Юлия Качалкина - Редакция
Булочкин. У?…
Лина. Кипяток, говорю, бьет. Струей. Обвариться можно.
Булочкин (постепенно включаясь в разговор). Что? Какой кипяток?
Лина. Да ау, блин! Трубу прорвало! Уши тебе на фиг обварит!
Булочкин. Сейчас в ремонт позвоню. Где у нас их телефон, а? В прошлый раз, когда у нас факс током шибался… не помнишь.
Лина. Дай гляну… (Лезет в ящик стола.)
В дверях появляется Виктория Львовна Охина. Вид грозный и усталый одновременно. Сходу бросает на стол какую-то книгу.
Охина. Вот. Полюбуйтесь.
Булочкин. Фальцвейн? Новые стихи? Когда успел-то…
Охина. Будет книгой номера. Нужна положительная рецензия. Хвалебная. Понял? «Наше всё» – и всё в том же духе.
Булочкин. А…
Охина. Вопросы?
Булочкин. Были.
Охина. А сейчас?
Булочкин. Я же говорю – были.
Охина (улыбается). Ну вот и отлично. Текст должен быть у меня не позднее завтрашнего полудня. Идет?
Лина и Булочкин сообща улыбаются. Булочкин вздыхает. Еле заметно.
Охина (разворачиваясь, чтобы удалиться). А… где он?
Булочкин. Саша?
Охина. Да не Саша! Дался мне ваш Саша! Хесин. Приходил сегодня?
Булочкин. Нет, не видел его. Лин, не видела, нет? Нет. Мы не знаем. Он вообще никогда раньше полвторого не приходит. Там, трамвай пока… метро…
Охина (машет на него рукой). Ладно. Сентиментальные подробности меня не интересуют. Как явится, пусть поднимется ко мне на третий, ладно? Поговорить нужно. Скажите, что я его жду. (Уходит.)
Лина (слушает ее затихающие шаги). Ох, не знаю я, Лев…
Булочкин. Чего ты не знаешь? (берет со стола сборник Фальцвейна. Крутит в руках. Нюхает). Напишем! Куда денемся? И не такое приходилось вытворять!
Лина. Да я не про то. Я вообще не поняла, при чем тут книжка.
Булочкин. А про что ж тогда?
Лина (встает. Подходит к окну. Смотрит). Предчувствие у меня. Нехорошее. Не нравится оно мне.
Булочкин. Да о чем, о чем ты?
Лина. Плохое что-то. Не так. Неправильно всё это.
Булочкин (морщится). Ой, да брось, прошу тебя! Предчувствия, сны, видения… прямо, начало века какое-то! Всё – фигня. Напишем статейку, замнем скандал с фельетоном заодно. А то вон как – Хесину-то и по мордам, и Охина сейчас еще зарплату урежет, чую я. Чего ему, Фальцвейну? Ему ж лучше будет, дура! Популярнее он станет, понимаешь? Он у нас в ногах валяться должен! Счастливым быть! (Пытается приобнять Лину. Та его отталкивает.)
Лина. Отстань ты, пожалуйста! Чуть что – сразу руки! Не о поэте я вашем.
Булочкин. Дура ты, дура! А я то надеялся… эх!!!..
Лина качает головой.
Затемнение. Действие переносится на трамвайную остановку возле метро Сокол. Раннее утро того же дня. На остановке трое. Двое – старик и дама бальзаковского возраста стоят. Они не вместе. Ждут свой трамвай. Один – мужчина в черной кожаной косухе – привалился на скамейке в глубине остановки. Кажется, спит. Дует холодный пронизывающий ветер. Идет редкий колючий снег.
Женщина (переминаясь с ноги на ногу. Поправляет сумку на плече). Ой, чёй-то зябко как! И трамвая нет, окаянного! Деньги только дерут каждый месяц по-новой, а ходить по расписанию – это у них Пушкин будет! Мерзавцы!
Старик (опирается на палочку). А вы на работу? Рань такая еще.
Женщина. А то куда ж? Вы что, батенька, думаете, кто-то за меня работать будет? Э, нет. Таких нет уже. Все перевелись. Как своего похоронила…
Старик. Я не знал. Простите…
Женщина. Да ничего. Вы ж не нарочно. Да и не секрет это. У нас весь двор знает. И соседний тоже.
Старик (помолчав). А от чего? Помер-то от чего?
Женщина. Пил он. Как собака пил. Ну, зашили его, – доктора зашили. Говорили, поправится, работать еще пойдет. А он… ой (начинает плакать), а он, соколик, и не проснулся однажды. Трогаю его… лежит себе. Лицом к стеночке. Кровать у нас… у стенки была. (Плачет.)
Старик (подходит. Трогает за локоть, успокаивая). Да вы не плачьте, милая. Всё быльем порастет. Спокойнее ему там. Не мучается, непутевый.
Женщина (похлопывая его по руке. Кивает). Плачу вот… а потом всё замерзнет, кожу стянет, совсем страшилищем стану. (Пытается улыбнуться.) А я ведь красивой была. Да-да. Он меня знаете как называл? Розанчик, говорит, мой! Свет очей моих!
Старик. Поэтом что ли был?
Женщина. А вы откуда узнали? Поэтом. И его даже печатали. В Комсомолке. Три раза. Надежды подавал.
Старик. Э-эээээ…
Женщина. Да вы не сомневайтесь! Он такие надежды подавал, что другим и не снилось!
Старик. Верю я. Верю.
Слышен стук колес. Провода в небе потрескивают – приближается трамвай.
Женщина. А вот и карета! Долго мы ждали.
Собираются садиться. Вдруг вспоминают, что на остановке есть еще один. Тот, что спит.
Женщина. Вы садитесь, вы долго будете… а я вон того разбужу. А то проспит. Потом еще час ждать будет. По такому морозу-то… эй! Мужчина! Трамвай!
Мужчина в косухе не шевелится.
Женщина (подходя ближе. Трогает его за плечо). Эй! Мужчина! Да что ж это вы, а? Чой спите-то так крепко? (Трясет его за плечо.) Пьяный что ли… (Трясет сильнее. Внезапно он падает на землю. Из рук вываливается помятый номер «Первопечатника», раскрытый на странице с фельетоном. Мы теперь видим, что это Хесин. Лицо у него бледное до голубизны.) А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!!!!!! А-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!! (Закрывает рот руками, потом обхватывает ими голову. Воет.) Умер! Мертвый! А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!! Господи, родимый! Замерз…
Никто ее не слышит. Старик сел в трамвай. Состав гудит, собираясь отходить.
Женщина (склоняясь над телом. Пытается укутать его. Зачем-то снимает свою шапку и кладет ее Хесину на шею.) Зачем же ты, голубчик….. зачем же… о-о-о-о-о-о-о-о… ты не бойся, слышишь? (Гладит его по волосам.) Ты только не бойся. Он еще приедет, твой трамвай. Он обязательно приедет. Этот – бог с ним. Старик-то наш успел. (Улыбается.) А твой приедет. Вот увидишь. И повезет тебя в далекий край. Дальше любых рельс…
Склоняется ему на грудь. Затемнение.
Занавес
Звучит стихотворение. Голосом Хесина.
… когда бережешь и когда не ждешь,когда не нужна, как зубная боль.Любовь уходит, как летний дождь,И просто так уходит любовь.Любовь уходит куда попало,И всё пропало, и всё сначала…
