Джон Годбер - Счастливчики

Джин. Вот ты и езжай в свой Бридлингтон. А еще я бы поехала в Венецию….. Так и вижу себя в Беверли Хиллз в окружении кинозвезд! А потом, после возвращения, я бы выгнала тебя к чертовой матери и нашла бы себе молодого.

Моррис. Если бы я выиграл, то сам ушел бы. Я бы этого больше не вытерпел.

Джин. Хотя нет, я бы не хотела начинать все заново с кем-то еще. В результате все равно выходит шило на мыло.

Моррис. Надеюсь, что нет.

Джин. Я бы согласилась тебя променять на кого-то другого только за очень большие деньги.

Моррис. Да неужели?

Джин. Я лучше купила бы большой красивый дом, с большим газоном, и стала бы играть в крокет.

Моррис. Почему вдруг в крокет?

Джин. Просто я никогда в него не играла.

Моррис. Крокет скучный.

Джин. А ты откуда знаешь?

Моррис. Знаешь что? Я даже рад, что мы не выиграли.

Джин. Почему?

Моррис. Ты только представь, во что мы превратились бы. Мы и без денег не можем ни о чем договориться. А что бы мы стали делать с таким состоянием?

Джин. Не знаю.

Моррис. Хотя я знаю, что ты бы сделала. Ты, наверное, выкупила бы этот дурацкий видеопрокат, с потрохами.

Джин. Я бы поехала на экскурсию по всем киностудиям…

Моррис. Нет, ты только подумай: двадцать миллионов!

Джин. Да…

Моррис. Двадцать миллионов!

Джин. Можно было бы уже не волноваться ни из-за каких счетов…

Моррис. Нет, но двадцать миллионов!

Джин. Кстати, не забудь оплатить ту квитанцию.

Моррис. Двадцать миллионов…

Джин. Она и так уже просрочена.

Моррис. Мне бы хоть шестьдесят монет…

Джин. Ты бы все равно не знал, что с такими деньгами делать.

Моррис. Двадцать миллионов — а я даже ни одного номера не угадал! Очень показательно для моей никчемной жизни.

Моррис выходит с газетой в руках. Джин смотрит телевизор.

Музыка: Jim Capaldi «Love Hurts».

Затемнение.

Джин смотрит передачу «Свидание вслепую». Музыка постепенно стихает. Входит Моррис. Позже по ходу действия он наденет форменный джемпер охранника и пальто.

Моррис. Нет, это надо запретить.

Джин. Почему?

Моррис. Это отвратительно.

Джин. Вовсе нет.

Моррис. По-моему, такое нельзя показывать по телевизору.

Джин. Да почему?

Моррис. Просто порнография какая-то.

Джин. С чего ты взял?

Моррис. Я знаю, что говорю.

Джин. Почему? Ты скажи.

Моррис. Потому что это неприлично.

Джин. Очень даже прилично.

Моррис. А я говорю — неприлично. Из-за таких вот передач вся нация загнивает. Засоряются мозги. Поэтому на улицах насилие, поэтому хулиганы опять распоясались. Таким образом они протестуют против этого мусора.

Джин. Почему сразу мусора?

Моррис. А ты сама посмотри.

Джин. Я пытаюсь, но ты мне все загораживаешь.

Моррис. Нет, я на это смотреть не могу.

Джин. Подумаешь, большое дело: всего лишь «Свидание вслепую».

Моррис. Я знаю, что это такое.

Джин. Это же так просто, смеха ради.

Моррис. Ты только посмотри, что на них надето. На этой вот что надето? И вообще они все уродины, все три.

Джин. Кто бы говорил.

Моррис. Они даже текст не свой говорят, а заученный.

Джин. Как это?

Моррис. А вот так. Просто обдуриловка какая-то. Набирают этих ребятишек, приводят на телевидение, унижают перед миллионами зрителей, а потом раз — и все, больше про них никто никогда не услышит. А ведь у нас молодежь считает это наивысшим достижением — появиться в «Свидании вслепую»! Неужели там кто-то действительно кого-то себе находит?

Джин. А мне нравится.

Моррис. «Привет! Если бы ты был моим тренером по теннису, я бы давала тебе выигрывать каждый гейм, сет и матч…» — ну что это? Что это? Кто так разговаривает? И о чем они потом будут говорить всю оставшуюся жизнь? Об ударах справа с верхней подкруткой?

