Эвери Корман - Крамер против Крамера
Теда нельзя было считать очередным в этом ряду. Она воспринимала его как просто человека, обитающего где— то на пространстве между Файр-Айлендом и Амаганссетом, В этом качестве Тед предстал перед ней в свои тридцать с небольшим после того» как он возникал и исчезал в жизни некоторых женщин, так же как они появлялись в его. Ои получил в Нью-Йоркском университете степень в области делового администрирования, после чего осознал, что может заниматься буквально всем или абсолютно ничем. Он поработал стажёром в отделе сбыта небольшой фирмы электронных товаров, провёл шесть месяцев в армии, на сборах резервистов и уже больше года был коммивояжёром по продаже различных приборов. Семейный бизнес его никогда не привлекал. Отец владел ещё закусочной, расположенной в большом магазине готовой одежды, и годами жаловался; «Я выше головы завален салатами из цыплят и грудами мусора». Тед не хотел, чтобы его постигла такая же судьба. Пожилая женщина, ветеран отдела личного состава, дала Теду важный профессиональный совет:
— Ваша самая большая ошибка заключается в том, что вы пытаетесь продавать продукцию. Вы недостаточно напористый и пробивной.
— Что вы имеете в виду? — смущаясь, спросил он.
— Вы достаточно умны и находчивы. Да, вы можете продавать — но не продукцию. Вот что вы должны продавать — идеи.
Через несколько недель она предоставила ему работу, связанную как раз с торговлей идеями, — он должен был размешать рекламы нескольких журналов для мужчин. Специалист в этой области должен разбираться и в демографии, и в законах рынка; ему приходилось сводить в таблицы результат!»! исследований. Здесь требовался интеллект, и Тед Крамер, который был одарён им куда больше, чем агрессивностью, нашёл своё призвание.
После первой встречи Тед с Джоанной общались всё лето, обедая в маленьких ресторанчиках в Ист-Сайде, и, не отказывая себе ни в каких удовольствиях, проводили приятные вечера, как их можно было бы охарактеризовать, в среде незамужних и неженатых людей. Они постоянно были на виду друг у друга. Они встречались в городе. Теду предшествовали биржевой маклер, литературный агент и архитектор, напоминая очередь в булочную. Но маклер постоянно говорил только об акция к, литагент слишком увлекался марихуаной, архитектор слишком много говорил о других женщинах, что Тед с Джоанной выяснили при второй же их встрече. Очутившись с ней с глазу на глаз, что обещало достаточно однозначное завершение вечера, он сделал самый умный шаг. Он отвёз её на место их встречи и сказал, как оно в первый же раз подействовало на него. Будучи холостяком, он вёл себя легко и раскованно, но не так занудно, как Винс, режиссёр, который отирался у её стола, объясняя, что он бисексуал, и не так скучно, как Боб с телевидения, который тоже болтался рядом с ней, внушая, что он же «на грани развода» — это ей было уже хорошо знакомо после Уолта и Билла.
— Я думаю, может ли понравиться то, что я предложу… — сказал Тед.
— Вы думаете, что может?
— Отношения только налаживаются… И я предлагаю отправиться в Монток на уик-энд. Со мной.
— Вам не кажется, что вы торопите события?
— Нас ждут совершенно фантастические осенние дни, в течение которых мы сможем выяснить, что вполне можем обходиться без слов.
— Или же будет идти дождь, и нам придётся их искать.
— Но подумайте о том времени, которое нам удастся сберечь. И о деньгах, которые я сэкономлю.
— Я предпочла бы дождь.
Проведя ещё несколько вечеров вместе, он снова сделал ей это же предложение, она согласилась, он взял напрокат машину, и они сняли номер в мотеле в Монтоке. Погода была отличной, они убедились, что им есть о чём поговорить друг с другом; завернувшись в одеяла, они, лёжа на пляже, не без юмора выяснили, что оба основательно устали от холостяцкой жизни. И с этим убеждением они ночью разделили ложе.
Тем не менее решение, принятое Джоанной Штерн, не выглядело так, словно она стала относиться к Теду в ряду всех прочих, как к мужчине, за которого она хочет выйти замуж. Гораздо важнее было то, что она выделила его из почти неразличимого скопления мужчин вокруг, как человека, которого ей хочется видеть гораздо чаще остальных. Но общепринятые стандарты в мире, в котором ям приходилось существовать, гласили, что в таком случае она должна время от времени спать с ним, а по её личным правилам, которых она неукоснительно придерживалась, она в таком случае не могла спать ни с кем другим. Так что Тед, в принципе ничем не отличаясь от своих предшественников, стал для неё ключевой персоной. И так уж получилось, что, поскольку в Джоанне стала расти неприязнь к одинокому существованию, никто не последовал за ним.
