Арчибальд Кронин - Юпитер смеётся
Друэтт. A-а, значит, уже не дешевый херес?..
Веннер. Передайте, что я уезжаю.
Дженни. Хорошо, сэр! (Собирается уйти, но Веннер ее останавливает.)
Веннер. Дженни!
Дженни. Да, сэр.
Веннер. Вы уложили мой чемодан?
Дженни. Сейчас это сделаю, сэр.
Веннер. Как только закончите, будьте так добры, принесите его сюда.
Дженни. Конечно, сэр.
Веннер. И захватите мое пальто и шляпу.
Дженни. Да, сэр. (Уходит налево.)
В окно видно, как темнеет небо.
Друэтт. Вы собрались уехать на воскресенье, чтобы увильнуть от них?
Веннер. Даже больше, чем на воскресенье, Друэтт.
Друэтт. Прекрасная мысль. Но, боюсь, вам помешает погода, будет гроза… Куда вы едете?
Веннер. В Китай.
Друэтт. Куда?
Веннер (вяло улыбаясь). Мне всегда хотелось попробовать суп из настоящих птичьих гнезд.
Друэтт (громко). Бог мой! Неужели вы дойдете до такого легкомыслия? Нет, вы не уедете туда.
Веннер. Уеду. В двенадцать часов машина повезет гнилые апельсины. Я буду сопровождать их до Парчестера. Ночью попаду в Ливерпуль. Мой пароход уходит завтра. Через четыре недели я в Санчене.
Друэтт. Зачем вам это?
Веннер. Для настоящих опытов.
Друэтт (еще громче). Для настоящего шутовства.
Веннер. Я хочу испробовать бетразол в случаях полиомиелита. Там стойкая эпидемия в условиях тропиков. Это именно мое дело.
Друэтт. Вы… негодный лгун.
Веннер. Я?.. Я насквозь негодный.
Друэтт. Что с вами произошло?
Веннер. Не знаю. После того, что случилось, я потерял равновесие. Нокаутирован! Но я не могу поверить, что все кончено, что все окружающее — прах. Друэтт, я должен поверить в то, что считал невозможным.
Друэтт. Вот оно как!
Веннер. Вы не смеетесь, это хорошо.
Друэтт. Вашу шутку я, очевидно, пойму позднее.
Веннер. Еще месяц назад я глумился над всем. Вот… клеймо от ожога… Я был слишком умный, Друэтт, Я слишком часто издевался над собственными чувствами. Когда она лежала на моих руках… там, в лаборатории, и смотрела на меня… в ее глазах догорала последняя искра жизни… О боже, не могу объяснить, что я тогда почувствовал. Мучительное ощущение вечности. И отсюда другое чувство, чувство своего ничтожества и порочности. Я понял свою бесполезность, тщету, мою глупую самодовольность, мои мелкие, дешевые любовные похождения. Но сильнее всего было сознание, что ее взгляд на жизнь был правильным, а я ошибался.
Друэтт. Итак, теперь вы верите в ее бога?
Веннер. Хотел бы, но не могу. После того, что произошло, я потерял самого себя. Но если есть бог, — как он сейчас смеется! Любовь и жертва — раньше я это называл шуткой дурного тона. И вот тогда он сыграл со мной именно эту шутку.
Друэтт. Женщины — это наше проклятое наваждение!.. Вы, наверно, ее очень любили?
Веннер. Я любил ее, Друэтт, все время любил. А она умерла потому, что любила меня. (Подходит к Друэтту.) Я не могу успокоиться, разве вы не видите? Я должен двигаться, гонимый чем-то неведомым внутри себя. Я не могу дождаться… я хочу скорей увидеть место, куда она собиралась уехать, больницу, где она собиралась работать, доктора Кинга, который забрасывает меня телеграммами, словно строчит из пулемета. Наверно, я буду с ним зверски ссориться, но все-таки я должен уехать. Просто — должен!
Друэтт. Кажется, понимаю. Знаете, Веннер, я слишком стар, чтобы думать о будущем и о всех гнетущих проблемах вечности, кажущихся ужасными в сорок лет и ничтожными в семьдесят. Что вы подумаете, если такой старик, как я, внезапно спросит вас — зачем мы живем на земле? Ни для чего другого, как для того, чтобы есть, пить и размножаться! Многие как будто так и думают, и они выходят сухими из воды. Но не всегда. Очень часто совершенно неожиданно приходит всеразрушающее познание, раздается удар грома, появляются письмена на стене и с неба доносится к нам саркастический смех! Познание, опыт, возможно менее мучительный, чем ваш, а может быть, и более. Вы помните эту тошнотворную строчку из сентиментальной песенки: «Он следит за падением воробья»… Это ужасно, я знаю. Но предположим, что кто-нибудь действительно наблюдает за нашими движениями, будто и мы воробьи. Замечает нашу алчность, глупую эгоистическую суету и время от времени вдруг пребольно щелкнет, и мы падаем с высоты своего величия в сточную канаву. Только подумать, что каждая катастрофа в жизни является каким-то предопределением. Помню, много лет назад в какой-то глупой книжке я прочел, что ни одна душа не может просто погибнуть: ей всегда бывает указан путь к спасению и само искупление греха служит ей уроком… Я хочу знать, Поль, это был ваш урок?
