Борис Прянишников - Незримая паутина
Я вас прошу довести до конца предпринятое вами дело и „женить молодого человека“. Относительно Нил — нет ли у нее в Бельгии друзей или знакомых, чтобы иметь возможность устроить ее приезд сюда (ясно, что я беру на себя все расходы по путешествию, но об этом вам не нужно ставить Нил в известность) и узреть ее в природном величии. С другой стороны, чтобы не забыть об этом, я хочу жениться в этом году. Что касается дел, то издание газеты в Бельгии представляется очень накладным: больше чем на 50 процентов дороже, чем в Софии. По этой же причине Иван Лукьянович уже выехал в Софию.
Что до меня, то я остаюсь в Брюсселе, где попробую зацепиться. Не знаю, удастся ли мне это; всё же я намерен остаться жить здесь.
Сердечный привет Николаю Владимировичу. А вам, дорогая Надежда Васильевна, приношу мою благодарность и целую ваши ручки.
Б. Солоневич или дядя Боб.
Б. Солоневич, 128, рю Прево, Брюссель 23- VIII.»
Прошло немного дней, и в письме без даты Борис писал:
«Дорогая Надежда Васильевна! С большой радостью я узнал, что в конце сентября вы приедете с Н. В. С. в Брюссель на праздник корниловцев. При этой оказии я расскажу вам о моей неудаче с Нилой. Сердечный привет от опечаленного жениха с разбитым сердцем. Б.»
О какой женитьбе шла речь? Борис Солоневич был женат, его жена Ирина и ребенок остались в СССР. И жениховство в письме было не очень удачным камуфляжем каких-то совместных затей. Установив подозрительные стороны отношений Бориса Солоневича и Плевицкой, французское следствие не смогло точно определить, имели ли эти письма отношение к похищению генерала Миллера.
* * *Подозревая Солоневичей в стремлении создать третий «трест», генерал Добровольский писал 14 августа Е. К. Миллеру:
«…я весьма удовлетворен статьей генерала Зинкевича, опубликованной в № 48 „Галлиполийского Вестника“ подзаголовком „Неотложная задача“, и особенно местом, в котором рассматривается возможность создания треста, который, применяя психологические методы, сможет довести до абсурда антикоммунистические настроения эмиграции».
* * *После похищения Е. К. Миллера Иван Солоневич со всей свойственной ему энергией защищал «Внутреннюю линию» и резко осуждал НТСНП и меня за разоблачение ее деятельности.
Но, защищая Скоблина по настоятельной просьбе генерала Абрамова, уверявшего, что предательство Скоблина — вещь невозможная, Солоневич признался, что «сел в калошу». Такая, вопреки очевидности, защита Скоблина поразила многочисленных читателей и грозила подрывом его газете. Пришлось срочно оправдываться ссылкой на авторитет Абрамова и защищаться самому:
«Я совсем не стыжусь моей первой защиты Скоблина. Слишком взвинчены нервы у Зарубежья и слишком щедро кидает оно обвинения в провокации. Лично я к ним привык. Были обвинения в психологическом тресте, и ходят разговоры о том, что ген. Миллера похитили именно мы с братом».
Но то обстоятельство, что, благодаря генералу Абрамову, Иван «сел в калошу», побудило его занять открыто враждебную позицию по отношению к РОВСу. Нарастал конфликт. Отмежевавшись полностью от РОВСа и его «Внутренней линии», Солоневич пошел походом против всех генералов РОВСа. С каждым новым номером «Голоса России» тон его высказываний становился всё более резким, враждебным и злобным. От былой зависимости от «Внутренней линии» не осталось ни следа. Кстати, тому способствовала и полная материальная независимость газеты. Стремление к дальнейшим успехам и к популярности среди «штабс-капитанов» диктовало Ивану и независимую линию поведения.
