Эвери Корман - Крамер против Крамера

«Очень трогательно и эмоционально… Изысканное повествование, представляющее из себя смесь крепкого реализма и иронического взгляда на мир».

«Лос-Анджелес Таймс»

«Великолепно… Самая убедительная история любви за последнее десятилетие!»

«Паблишерс Уикли»

«Трогательная история взаимоотношений отца и сына, рассказанная с большой любовью!»

«Ассошиэйтед Пресс»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Он не предполагал, что увидит кровь. Его не готовили к этому зрелищу — ни книги, ни инструктор не упоминали, что он увидит кровотечение или ржавые пятна на простыне. Он знал, что будут приступы боли и был готов помочь ей преодолевать её.

— Я здесь, дорогая. Давай же, теперь тебе надо дышать, — исправный новобранец, он говорил эти слова, главным образом, самому себе.

— Раз, два, три, выдох…

— Да пошёл ты! — сказала она.

Он хотел быть настоящим членом акушерской бригады, для чего и проходил курсы, братом милосердия, без участия которого ничего не может произойти. Но когда его впустили в зал, всё уже началось. Время от времени Джоанна выдавливала сквозь зубы «сукин сын», в то время как на соседней кровати женщина орала по-испански, взывая к матери и к Господу Богу, никто из которых не соизволил являться к ней.

— Мы будем дышать вместе, — бодро сказал он ей.

Он прямо лез из кожи вон. Джоанна закрыла глаза, качаясь на волнах боли, и медсестра отодвинула его в сторону, чтобы вытереть кровь.

Когда Джоанна впервые показала ему свой животик, в котором покоилось «это», он сказал, что видит перед собой чудо. Слова эти вырвались у него автоматически. На самом деле первые признаки иной жизни не интересовали его. Идею обзавестись ребёнком подала она» а он согласился с ней, поскольку это было следующим логическим шагом в браке. Когда она забеременела всего через месяц после того, как вынула спираль, он был изумлён. Ему казалось, что он почти ничего не сделал для этого — её идея, её ребёнок, её чудо.

Он понимал, что имеет отношение к изменениям химизма её тела. Больше всего и её новом теле его привлекала не зарождающаяся в нём нова и жизнь, а прикосновение округлости её живота к его гениталиям, когда они занимались сексом. Он начал фантазировать, какой может быть секс с полной женщиной, когда встречал их на улице, пытаясь понять, является ли изящество, сквозившее в облике многих таких женщин, тщетной попыткой обманывать самих себя или же оно проистекает из тайного понимания, какое она даёт и получает удовольствие в сексе. Тед Крамер, который никогда не позволял себе даже поднимать глаза на снимки у входа в порнокинотеатр рядом с домом, испытывал возбуждение при мысли, что он теперь становится участником порноленты «Тед и Толстая дама».

На шестом месяце Джоанна стала покрываться пятнами. Её гинеколог, доктор Энтони Фиск, который, по оценке журнала «Вог», считался одним из самых лучших и элегантных молодых гинекологов во всём западном мире, дал Джоанне указание: «Оставайтесь в постели и заткните себя пробкой». Между Джоанной и Тедом разгорелась дискуссия, как следует понимать сей медицинский совет. Он вызвал к жизни поздний ночной звонок доктору Фиску, который, не скрывая раздражения отсутствием серьёзного повода для таких расспросов, не выразил никакого желания подробно истолковывать томящемуся мужчине семантику своего указания. Он сказал, что с медицинской точки зрения его указание звучало как «Оставьте её в покое и не валяйте дурака». Тед предложил поменять доктора, но Джоанна была тверда как алмаз, так что им пришлось спать по разные стороны кровати, пока Джоанне оставались её последние три месяца, в течение которых её беременность пришла к счастливому завершению.

Всё это время Джоанна не проявляла никакого интереса к любым занятиям любовью, хотя Тед попытался зачитать ей цитату из одной книжки о воспитании детей, в которой упоминались официально санкционированные различные варианты соития: «Сношение между бёдер может быть временным, но достаточно удовлетворительным решением проблемы».

Как-то ночью, когда она заснула, Тед сделал попытку мастурбировать в их ванне, вызвав в воображении облик толстой женщины, встреченной им сегодня в подземке. Но, ещё не достигнув оргазма, он прекратил своё занятие, решив, что таким образом изменяет Джоанне. Испытывая неосознанное чувство вины перед ней, он стал подавлять свои желания, не без растущего отвращения занимаясь домом, заваленным одеждой, одеяльцами, колыбелькой, погремушками, увешанным ночничками, участвуя в дискуссиях об имени будущего ребёнка.

