Василий Сигарев - В моем омуте
Смеется.
Потом я занес её в подъезд и засунул за пружину, которая закрывает дверь. Так, чтобы пружина прижала её шею. Она сразу перестала радоваться и высунула язык. Я почти увидел, как её глаза наполняются слезами. Смешно? Смешно?
Пауза.
Господи, почему она не умерла сразу?! Почему, когда я ушел домой, она выбралась из удавки и снова принялась выть? Почему?
Молчит.
На этот раз я не стал терпеть. Я снова позвал её. И она снова подошла, все так же… Господи, зачем ты создаешь эти глупые, наивные, ничтожные, бесполезные существа?… все так же махая своим отвратительным хвостом. Возле нашего дома была куча песка, в которой играли дети. Я схватил собаку и понес к этой куче. Она облизывала мне лицо, руки, шею. И даже, когда я закапывал её в песок, она продолжала прикасаться своим языком к моим пальцам. Это было так мерзко, так невыносимо. Зачем она это делала? Зачем? Как это глупо. Как это бессмысленно. Я же все равно зарыл её. Все равно зарыл. Её ничего не могло спасти. Я зарыл её и сел на могилу, чтобы она не могла выбраться. Взял и зарыл.
Молчание.
Но она не умерла — какие они живучие, эти твари. Как только я поднялся с кучи песка, то увидел, то увидел, как она пытается вылезти наружу. Мне стало страшно. Я испугался увидеть её глаза, наполненные слезами вперемешку с песком. И тогда я схватил валяющийся неподалеку старый шампур от электрошашлычницы и ткнул им в песок. Под острием что-то хрустнуло, взвизгнуло. И все… Она перестала шевелиться. Она перестала пытаться выбраться наружу. А мне перестало быть страшно, что она может взглянуть на меня своими, засыпанными песком глазами. Но главное она перестала выть. И мешать мне. Навсегда.
Поднялся. Засыпает яму ногами.
Я тогда все-таки выучил «Мцыри». И сдал его… На пятерку. Меня ничего не остановило. Понял? Ничего. И ты меня не остановишь. У меня будущее. Большое, великое, светлое будущее. А у тебя впереди ничего не было. Ничего. Только тюрьма. И бессмысленная ничтожная жизнь. Твоя смерть ничего не изменила в порядке мира. Абсолютно ничего. Как будто тебя и не было вовсе. Почему же я должен страдать от этого? Я не должен. Не должен. Понял? Понял?! Не должен! Не должен!
Встал на колени. Заплакал.
Сволочь! Подонок! Зачем ты влез в мою жизнь?! Ублюдок! Зачем?! Я не звал тебя! Я не просил! Ты сам! Все вы такие! Вы все лезете в наши жизни! Зачем? Зачем? Господи, почему они существуют? Они же черви. От них же один только вред. Им место в земле. В аду. А здесь на земле должны жить только мы. Мы! Мы чистые. Мы талантливые. Мы умные. Мы образованные.
Пауза.
Нужно изменить закон. Нужно сделать так, чтобы их можно было убивать. И чтобы за это ничего не делали. Я бы каждый день убивал их несколько штук. Они же отбросы общества. Им нельзя жить. Господи! Мамочка! Мамочка! Мамочка! Мамочка!
Затих. Всхлипывает.
Почему я называю мать — мамочкой? Я же всегда говорил ей только: ма. Она же не любила меня. Потому что я ненавидел её. Её, отца и мою сестру. Они были быдлом. Я не из их мира. Мать была необразованной техничкой, и я ненавидел её за это. Отец был слесарем и я презирал его. Сестра водила домой мужиков, и каждую ночь из её комнаты я мог слышать страшные бесстыдные звуки. Я ненавижу их! Я ненавижу их всех! За то, что она матерятся. За то, что не читают Достоевского и Набокова. За то, что они даже не слышали про Шекспира, которого я знал с третьего класса. Я ненавижу их за все! Даже за то, что лапшу они едят ложками. Я ненавижу их! Ненавижу!
Молчание.
Господи, как, наверное, они бы были счастливы, узнав, что я попал в тюрьму. Они всегда считали, что я много из себя строю. Что я только пытаюсь быть не таким, как они, а на самом деле такой же: ничтожный и бездарный. А я не такой. Не такой. Я почти кандидат наук. У меня стажировка в Англии. В самой Англии. Им никогда не увидеть Лондона. Они всю жизнь будут сидеть в своей норе, в своей клетке, в своей «хрущевке». А я увижу! Увижу! Я покорю Лондон! Я покорю весь мир! У меня талант. У меня будущее! У меня все впереди! Впереди! А у них там ничего. Пустота. Могила. Смерть. Лапша ложками. Скандалы. Дешевые гробы. А у меня будущее…
Пауза.