Веннер (смотрит на него). И вы тоже заставляете меня удивляться, Друэтт.
Слева входит Дженни с пальто, шляпой и чемоданом.
Дженни. Можно поставить сюда, сэр? (Ставит чемодан, вешает пальто и шляпу.)
Веннер. Благодарю вас, Дженни.
Дженни уходит.
Друэтт (смотрит на чемодан, с грустью). Уже? Что ж, пожалуй, это будет облегчение — больше не видеть вашей отвратительной физиономии за завтраком.
Веннер. Не понимаю, как у вас хватало терпения до сих пор мириться с этим зрелищем?
Друэтт. Да… по временам это было несколько 6олезненно. (Смеется. Однако смех его внезапно прерывается, он кашляет и отворачивается.)
Веннер. То, что я прерываю работу, очевидно, вас разочаровывает?
Друэтт. Ваша работа! (С обычным сарказмом.) Вы действительно воображаете, что я обеспокоен — будет ли миллиону шизофреников возвращено здоровье или они будут задыхаться на своих тюфяках, втиснутые в миллион карцеров для буйных.
Веннер. Но я думал…
Друэтт (спокойно и искренно). Вы думали? Чувства еще имеют власть надо мной, несмотря на мое старческое слабоумие. Мой брак был не из очень удачных, действительно, вся моя жизнь — неудача. И вот теперь, на закате, я обрел счастье… Смешно, правда? Подобно глупой старой деве, я вообразил, что у меня есть сын.
Пауза
Веннер. Мне тоже будет не хватать вас, Друэтт. Вы дадите знать о себе?
Друэтт. Это вызовет у вас только досаду, как вызывает ее Филлис у своего жениха.
Веннер. Бодрей, старина! Вообразите, какая для вас будет забава принимать моих досточтимых гостей.
Друэтт. Что им сказать?
Веннер. Скажите, что я уже далеко, скажите, что вместо одной комнаты сестра обеспечила мне целый квартал… только в Китае.
Друэтт. Находите, что Санчен более полезен для здоровья?
Веннер. Конечно. Город Санчен, цитируя китайский Бедекер[5], не лишен привлекательности. Кстати, за последнюю неделю его три раза бомбили. Я пришлю вам оттуда свое фото. Доктор Пауль Веннер на любимом своем дромадере. (Смотрит на часы.) Мне пора!
Друэтт. Могу я что-нибудь для вас сделать?
Веннер. Только проследить, как бы машина не ушла без меня. Мне нужно еще заняться всякой всячиной, а времени для сборов осталось мало.
Друэтт. Я прослежу. Вы будете прелестно выглядеть среди гнилых апельсинов.
Веннер. Благодарю вас.
Друэтт (после паузы). Каждую минуту может начаться дождь… (Снова пауза.) Да. (Медленно выходит в дверь в глубине сцены.)
Веннер остается один. Он подходит к бюро, собирает свои книги и бросает их в чемодан. Слева входит Дженни.
Дженни. Опять звонят, сэр.
Веннер (останавливает ее). Тсс…
Дженни (подходит к Веннеру). До свидания, сэр!
Они пожимают друг другу руки.
Веннер. До свидания, Дженни!
Дженни уходит налево.
Веннер подходит к радиоле, берет пластинку и делает движение, словно хочет ее разбить, но, повинуясь какому-то порыву, ставит пластинку. Минуту он слушает мелодию. Затем идет налево, снимает свой медицинский халат с вешалки и подходит к чемодану лежащему на столе. Вынимает из кармана фотографию Мэри и кладет ее в чемодан, запирает его. Из кармана халата выпадает евангелие, которое ему подарила Мэри. Веннер поднимет его, хочет швырнуть в корзину для бумаг, но останавливается, подходит к вешалке, кладет книгу в карман пальто, затем быстро снимает шляпу, пальто, поднимает чемодан и медленно идет к двери. Радиола продолжает играть.
