Валентин Азерников - Отпуск за свой счет
– Ну, какая тебе разница, откуда у меня. Важно, откуда у тебя. У тебя – от меня. Подарок. Презент, по-ихнему. Чтоб защитил до того, как поседеешь.
– Что ты несешь?… Ну что ты несешь?… Какой презент? От кого? Что я на таможне скажу: Катин подарок? А где разрешение на вывоз? Катя дала? У тебя есть разрешение?
– Нет.
– Ну, так что ты мне предлагаешь – под неприятности подставиться?
– Да что ты, Юра, я хотела…
– Словом так. Я не знаю, откуда это у тебя, и знать не хочу. Но я знаю, что будет потом. Последствия…
– Но ты же сам хотел, ты говорил…
– Слушай, ты что, совсем, да? – Юра старался сдерживаться: на них смотрели. – Ты вообще понимаешь хоть иногда, что делаешь? Или привыкла – что левая нога захотела… Захотела в Москву – запросто… Решила в Венгрию – подумаешь… И еще одолжение этим делаешь? А теперь вот и это, чтобы совсем под монастырь меня?
– Но чем, Юрочка?…
– А тем… Тем… Тем, что конфискуют. И больше никогда не пустят. По твоей милости. – Юра вынужден был говорить это с таким видом, с каким говорят даме любезности.
– Но я же не знала…
– Так не надо делать то, чего не знаешь. Не надо. Спрашивать надо сначала, нужны ли твои подарки.
– Но ты же сам говорил. При Ласло.
– Что я говорил, что я говорил?… Я вообще говорил. Абстрактно. А ты – конкретно. Раз – в Москву, раз – в Венгрию, раз – прибор… Может, это у вас там так принято, а у нормальных людей…
Катя, отвернувшись, молчала.
– Так вот, отдашь его обратно, – подвел итог Юра, глядя мимо Кати. – И скажи спасибо, если у тебя не будет неприятностей…
Катя шла между столиками, слезы застилали ей глаза, справа и слева на нее смотрели туристы, но она ничего не видела, кроме светлого квадрата двери – она шла туда, ошеломленная, в надежде, что там, на улице, этот кошмар рассеется и случится что-то, что объяснит – почему, за что?…
Но ничего не случилось. Кроме того, что за ней вышел Ласло. Она посмотрела мимо него, сказала: «Спасибо, Ласло, все хорошо!» – и пошла к автобусу.
С горы, где расположилось старинное аббатство Паннон-хольма, открывался прекрасный вид на открестности Дьёра. И само аббатство было строго и величественно. Среди пестрой толпы туристов чернели одежды слуг божьих – старых и молодых, ибо здесь помещалась и духовная семинария.
В церкви играл орган. Катя сидела на скамье, уронив руки, словно окаменев, с полными слез глазами.
К ней подсела Ада Петровна.
– Поссорились, что ль?
Катя молчала.
– Быстро. Стоило ехать для этого.
Катя сжала губы.
– Ладно, не расстраивайся. Двадцать раз еще помиритесь.
Катя отвернулась, чтобы скрыть слезы.
– Эй, ты что?… Катенька… Перестань… Ну нашла из-за чего… Господи, если б из-за всего, что мы от них слышим, плакать, это же целую гидростанцию питать можно. Зачем у вас там строить?… Ну… Это потому, что ты только жить начинаешь, у тебя еще слез… Вот и не жалко. А у меня уж почти… Экономить приходится. Вдруг пригодятся: соринка попадет или тушь. Не все же на мужчин тратить. Особенно если они не видят. Совсем глупо… – Она достала платок и вытерла Кате слезы. – Впрочем, я такая же дура, для себя реву. Ну все, хватит, а то глаза потекут… А, да, ты ведь без туши, я забыла… А между прочим, зря. С ними знаешь как надо – во всеоружии. Думаешь, им душа твоя распрекрасная нужна? Им же фасад важен, вывеска, они ж поверхностные все. Они пока твою душу тонкую разглядят, двадцать раз сбегут. – Ада Петровна на Катю не глядела, словно говорила это себе самой, отчего ее монолог в гулкой тишине храма походил на исповедь. – С волками жить – нечего блеять, – подвела она итог и, поглядев наверх, откуда на них взирали постные лики святых мучеников, а потом на Катю, на ее прическу – гордость верхнеярского общежития, – и ее платье, из тех, про которые говорят: «простенько, но со вкусом», закончила решительно, тоном, не терпящим возражений: – Ничего, приоденемся, наведем марафет – пусть знают, что теряют.
И Ада Петровна повела Катю в салон красоты, расположенный в отеле «Термаль», – по ее сведениям, самый лучший в Будапеште.