Боже, как бы они обрадовались, узнав, что я сел в тюрьму. Они бы прямо ликовали, что я упал на их уровень. В их темный бессмысленный мир. На их жалкую планету. Но не бывать этому. Не бывать. Слышите, вы? Слышите?! Суки! Гады! Твари! Слышите?! Не бывать?!
Остервенело засыпает яму.
Вот вам! Вот! Вот! Вот!
Остановился. Смотрит на могилу дикими сверкающими глазами.
Шепотом.
Это они послали тебя? Они? Они? Это они решили растоптать мою жизнь? Они? Они тебя послали? Они? Они тебе заплатили? Сколько?
Кричит.
Отвечай! Это их рук дело?! Отвечай! Их?! Их?!.. Я знаю — их. Они никогда не смирятся с тем, что я так высоко взлетел. С тем, что я поднялся на вершину мира, а они остались в подвале. В канализации. Ниже уровня канализации. Они всегда ненавидели меня. Они только делали вид, что любят, а сами ненавидели. Они любили только эту грязную проститутку Соньку, которая водила к себе толпы мужиков и кричала за стеной, когда я читал Солженицына с фонариком под одеялом. Они любили только её. Только её. Я для них не существовал. А за что? За что они её любили? За то, что она написалась и дралась с ними, да? За что? За что? За что, Господи, они её любили?
Заплакал.
Почему они не любили меня? Я же был умный, спокойный. Я же учился. А они только говорили, что в тихом омуте черти водятся. Это нечестно. Это нечестно! Так не должно быть! Это несправедливо. Я же учился, а они говорили, что во мне черти. А во мне не было чертей. А они говорили. Они думали, что однажды я что-то такое сделаю, за что меня посадят в тюрьму. Но я не сделал. Не сделал. Я стал ученым. У меня появилось будущее. А Сонька вышла замуж за однорукого. И они любят этого инвалида-алкоголика больше, чем мою жену, у которой образование и интеллигентные родители. Почему так? Почему так?! Почему так?!!
Прислонился спиной к дереву. Сжал кулаки.
Как это страшно, когда у тебя будущее. Всегда приходится думать о нем. Бояться за него. Спасать его. Даже нельзя умереть. А вот таким как этот можно — у них нет будущего. Они могут спокойно сесть в тюрьму или попасть под машину. Так устроена жизнь. И это правильно. Потому что человек должен стремиться к цели. К прекрасному. Он должен быть прекрасен во всем. В человеке все должно быть прекрасно, чтобы его можно было считать человеком. Все. Абсолютно все. Даже одежда. Да, да, это немаловажно. Я знаю. Знаю на собственном опыте. Когда-то, когда я еще учился в школе, учительница попросила подтянуть одного одноклассника. Он был из малоимущей семьи и носил старую школьную форму, в которую его мать вшивала всевозможные клинья, чтобы увеличить размер. За это его все не любили. И еще за то, что звали его Иваном. Я тоже призирал его, но не смог отказать учительнице, потому что… потому что… потому что не мог. Мне не позволял мой статус. И мне пришлось привести этого Ивана к себе домой, посадить на свой стул, дать свои тетради. Мне пришлось… Кроме того, выяснилось, что от него несет потом и мочой. Господи, этот запах до сих пор преследует меня. Это запах быдла. Запах ничтожества. И мне грозило терпеть этот запах целый месяц. Но я… я не согласился терпеть. И что я сделал?… Фокус. Обыкновенный фокус покус. Я же умный. Я же почти гений. Я же всегда им был. И я показал фокус. Я украл у матери деньги и свалил все на этого Ваню. Был грандиозный скандал. Она пошла в школу. Прямиком к директору. Участвовала даже милиция, но уголовного дела не возбудили, потому что на момент совершения правонарушения Ване не было четырнадцати лет. Его просто поставили на учет и отчислили из школы. Но самое интересное в этой истории, что он во всем сознался. Даже публично просил прощения перед моей мамашей. Вот это я называю врожденным ничтожеством. Ему было плевать на свое будущее. Да и не было его у него. Через неделю он повесился из-за этого случая с деньгами… А деньги? Что деньги? Я же не вор… Нет, я не положил их на место. Этого нельзя было делать. Я купил себе на них собрание сочинений Чехова, где прочитал истину, которую знал с самого рождения. А именно, что в человеке все должно быть прекрасно: и костюм, и мысли. А вонять потом и мочой могут только ничтожества без будущего. Или козлы. Ничтожества или козлы. А ты, Ваня? Ты кем был? Ничтожеством или козлом?
Молчит. Смотрит на могилу.
