Laventadorn - Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me)

Он нашел глазами темную лохматую макушку Джеймса — тот как раз склонился над тем, что ему показывала Шарлотта Марлоу, пухленькая и миленькая блондинка ниже его на целую голову. Еще тогда, в середине февраля, Ремус предложил ей попросить у Джеймса помощи с домашним заданием по трансфигурации; Сириус поначалу был всеми руками "за", но потом ему все чаще и чаще стали попадаться эти воркующие голубки, и где-то через пару недель, когда сделалось невозможно и шагу ступить без того, чтобы на них не наткнуться, его энтузиазм окончательно угас, сменившись мрачностью и хандрой.

В конечном счете Ремус пришел к выводу, что Сириус недолюбливал Лили вовсе не из-за самой Лили. О нет, он был далек от мыслей, что тот неровно дышал к Джеймсу, просто Сохатый всегда занимал в жизни Бродяги самое важное место, с тех самых пор, как им было по одиннадцать лет. Ни одна из подружек никогда для Сириуса столько не значила, и даже отношения с Ремусом и Питером не шли ни в какое сравнение с его привязанностью к Джеймсу.

Так что пришлось пускаться в пространные объяснения — что Джеймсу-де не повредит женское общество, чтобы отвлечься от воспоминаний о бедняжке Лили, и что если Сохатый будет предоставлен сам себе, то его бездумное увлечение вполне может превратиться в вечное преклонение перед мертвой. Сириус был невысокого мнения о Шарлотте Марлоу — считал ее недалекой клушей, которая готова свести любой разговор к младенцам и пеленкам, но и ему пришлось признать, что пусть уж лучше она боготворит Джеймса, чем Джеймс — покойную Лили, причем всю оставшуюся жизнь.

В эти последние месяцы Ремус то и дело ощущал себя кем-то вроде психиатра. Возможно, ему и впрямь стоило бы задуматься об этой карьере — поступить после Хогвартса в маггловский университет и получить степень по человеческому поведению. Психиатр-оборотень... в это точно никто не поверит: во-первых, магглы уверены, что оборотней не существует, а во-вторых, даже если пациенты и заметят, что их доктор всегда чем-то занят по полнолуниям, то будут слишком озабочены собственным душевным здоровьем, чтобы справляться о чужом.

— Как дела, Лунатик?

Ремус сощурился — сквозь листву пятнами пробивался солнечный свет.

— Привет, Питер.

Тот улыбнулся и стал устраиваться рядышком, на душистой траве; Ремус приподнял "О кудесниках-перевертниках в лета давния и нынешния" и сказал таким тоном, будто книга могла его услышать:

— Это просто кошмар какой-то. Ее явно написал не человек и не для людей.

— Да, язык там ужасный, — согласился Питер. — Объяснить тебе что-нибудь?

— Я никак не могу понять тот абзац об истинном облике. Может, ты сможешь найти в нем хоть какой-нибудь смысл? "Постулированное, или же основанное на здравом смысле понимание, задействованное при трансформации, с необходимостью означает соотнесение со зверем — носителем истинного облика, представляющим собой механизм биоорганической адаптации..."

— Тут всего лишь подчеркивается, как важно найти свою анимагическую форму, — пояснил Питер. — Там дальше много всякой ерунды о том, как это сделать, но на самом деле все сводится к тому, что нужно выбрать правильное животное. Это как с именем для ребенка, по-моему. Помню, когда моя тетя была беременна, она перебрала их сотни, и в конце концов назвала девочку Антонией... я в том смысле, что она, конечно, с самого начала знала, что такое имя есть, но до этого не думала о нем для своей дочки.

Ремус внимательно слушал, кивая в нужных местах. Это здорово поднимало Питеру самооценку — в кои-то веки он мог кого-то чему-то научить, тем более по теме настолько сложной, что с ней возникли трудности даже у признанного отличника. Такое ощущение было для Питера внове — он не привык быть в чем-то лучше других... не потому, что был глуп, просто Сириусу и Джеймсу настолько легко удавалось все, за что бы они ни брались, что соревноваться с ними просто не имело смысла. Ремус и сам относительно неплохо разбирался в трансфигурации, но талантами Сохатого или Бродяги не обладал, и не хотел застрять на середине, превратившись в полуламу, полуоборотня.

Таково было решение Дамблдора: что Ремус должен стать анимагом, а его друзья будут притворяться, что учатся вместе с ним. Директор тогда сказал, что восхищен их желанием помочь своему товарищу, но в то же время и страшно разочарован, что ради этого они пренебрегли безопасностью других студентов. Так что теперь Ремус проводил полнолуния в замке, в специальной надежной комнате, и остальные трое вместе с ним — ни Джеймсу, ни Сириусу не удавалось контролировать волка в одиночку. В остальное же время на их анимагических формах лежала печать, не позволяющая им пользоваться своими способностями.