Они стали проводить довольно длительные периоды времени в квартирах друг друга: не то, что они уже жили вместе, но это уже было больше, чем просто встречи. Он чувствовал себя так, словно судьба дала ему шанс сорвать золотой приз: эта женщина рядом с ним, интересующаяся его работой, существующая рядом с ним, прекрасно понимающая все тонкости холостяцкой жизни, потрясающе симпатичная, просто звезда пляжных домиков и приёмов с коктейлями по воскресеньям — это была его женщина, его леди.
Настало лето, критическое время. Джоанна начинала чувствовать, как наливаются вожделением чресла женатых сотрудников, которые подумывают о возможности уединиться с секретаршами из офиса, хотя в то же время набивают прицепы к машинам барахлом для уик-эндов на природе с жёнами и детьми. В конторе у Теда осведомились, когда он собирается брать летний отпуск.
— Нам нужно что-то решать с нашими отношениями — и решать быстро, — сказал он, и на мгновение Джоанна обеспокоилась, что он собирается произнести заранее подготовленную речь. К такому повороту событий она ещё не была готова.
— Меня ждут две недели отпуска. Хочешь, мы проведём его вместе?
— О’кей. Почему бы и нет?
— Ларри снимает большой дом для компании. Мы можем обрести там комнату. Можем провести там две недели и плюс ещё все уик-энды.
Она никогда ещё не проводила длительное время на Файр-Айленде или в других привычных местах летнего отдыха, как, впрочем, и он.
— Может получиться совсем неплохо…
— Четыре сотни с носа за всё про всё.
— Ну, ты и пройдоха.
— Я думаю, что всё будет прекрасно.
— Конечно. Договорились. По крайней мере, насколько мне известно, ты не храпишь.
Когда Мел из отдела расчётов — жена в Вермонте — остановился у её стола и спросил: «Что ты делаешь летом и с кем собираешься его проводить?», Джоанна ответила: «Я буду на Файр-Айленде со своим другом». В первый раз она использовала выражение «друг» по отношению к Теду, и это доставило ей истинное удовольствие, особенно когда Мел отпрянул с удивлённым «Ох!» и унёс подальше свои жаждущие чресла.
Когда они очутились вдвоём там, где на них столько глазели, где они в своё время вели одинокую охоту, оба испытали странное ощущение, Когда они услышали, что галлерея в том домике, где они бывали на коктейлях, обрушилась в ходе какой то холостяцкой вечеринки, настолько её участники были полны общественной активности, они испытали удовольствие, что их там не было и что они просто сидели у себя, поедая аппетитные блинчики. Воспоминания об одиноких скитаниях по улицам после тоскливых пьянок, поиски компании, общения или просто телефонного номера, возвращения на ночном пароме, последние судорожные попытки за пять минут найти то, что искал все эти дни, — эти воспоминания заставляли их испытывать благодарность друг к другу.
Их раскованный смелый секс был пряной приправой к ощущению, что им не надо таиться. Но самым приятным были мысли о том, что по окончании лета они по-прежнему будут вместе, если им того захочется.
— Джоанна, я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. Пожалуйста. Я ещё никому в жизни не говорил этих слов. Хочешь?
— Да. О, да!
Они кинулись друг другу в объятия, преисполненные искренних чувств, но под ними, помимо благодарности, что они оказались способны найти друг друга, помимо и кроме этого, крылось огромное облегчение от того, что отныне никому из них не придётся бродить я одиночестве после пьянки в поисках спутника.
Ребёнок плакал непрестанно в течение, как казалось, не меньше двух часов.
— Только сорок восемь минут, — сказал Тед.
— Ах, только.
Они были предельно измотаны. Они его качали, гладили, носили на руках, укладывали в кроватку и снова забирали из неё, не обращали на него внимания, по очереди пели ему, но ребёнок продолжал плакать.
— Один из нас должен поспать, — сказал Тед.
— Я уже сплю.
Вилли было четыре месяца отроду, Давно ушла медсестра по уходу за новорождённым, вручившая им ребёнка, который никогда не плакал по ночам, который, казалось, вообще никогда не плакал. Как только она покинула их, перед ними предстал совершенно иной ребёнок, который только и делал, что орал — и непрестанно.