Джоанна уделяла большое внимание таким деталям, как высота стульчика с погремушками, в котором будет сидеть ребёнок и, хотя эта тема не очень волновала его, он объяснял изменившееся состояние Джоанны естественными причинами — грядущее материнство, с которым она раньше никогда не была знакома, заставило её быстро усвоить профессиональный жаргон. Он с трудом различал разницу между словами «layette» и «bassinet», хотя мог догадаться, что первое говорило о какой-то лежанке для ребёнка, а в «bassinefe» ребёнок, скорее всего, будет купаться, а не спать по ночам, хотя с игрушками ему было разобраться куда легче, поскольку ими была обвешана вся кроватка, придавало явное обаяние её облику. У неё стала чистая и свежая кожа, глаза её лучились; чистое воплощение целомудренной Мадонны — благодаря доктору Фиску. Облик Джоанны Крамер отличался изысканностью, хотя она была несколько худощава при своих пяти футах и трёх дюймах роста, чтобы быть манекенщицей, но она вполне могла бы быть актрисой — тонкая стройная женщина с длинными чёрными волосами, тонким элегантным рисунком носа, и во всём её облике чувствовалась уверенность и непреклонность, «Самая красивая женщина в округе», — называл её Тед. О самом себе он говорил далеко не с такой уверенностью. Достаточно привлекав тельный мужчина пяти футов и десяти дюймов, он был удовлетворён формой своего носа, хотя порой он казался ему длинноватым и он замечал, что его волосы начинают редеть. Он чувствовал себя куда более победительным, когда держал в руках Джоанну. Ему оставалось лишь надеяться, что ребёнок в силу иронии судьбы не обретёт его облик.

Он был чуток и внимателен во время её беременности; он был готов жарить ей по ночам карбонады или бегать за мороженым, но она не высказывала ничего из капризов, свойственных беременным, так что ему оставалось лишь приносить ей цветы, что, как он раньше думал, отдавало излишним романтизмом,

Женщина в Джоанне мирно уснула на все эти семь месяцев. Ночи доставляли ей беспокойство, лишь когда он начинал беспокойно ворочаться рядом, борясь со своими слабостями, но ему удавалось справляться с ними, не доставляя ей хлопот.

В этом кирпичном доме Гринвич-Виллиджа собралось десять пар. Инструктор заверила их, что каждая женщина может обрести контроль над своим телом, что было встречено со всеобщим воодушевлением, и никто не обратил внимания на то, что десять грузных женщин, некоторые из которых с трудом передвигались, вряд ли смогут в полной мере контролировать своё тело. Мужчинам же, с другой стороны, были даны заверения, что они будут активными участниками появления на свет их собственного ребёнка. Инструктором была полная энтузиазма молодая женщина в обтягивающем трико, единственная среди присутствующих с плоским животом, и когда в середине оживлённой дискуссии о роли плаценты Тед поймал себя на том, что вид её стройной фигуры вызывает в нём сексуальные фантазии, он понял, что период его странного увлечения полными женщинами подходит к концу.

Затем женщина с таким волнующим животиком заставила Теда испытать ряд потрясений. Их причиной явились проецируемые ею на экран цветные слайды, на которых с большой точностью было показано появление зародыша и его развитие, вслед за которыми следовало рождение ребёнка, изображение счастливой матери и сияющего отца. На свет появилось настоящее дитя, не ребёнок из книжки или нечто, скрытое в животе матери, а живое дышащее существо.

На следующий день во время ленча, когда он сидел на ступеньках библиотеки на 42-й стрит, поедая мороженое, после того, как оплатил счёт от Сакса за детские принадлежности, к нему стало приходить смутное осознание того, что он испытывает. Это был страх. Он был испуган. Он боялся, что Джоанна может умереть. Он боялся, что погибнет ребёнок. Ои испытывал ужас при мысли, что, если даже с ними обоими всё будет хорошо, его в конечном итоге ждёт смерть. Ему было страшно, что ему придётся иметь дело с ребёнком. Он покрывался потом при мысли, что он может, взяв ребёнка на руки, уронить его. Его пугало, что ребёнок может родиться слепым, неполноценным, калекой, с одной рукой или ногой, без пальцев, с кожей, поражённой экземой. Его пугало, что он может не знать, как и что делать, что он окажется плохим отцом. Но Джоанне он ничего не сказал.