Жан Кокто - Рыцари круглого стола
Саграмур. От него пахло спиртным.
Королева. И это он — такой воздержанный, разумный, благородный, цвет рыцарства, образец прекрасных манер! Не болен ли он? Не сошел ли с ума? Может быть, следовало бы прибегнуть к экзорцизму. Быть может, в него вселился какой-то бес и хочет погубить его.
Бландина. Его взгляд леденит меня; он смотрит на нас без всякого чувства.
Саграмур. Давайте верить объяснению Мерлина.
Бланлина. О, этот Мерлин!.. Я его ненавижу.
Королева. Он тебе ничего не сделал, Бландина.
Бландина. Я ненавижу его инстинктивно, матушка. При виде него у меня мороз по коже. За те два года, что он живет с нами, все изменилось. Вот уже почти год, как Гавейн не похож на себя.
Королева. Ты же не считаешь, я полагаю, что наш министр финансов в ответе за перемену, произошедшую с Гавейном.
Бландина. Иногда мне кажется, что он в ответе за все дурное, что с нами происходит.
Королева. Твой отец питает к нему особое уважение.
Бландина. Мой отец… отец… он тоже изменился. Приглядитесь к нему. Конечно, он всегда любил Гавейна, как и других своих рыцарей, он любил его как племянника и как будущего зятя. Но естественно ли это — что он уже не может без него обходиться, и как раз с тех пор, как Гавейн стал опускаться и отдаляться от нас. Матушка, матушка! можно подумать, что и он, и Гавейн — жертвы какого-то колдовства. Всякий раз, как Гавейн показывает себя с худшей стороны, король его поддерживает. Вот, пожалуйста, один пример из тысячи — эта нелепая идея воссесть за Круглый Стол в костюме псаря. Я обожаю отца, но во всем, что касается Гавейна, так и приходит на ум ослепленный король, которого водит за веревочку его шут.
Королева. Надо быть снисходительной, Бландина. Твой отец с ума сходит по юности. У него самого юность была немыслимая. Ты и Саграмур — вы от природы серьезные. А Гавейн со времени своего загадочного преображения закружил его в хороводе, от которого у него в глазах помутилось. Гавейн снова станет Гавейном, отец твой устанет от всего этого и устыдится, что давал вертеть собою какому-то шалопаю.
Бландина. Гавейн меня больше не любит.
Королева. Он вернется к тебе. Он закусил удила — прояви ловкость; дай ему перебеситься и смотри сквозь пальцы.
Бландина. Хватит ли у меня мужества?
Королева. Ну конечно, Бландина. Это помрачение теперь уже ненадолго. (Целует дочь.) Идите, украшайте вход. (Открывается правая дверь, появляется Ланселот.) Я останусь с Ланселотом.
Саграмур. Матушка расскажет вам про новую моду.
Ланселот (издали, королеве). О какой моде речь?
Королева. Он говорит о последней причуде Гавейна, которая состоит в том, чтоб заседать в Совете одетым, как псарь.
Ланселот (смеясь). Ну-ну, не принимай близко к сердцу, Бландина. Такое ли я еще выделывал, и ничего — рыцарь не хуже других.
Дети выходят.
Саграмур (из-за кулис). Блистательнее всех, Ланселот.
Дверь закрывается.
Королева (тихо, порывисто). Ланселот, мой Ланселот, мы теперь совсем не видимся наедине.
Ланселот. Будь осторожна!
Королева. Любимый, ты ли это? Ты советуешь мне соблюдать осторожность?
Ланселот. Я все время боюсь, что нас подслушают.
Королева. Ты — боишься? Ты, который никогда ничего не боялся. (С тревогой.) Ланселот, ты меня больше не любишь.
Ланселот. Милая моя сумасбродка!
Королева. Еще вчера кто из нас стал бы говорить про осторожность?
Ланселот. Вчера было вчера. Восемнадцать лет верной любви дают мне право так сказать. И потому, что наша любовь остается нерушимой во всех испытаниях, мы не можем продолжать жить в такой тревоге и неуверенности.
Королева. Если любовь смотрит на себя со стороны, разве это любовь? Ланселот, ты любишь меня уже не так.
Ланселот. Я люблю тебя лучше. Мы были сумасшедшими.
Королева. Сумасшедшими друг от друга. Ты теперь образумился; я осталась сумасшедшей. Именно это я хотела сказать.
Ланселот. А я, я обожаю тебя, но мне претит страсть, которая слепа, глуха и упрямо не желает видеть то, что есть. Да, ты сумасшедшая! Сумасшедшая, которая ополчается на себя, на меня, на нас и обвиняет меня в нелюбви.