Та ночь в директорском кабинете определенно вошла в пятерку худших в Ремусовой жизни. В некотором смысле она даже оспаривала пальму первенства у двух чемпионок — той ночи, когда его укусили, и той, когда он чуть не убил Снейпа, — поскольку на сей раз все случилось по его вине. Порой Ремус и сам не знал, как ухитрился не сломаться под этим гнетом — Дамблдор держался неприступно и не скрывал разочарования... это как с любым полнолунием, наверное: просто берешь и терпишь, потому что ничего другого тебе не остается.

— В обычных обстоятельствах, — сказал директор очень серьезно и без намека на улыбку, — вас бы исключили из школы за тот риск, которому вы подвергли остальных студентов. Я надеялся, что после того прискорбного инцидента с участием мистера Снейпа вы наконец-то уяснили, какую опасность представляет оборотень — не для вас, но для других, кто не осознает, что у волка нет тех моральных запретов, которые есть у мистера Люпина. — А затем добавил то, от чего у Ремуса съежилась душа и уползла куда-то в пятки: — Или мне только казалось, что они у него есть. Сейчас я уже не настолько в этом уверен.

Джеймс и Сириус наперебой кинулись его защищать — Сириус так даже вскочил на ноги, но Ремус велел им обоим замолчать.

— Вы не знаете, каково это, — его мутило и трясло, — сходить с ума, когда становишься волком. Вы не понимали, насколько это опасно. А я понимал. Это я во всем виноват, если кого и выгонять из школы, то только меня.

— Нет, мистер Люпин, — возразил Дамблдор, — люди нередко заблуждаются, и способность признавать свои ошибки и пытаться их исправить — это лучшее свойство человеческой натуры. Тем не менее, я больше не могу полагаться на вас четверых в том, что касается этих превращений.

А затем он добавил — и казался при этом каким-то опечаленным:

— Я должен перед вами извиниться, мистер Люпин. Мне не стоило перекладывать заботу о вас на других, и в случившемся я виноват, пожалуй, даже больше, чем кто-либо еще из присутствующих. Ибо если я сам подошел к этому так легкомысленно, разве можно было ожидать, что вы в столь юном возрасте сможете в полной мере осознать, насколько эта ситуация опасна и какими проблемами чревата? Что ж, теперь нам остается только пытаться исправить эту ошибку. И повторять "лучше поздно, чем никогда", потому что думать иначе было бы просто фатально.

Насколько понял Ремус, их дело спустили на тормозах: Дамблдор попросил об услуге кого-то из старых знакомых в Министерстве. Ремус хотел отказаться от поста старосты, но директор не согласился, сказав:

— Вы приняли ответственное решение, мистер Люпин, от которого выиграли все, и в первую очередь вы сами. Но не стоит останавливаться на достигнутом.

Поэтому Ремус решил, что впредь будет поступать с Сириусом и Джеймсом по всей строгости, если они снова начнут шалить или проклинать кого-то смеха ради... но наказывать их не потребовалось — они и шутить-то на эту тему перестали. Как будто после того, что случилось за последние месяцы, жизнь заставила их всех резко повзрослеть.

Так что теперь Ремус гораздо спокойнее спал по ночам — и одновременно куда неуютнее чувствовал себя днем, наедине со своими мыслями. Забавная все же это штука — жизнь. Возможно, ему и правда стоит стать психиатром... в том, что касается людских ошибок, он и так уже крупный специалист. Неплохо было бы разобраться, как думают люди... вот только львиную долю времени они, похоже, не думают — вообще никак.

В сторону озера шли Шарлотта Марлоу и Джеймс — рассекали залитую светом траву. Шарлотта, как заметил Ремус, держала в руке свернутый трубочкой лиловый пергамент.

— Привет-привет! — просияла она, подойдя поближе к Ремусу и Питеру. — Правда, сегодня чудесный денек?

— Лунатик, Хвост — привет! Лунатик, у тебя завелся тайный поклонник, — добавил Джеймс, показывая на лиловый свиток, который Шарлотта как раз протягивала Ремусу.

Он забрал свое приглашение на еженедельную встречу, и она сказала:

— Это от профессора Дамблдора — он так мило попросил тебе его передать.

— Спасибо, — Ремус сунул жуткую книгу по анимагии под мышку и поднялся на ноги, жестом предложив свое место Шарлотте; Джеймс даже заулыбался от такой его подчеркнутой галантности. — Что ж, гильотина ждет — не смею больше задерживаться. Увидимся позже, ребята.