что это? Как? Но позвольте… (Встает с дивана )

Зоя тихо уходит в дверь направо.

Окоемов. Ну, что тут за разговоры! (Обращаясь к Лупачеву, Пьеру и Жоржу.) Вот, господа, вы видели. Кажется, этого для вас довольно, чтоб составить понятие о верности моей супруги.

Лупачев. Чего ж еще!

Пьер и Жорж утвердительно кланяются.

Окоемов. Господа, теперь вы, нисколько не греша против совести, можете показать даже под присягой, что поведение моей жены не безукоризненно.