Королева. Мы были счастливы.
Ланселот. Мы хотели быть счастливы вопреки всему, и нам это удавалось, и наша грешная жизнь была жизнью этого замка. Но отдаешь ли ты себе отчет, как зловеще все изменилось? Замок больше не живет, он спит. Замок спит наяву, и мы — его сновидения. Жизнь умерла, умерла, умерла. И напрасно солнце нашей любви обманывает тебя. Жизнь умерла вокруг нас и, может быть, из-за нас.
Королева. Ланселот! Ланселот! Ты втайне мучился, держа себя в узде, все эти два года, которые мне казались сладостными, потому что ты оставался здесь вместо того, чтобы искать приключений. Первые спокойные годы с рождения Саграмура. Тебе хотелось бы стряхнуть ярмо любви, от которой ты устал, и снова покинуть меня, и странствовать по свету.
Ланселот. Для нашей любви это было бы лучше. Да, в самом деле, я последовал бы примеру моих товарищей, если бы встреченные ими дамы не превращались в гиен, рыцари — в пустые доспехи, а крепостные стены не исчезали бы с рассветом.
Королева. Это все Грааль!
Ланселот. Грааль! Грааль! Опять Грааль! Я ожидал этих слов. Нет, я отказываюсь все, что происходит необъяснимого, приписывать Граалю. Это слишком удобно. Его тайна служит прикрытием другим делам, куда менее сверхъестественным, и это я сумею прояснить.
Королева. Ты кощунствуешь. (Крестится.)
Ланселот. Я не кощунствую. В замке Корбеник хранится чаша, в которую Иосиф Аримафейский собрал Кровь Христову, и чаша эта обладает чудотворной, а подчас разрушительной силой. Вот что такое Грааль. Враг может сколько угодно путать карты. Почему Грааль эти последние два года перестал дарить Британии благоденствие? По- чему Грааль стал пугалом? Хоть один из нас задался вопросом, его ли действия были истинной причиной этой перемены? Хоть один из нас попробовал жить по-другому? Хоть один из нас позаботился выяснить, не он ли в ответе за это бедствие?
Королева. Любовь, насколько мне известно, никогда не бывает от дьявола.
Ланселот. Наша любовь от Бога, в этом я уверен. Но она таится и лжет. Саграмур — сын нашей вины. Он считал себя непорочным, наш поэт, и правильно считал. Удар копьем на гибельном сиденье — наших рук дело, и метил он в супружескую измену. Ты знаешь это не хуже меня.
Королева. Не надо, я не могу об этом думать, Ланселот.
Ланселот. В чем я тебя и упрекаю.
Королева. Любимый…
Ланселот. Именно потому, что я тебя люблю, я хочу, чтоб ты смотрела правде в глаза. Мы обманываем самого простодушного из людей, человека, под чьим кровом я живу, моего друга, моего короля. Бывает, меня мучает мысль — неужели он не заслужил, чтоб я преклонил перед ним колени, признался в нашей беде и молил его о совете и прошении.
Королева. Это безумие!
Ланселот. Безумие менее безумное, чем то, в котором мы пребываем. У меня нет привилегии женщин — придумывать себе такое счастье, какое им хочется. Мне нужны настоящее счастье, настоящая любовь, настоящий замок, настоящая страна, где солнце чередуется с луной, где времена года сменяются, как им положено, где настоящие деревья приносят настоящие плоды, где в реках настоящие рыбы, а в небе — настоящие птицы, где настоящий снег сходит, открывая настоящие цветы, где все настоящее, настоящее, настоящее, взаправдашнее. Хватит с меня этого тусклого света, этих бесплодных земель, где нет ни дня, ни ночи, где выживают лишь хищные звери и птицы, где больше не действуют законы природы.
Королева. Мое солнце — настоящее, и я ношу его в себе, Ланселот.
Ланселот. Я еще не знаю, с кем борюсь, но я вступаю в борьбу. Я призываю к ответу неведомое.
Королева. Что я могу тебе ответить? Там, где есть ты, я не могу тосковать.
Ланселот. Но взгляни, какие лица у Бландины и Саграмура! Их возраст отражает истину мира. Они разучились улыбаться.
Королева. Саграмур страдает от своего поражения, от раны… а Бландина — из-за Гавейна.
Ланселот. Постой, Гиневра; скажи-ка, не сделала ли тебя эта великая любовь немного эгоисткой? Спроси себя. Первая жертва — Саграмур; вторая — Бландина. Не ты ли по совету Мерлина поощряла это Артурово увлечение, делающее из него посмешище и вызывающее пересуды челяди?
