Потому что (не) люблю - Стася Андриевская
По большей части смешные, а иногда и откровенно дурацкие, но полные её врождённого кокетства и чувства стиля, красоты, нежности и уникальности. Я залипал на каждом из них, то до крови впиваясь в губу, то глотая ком в горле и борясь с едкой пеленой, наползающей на глаза.
Как же я всё-таки устал без неё, как выдохся! Всё отдал бы за то, чтобы наконец услышать её голос вживую, попасть в зону её сумасшедшего притяжения. Поговорить, помолчать. Покаяться…
Потом снова всякий хлам из скринов, фоточек закатного неба над Волгой, вороха поздравительных открыточек к Новому году и восьмому марта. И вдруг — Владька! Ну то есть Владислав… у меня на шее. Сердце замерло. Снова Владька, снова я с ним. Сашка… Одна, с Владькой, мы все трое… А в папке с видосиками — короткие ролики с наших с сыном прогулок по Воронежскому парку…
— Тимур, я не знаю, как! Как хотите, но мне нужны данные — от кого это к ней попало! — едва сдерживаясь, орал я в трубку.
— Входные данные ограничены устройством, через которое попали в облако, то есть их источником указан лишь телефон самой Марины Андреевны. Но это всё равно уже хоть что-то, и мы будем искать дальше.
И вот они искали, а я снова и снова пересматривал компромат и с каждой минутой всё явственнее ощущал всю глубину Маринкиного отчаяния и боли, когда всё это увидела она. Именно сейчас, после всех этих фоток и видео, понимание пришло ко мне гораздо чётче, чем тогда, когда впервые узнал, что она в курсе. Именно сейчас до меня окончательно дошло, что для неё это стало настоящей бездной без единого просвета.
Кирей оказался прав — судя по дате сохранения файлов, всё это началось именно в прошлом апреле, когда Маринка отдыхала в Минводах, а оттуда уже вернулась ледяной куклой. И ведь было с чего!
Но как она это вынесла? Ни словом не обмолвившись, не упрекнув, ни послав меня к чёрту? И это Маринка-то?! Та самая фурия, вспышки гнева которой могли бы конкурировать с пеклом в моих домнах?
Господи-и-и… Все эти полгода я как последний мудак, глядя ей в глаза, говорил, что еду по объектам, а она уже знала правду… И молчала. Почему?! И как я вообще мог подумать, что она не выдержит? Она, которая прошла через гибель сына, через чёртов Адский год, через клиническую смерть и моё признание в измене — она не выдержала бы вести о непреднамеренном последствии в виде ребёнка?! Что за…
Впился ногтями в голову, едва не сдирая скальп. Это ведь даже не малодушие, это чёртова подлость. Предательство, прикрытое благими намерениями. Я должен был, обязан признаться ей! Пусть не в самый сложный для нас момент, но через месяц, через два… Найти время, набраться мужества. А я? Я струсил. Но она всё равно узнала… И выдержала. Я не верил, а она смогла. Совсем одна, без моей поддержки, даже наоборот — с моими ежемесячными ударами лжи, наносимыми ей прямо в сердце. А тут ещё эта Славка. И Сашка… беременная.
Чёрт, только не это!
Безнадёга от острого понимания, что суицид — это, пожалуй, действительно едва ли не самый очевидный исход, плеснула так остро, что сначала показалось, что дыхание кончилось от неё. Но когда я так и не смог вдохнуть ни со второй, ни с десятой попытки, а грудь словно распороло раскалённым клинком — я машинально вскочил… Перед глазами вспыхнули искры, а следом за ними стремительно наползла тьма.
Очнулся под столом, но провалялся там, судя по всему, недолго. С трудом поднялся сначала на колени, потом умудрился рухнуть обратно в кресло и только после этого вызвал из приёмной секретаршу. Потом «скорая», частная клиника, экстренный скрининг всего организма.
Уже к утру следующего дня главврач уверил, что это не инфаркт, и добавил:
— Панические атаки это, хотя и неприятно, но не смертельно. А вот дальше прогнозы мрачные: твоё сердце работает на пределе, в динамике показатели этого обследования хуже, чем три недели назад, и если ты не прекратишь игнорировать рекомендации врачей, то совсем скоро будет и инфаркт. А там и до инсульта недалеко. Зачем тебе это, Данила Саныч? Разве у тебя мало проблем?
Проблем у меня действительно было до хрена, но их все перекрывала одна — Маринка. И с этим уже ничего не сделаешь.
После обеда, пообещав лечащему сдаться на профилактический дневной стационар как-нибудь в следующий раз, я уехал из клиники. А уже к вечеру мои ребята подкинули в пекло дровишек:
— Мы получили доступ к истории звонков. На днях и историю сообщений должны скинуть.
Началась идентификация номеров, анализ и прочая волокита, которая пока не давала ничего интересного, кроме, разве что, того, что почти сразу обнаружилось, что Маринка довольно часто звонила на номер, который был зарегистрирован на неё же, но о существовании которого я даже не подозревал. И, судя по отчёту, она завела его вскоре после возвращения из Минвод. Чтобы звонить самой себе, ага.
Меня это даже не удивило: я уже окончательно понял и принял, что весь мандец, случившийся с нами — лишь следствие того, что она узнала о Владиславе от третьих лиц, а не от меня. Но несмотря на это, сам факт наличия двойной жизни у неё, той, которую я считал кристально прозрачной и искренней, невероятно злил. И это я ещё не узнал ничего, кроме самого факта существования этого номера, но уже готов был молотить кулаками стены, снова и снова ловя себя на мысли, что это вполне может оказаться какой-нибудь альфонсик на содержании. Почему нет? Месть вполне в характере сумасбродной Маринки. Гораздо больше в её характере, чем просто заморозиться и партизански молчать о том, что узнала обо мне.
Против этой версии выступали результаты моей ещё той, давней слежки, которая показала, что у Маринки нет отношений на стороне. Её жизнь на тот момент была похожа на программный код биоробота: дом-работа, дом-работа, в то время как звонки по этому номеру уже вовсю совершались.
…Если только эти отношения и не происходили на той самой работе.