Джин. Мне все равно нравится.

Моррис. Спорим, что он ее выберет? Эту, под третьим номером? Ты только посмотри на нее, господи прости, на кого она похожа? Что она сказала?

Джин. Не знаю, я из-за тебя ничего не слышу.

Моррис. Что она сказала?

Джин. Я не слышу!

Моррис. Ну, что я говорил? Он выбрал номер три. Смотри, смотри, она же ростом под два метра, наверное, а он карлик рядом с ней. Какое жалкое зрелище. А ведущая? Она-то во что одета?

Джин. Я не знала, что она хромает. А ты знал?

Моррис. Смотреть на это не могу! Что за пошлятина.

Джин. Ой, она точно хромает, эта, под третьим номером.

Моррис надевает пальто.

Моррис. Ладно, я пошел.

Джин. Да, я помню, тебе сегодня идти в больницу.

Моррис. Я только на часок, потому что в девять мне уже надо на работу.

Джин. Возьми на кухне журналы, отнеси ей. Она любит их почитать.

Моррис. Как ты сама понимаешь, это не самое большое развлечение — просидеть час с моей матерью.

Джин. Твоя сестра тоже должна бы к ней ходить.

Моррис. Это еще одна ситуация, которую я не могу контролировать.

Джин. Вот ты всегда и во всем видишь только черную сторону.

Моррис. Но ведь это правда.

Джин. Да, кстати, пока не забыла: я исправила твои номера.

Моррис. Как это?

Джин. Просто поменяла номера.

Моррис. Зачем?

Джин. Потому что они были неправильные.

Моррис. Как неправильные?

Джин. Так.

Моррис. Неправильные?

Джин. Ну да.

Моррис. Как, интересно, мои номера могут быть неправильными?

Джин. Не знаю. Просто неправильные.

Моррис. Я же их сам выбирал — как они могут быть неправильными?

Джин. Ну, просто я посмотрела и…

Моррис. Ушам своим не верю!

Джин. То есть я…

Моррис. Исправила мои номера!

Джин. У тебя ведь никогда не бывает номера двадцать шесть.

Моррис. Как ты могла?!

Джин. У тебя там было двадцать шесть.

Моррис. Я целую неделю сидел их придумывал.

Джин. Просто я решила…

Моррис. Но я всю неделю над ними корпел! Чтобы рассчитать эти номера, я слушал, сколько раз пролают собаки, считал сорок; считал, как идиот, сколько кусков металлолома свалили на одном квадратном метре. А ты берешь и меняешь!

Джин. Я думала, у тебя ошибка.

Моррис. Вот теперь — ошибка.

Джин. У тебя ведь всегда было восемнадцать, разве нет?

Моррис. Так это мой день рождения.

Джин. Но в этом билете у тебя не было восемнадцати, а вместо этого ты поставил двадцать шесть.

Моррис. Ну да.

Джин. Вот я и подумала: он, наверное, ошибся, забыл свой день рождения.

Моррис. Как я могу забыть свой день рождения?!

Джин. Так ты почти все забываешь.

Моррис. Я твои номера когда-нибудь исправляю?

Джин. Нет.

Моррис. Меняю у тебя что-нибудь?

Джин. Нет.

Моррис. Вот и ты в мои не лезь.

Джин. Хорошо. Извини.

Моррис. А если вдруг выпадет двадцать шесть?

Джин. Ну, извини.

Моррис. Кстати, ты читала в газете про этого бедолагу в Виндермере? Он поменял свои номера и из-за этого потерял четыре миллиона. Просто не могу поверить! Что, если выпадет двадцать шесть, и мы из-за тебя упустим свой шанс?

Джин. Но при этом ты должен угадать и все остальные.

Моррис. Вот в этом вся ты!

Джин. Может, восемнадцать выпадет.

Моррис. Ну конечно, разбежалась. Ты еще скажи, свиньи летают!

Джин. Все может быть.

Моррис. Это настолько типично для тебя, Джин. Ты во все должна вмешиваться, все делать по-своему. Прямо как моя мать. Но одна мать у меня уже есть, спасибо! Которая, кстати, сейчас умирает в больнице. Еще одной мне не надо. Жены должны быть любовницами, а не матерями. Тебе об этом известно?

Джин. Это что, текст из какой-то песни, что вы пели?