У выхода из лифта их встретила дежурная в белом халате и любезно осведомилась, что желают гости. Ада Петровна сказала, что гости желают, чтобы одна из них, та, что помоложе, вышла отсюда неузнаваемо прекрасной. Дежурная уточнила, желает ли молодая дама полный комплект процедур? Молодая дама безразлично пожала плечами, а Ада Петровна сказала, что молодая дама желает.
Дежурная предложила Кате следовать за ней. Сначала Катю привели в зал с тремя бассейнами, каждый из которых имел чуть более высокую температуру. Над лежаками светили кварцевые лампы.
Затем Катю, еще влажную после бассейна, провели на массаж.
В следующем кабинете ей сделали педикюр, после чего повели на мытье головы – в специальный кабинет, где руки мастера готовили ее волосы к следующей операции – стрижке и укладке. Потом Катю провели по коридору в кабинет косметики, и мастер-косметолог через огромную, в полметра, лупу, установленную на штативе, рассматривал ее лицо с видом полководца, обозревавшего перед боем расположение войск противника.
После косметических процедур Катя снова перешла к парикмахерам, чтобы поправить растрепавшуюся прическу.
И пока Катя претерпевала все эти метаморфозы, автор размышлял:
– Современный женский салон – это высокопроизводительный конвейер по выпуску нестандартной продукции в экспортном исполнении. Однако здесь все еще большое место занимает ручной труд. Это, естественно, значительно повышает себестоимость готового изделия. Что поделать, за удовольствие надо платить. К сожалению, только нередко платят одни, а удовольствие получают совсем другие…
И когда Катя наконец вышла в холл, где ее ожидала Ада Петровна, узнать Катю было нельзя.
Ада Петровна и не узнала ее сначала. А когда узнала, сказала изумленно:
– Да…
А потом взглянула на счет, который Катя держала в руках, и еще более изумленно сказала:
– Нет…
Они стояли у большого зеркала в примерочной магазина женской одежды на улице Ваци, и два продавца помогали Кате выбирать платье, которое более всего подходило бы к ее неузнаваемому лицу…
И туфли – к платью.
И сумку – к туфлям.
И пояс – к сумке.
И бусы – к поясу.
И сережки – к бусам.
И браслет – к сережкам.
И заколку для волос – уже непонятно к чему…
А все, что раньше было на Кате, они сложили в пакет и обещали доставить его к ней в отель.
И пока длилось это чародейство, сравнимое по величию лишь с превращением куколки в бабочку, автор вспоминал:
– Судя по дошедшим до нас произведениям литературы и искусства, мужчины всегда стремились раздеть женщину, в то время как женщина хотела, чтобы ее одели. Желательно – получше. Так родилась индустрия моды. Вместе с тем женщина всегда стремилась понравиться мужчине, но он не замечал ее красоты, ибо вечно спешил на войну или на футбол. Так родилась индустрия косметики. Специалисты расходятся во мнении относительно того, чему женщина отдавала предпочтение – одежде или гриму. У древних греков более принято было заботиться о красоте тела, а древние римляне главное внимание уделяли одежде. Наши предки шли своим путем: они считали, что женщину красит труд. И до сих пор, если спросить мужчину, что он больше всего ценит в женщине, он, не задумываясь, скажет – душу. И посмотрит на ее ноги…
К отелю, расположенному на берегу Балатона и украшенному флагами разных стран, подъехал знакомый нам «Икарус», из него вышли Ласло и Юра.
Около отеля прогуливались поджидавшие кого-то фотокорреспонденты, кинооператоры протягивали кабель.
– Киносъемки, – констатировал Юра. – Здесь не поужинаешь. Поехали дальше.
Ласло поглядел на окна отеля, на столики ресторана, установленные прямо в саду, и сказал:
– Ну почему же?
Они поставили автобус на стоянку и направились через парк к ресторану.
А в парке среди подстриженных деревьев, подсвечиваемых цветными фонарями, на берегу розоватого в этот вечер Балатона, среди белых гипсовых скульптур и белых деревянных ротонд задумчиво прохаживалась молодая элегантная женщина в палевом костюме, по-видимому, от Диора, с лицом кинозвезды, отрешенным от земных забот… Она словно не замечала, как все проходившие через сад мужчины – независимо от возраста и национальности – столбенели при виде ее, лихорадочно поправляли встрепанные ветром волосы (у кого они были) и начинали лихорадочно искать повод задержаться в этом саду Эдема.
Юра и Ласло, видя, что все куда-то смотрят, тоже поглядели в ту сторону. В ранних розовых сумерках среди деревьев мелькнул палевый костюм, золотистые волосы, красивые черты лица.
– Сила, – восхищенно сказал Юра. – Ничего гражданка, а? Знакомое лицо. Где она играла?…
Ласло пожал плечами.
– А, знаешь где? – вспомнил Юра. – В прошлом году мы, омнишь, смотрели американский… Там еще пожар… А? По-моему, она.
