Пять прямых линий. Полная история музыки - Эндрю Гант
Акустический мир Сибелиуса уникален. Его тематический материал компактен и сжат, хотя Сибелиус был способен обращать его в протяжные мелодии (как в случае диалога гобоя и виолончели в прекрасном медленном фрагменте быстрой третьей части Второй симфонии). Его структуры движутся с монументальной неторопливостью, свойственной Брукнеру (как в случае почти бесконечного повторения движущейся вверх-вниз гаммоподобной фигуры в ре миноре почти в самом финале Второй симфонии, которая в итоге оканчивается взрывным ре мажором). У него была оживленная оркестровая манера: слушать его музыку вблизи – все равно что стоять под сильным ветром на улице. Сибелиусу удалось решить исторически трудную задачу преобразования унаследованного материала в новую, интеллектуальную и цельную форму: современную, а не модернистскую.
Репутация Малера пережила падение и взлет такого размаха, которого не знал никакой другой композитор, за исключением, возможно, Баха. При жизни он был более известен как дирижер, нежели как композитор (он оплатил премьеру своей Первой симфонии из собственного кармана). Английские отзывы на его симфонии были довольно типичными: «откровенно говоря, безобразно… нехудожественно и даже болезненно…»[1126]; «буквально на грани с ребячливостью»[1127]: «едва ли крупица подлинно оригинального материала»[1128]. Озадаченный рецензент Guardian писал о премьерном исполнении Томасом Бичемом Четвертой симфонии в декабре 1907 года по крайней мере честно: «Не совсем понимаю, понравилось ли мне или нет. Уверен, что при ближайшем рассмотрении я либо буду ею невероятно восхищаться, либо же испытаю сердечное отвращение»[1129].
Иногда бывали триумфы, как в случае с премьерами Второй и Восьмой симфоний, но это были скорее исключения. После его смерти в возрасте всего лишь 50 лет исполнения его сочинений стали случаться еще реже. Но он всегда имел влиятельных сторонников, таких как Леопольд Стоковский в Америке, Генри Вуд и Адриан Боулт в Англии, а также музыканты, с которыми он работал, – Виллем Менгельберг в Нидерландах и Отто Клемперер и Бруно Вальтер (который однажды сказал, что «Малер произвел на меня впечатление гения и демона: сама жизнь внезапно стала романтизмом»[1130]) в Германии и Австрии. Его репутация в нацистский период была смешанной: хотя австрийские нацисты превозносили его в 30-е годы как своего рода австрийского Вагнера, его имя попало в список «дегенеративных» (что чаще всего означало «еврейских») композиторов, запрещенных Гитлером. После войны его слава росла во многом благодаря распространению формата долгоиграющих пластинок, который позволил целиком записывать его пространные симфонии. Но в пантеон великих он попал лишь в 60-е годы, во многом стараниями Леонарда Бернстайна. Сегодня он один из самых популярных композиторов концертных репертуаров.
Его влияние было повсеместным и разнообразным. Аарон Копленд в Америке сражался с индифферентностью критики, утверждая, что музыка Малера подлинно прогрессивна. Бенджамин Бриттен познакомился с музыкой Малера подростком, придя на выпускной концерт в 16-летнем возрасте: «Не то, чего я ожидал… оркестровка потрясла меня… совершенно чистая и прозрачная… поразительно резонирующая… сверх всего, материал был замечательным, а очертания мелодий крайне оригинальными»[1131]. Он называл малеровские «Песни об умерших детях» (Kindertotenlieder) «маленькими чудесами» и говорил, что адажиетто Пятой симфонии оставило у него «приятный (хотя и эротичный) привкус во рту»[1132]. (Первая часть симфонии безошибочно опознается в «штормовой» интерлюдии оперы Бриттена «Питер Граймс».) Значительно позже, в 1967 году, Бриттен дирижировал премьерой изъятой Малером части Первой симфонии. Он отмечал влияние, оказанное Малером на Шенберга, называя шенберговскую Сюиту для струнных 1934 года «данью уважения Малеру как в предмете, так и в манере»[1133]. В «Песнях Гурре» Шенберга (1911) встречается камерная оркестровка, сходная с оркестровкой финальной части Четвертой симфонии Малера. Малер восхищался Шенбергом и защищал его от нападок в непостоянной Вене: Шенберг отдал этот долг в глубокомысленном эссе, в котором он вспоминал свое обращение, подобное обращению Савла в Павла, из антималерианца в убежденного его защитника, и твердо отстаивал его правоту против часто звучащих обвинений в банальности его тем: «именно потому, что они не были банальными» (курсив Шенберга)[1134][1135]. «Drei Orchesterstücke»[1136] (1915) ученика Шенберга Альбана Берга даже включают в состав ударных молот – очевидное эхо Шестой симфонии Малера.
Понимать его симфонии по-прежнему непросто. Они не являются программной музыкой подобно некоторым симфоническим поэмам Штрауса; но повествовательный, даже автобиографический элемент присутствует в них, отображаясь в быстрой смене настроений и стилей и в сопоставлении траурных маршей, детских песен, бубенцов и клезмера. Малер менял порядок частей в своих сочинениях и иногда давал им названия, а потом удалял их. Быть может, его «всемирная» философия, о которой он говорил Сибелиусу, выражает себя в словах одной из песен на стихи Рюкерта (1901–1902): «Ich bin der Welt abhanden gekommen»[1137].
Исследователь творчества Малера Сет Монахан говорит: «Поскольку ни у кого нет возможности окончательно постичь замысел Малера… возможно, лучшей данью уважения ему будет привычка задавать новые вопросы»[1138].
Шенберг был эмоционально потрясен Второй симфонией Малера, однако предупреждал о том, что «[у] разума нет веры; он не доверяет чувственному и еще меньше – сверхчувственному»[1139][1140]. Те, кто, подобно Шенбергу, ищут противовес сверхчувственному в собственном музыкальном опыте, найдут награду во взрывной энергии северных труб почти современника Малера, равного ему по цельности и оригинальности, Яна Сибелиуса.
16
Вызовы модернизма: Шенберг, Стравинский и как их избегать
Единственный верный путь: Шенберг
Арнольд Шенберг родился в 1874 году в еврейской семье в пригороде Вены, где у его отца был обувной магазин. У него практически не было формального музыкального образования помимо уроков контрапункта, которые ему давал композитор, дирижер и преподаватель Александр Цемлинский: он набирался опыта,