* * *Утром 3 февраля 1938 года в редакцию «Голоса России» вошел неизвестный человек. Он принес пакет, выглядевший как связка книг, и тотчас же удалился. Взрывом спрятанной в пакете адской машины был разорван на куски секретарь Солоневича Н. П. Михайлов. Жена Ивана Тамара Владимировна была тяжело ранена и после страшных мучений скончалась в больнице. Цель покушавшегося и за ним стоявших достигнута не была — Ивана Солоневича в этот момент в комнате не оказалось.
Накануне взрыва Иван много работал и поздно лег спать. Он «проспал свою смерть» и проснулся от взрыва в своей комнате по соседству с редакцией. Вырванная из косяка дверь врезалась в стену в нескольких сантиметрах от головы Солоневича. Он уцелел, а с ним и «Голос России».
Похоронив жену, безопасности ради, Иван Солоневич уехал в Германию и оттуда продолжал редактировать газету. Его нападки на РОВС усилились, бил он по всем — правым и виноватым. И то ли в порыве саморекламы, то ли под воздействием винных паров, он заявил в № 102 «Голоса России»:
«Сейчас нелепо было бы отрицать тот факт, что в национальной части эмиграции я являюсь самой крупной величиной».
Стараниями «Внутренней линии», в лице А. А. Браунера связанной с «Общественной Безопасностью» Болгарии, после выхода № 111 «Голос России» был закрыт.
Но на текущем счету в Софии у Солоневича имелось около 100 тысяч франков и, кроме того, за переведенные на иностранные языки его книги ему причиталось еще около 500 тысяч. Имея такой капитал, через своего уполномоченного в Софии, В. К. Левашова, Солоневич получил разрешение на издание «Нашей Газеты».
Учитывая политический климат гитлеровской Германии, Иван заявил себя антисемитом. И в брошюре «Нашим друзьям» он обязался принять на себя «разработку основных положений „Белой Идеи“ в применении к условиям послесоветской России с учетом итальянского и германского опыта».
В каждом номере «Нашей Газеты» он беспощадно громил РОВС, обвиняя его в попытках задушить «Голос России». В номере 10 «Нашей Газеты» он писал:
«… Так как в этих попытках Скоблин был далеко не одинок, то совершенно позволительно спросить, в какой именно степени эта попытка отражала политику внутренней линии и в какой степени политику ОГПУ… Внутренняя линия влипла с делом Линицкого-Коморовского. Коморовского приютил болгарский РОВС. Выводы сенатора Трегубова о деле Линицкого — Коморовского не опубликованы. Выводы комиссии ген. Эрдели — просто лепет. Приказ генерала Архангельского о роспуске Внутренней линии — только канцелярская отписка. Внутренняя линия продолжает жить и действовать».
Позже, в 1950 году, Иван Солоневич написал письмо в редакцию «Нового Русского Слова», четко выразив свое отношение к ней:
«Внутрення линия должна быть вырвана с корнем. Вопрос только в том — как это сделать?»
И, вспоминая о трагичном для него 3 февраля, Солоневич, ссылаясь на сведения гестапо, писал:
«…взрыв был организован „Внутренней линией“, и главным техническим организатором был Николай Абрамов».
* * *В 1939 году пути братьев вдруг разошлись. Борис восстал против политического курса своего брата. В брошюре «Не могу молчать», изданной в Брюсселе в апреле 1939 года, Борис встал на защиту РОВСа и его генералов. Писания Ивана в «Нашей Газете» он назвал преступлением против русского дела. Многие его возражения были справедливы. Но по его «глубокому убеждению, дело Н. Абрамова нужно было замять во что бы то ни стало».
Борис и «Внутреннюю линию» представил как полезную контрразведку РОВСа, якобы, разоблачившую Н. Абрамова и другого советского агента А. Рыбальченко. Обличая прегрешения Ивана, Борис призывал эмиграцию быть к нему снисходительным:
«И. Л. нужен эмиграции. И. Л. — крупный мыслитель, публицист, и особенно полемист, и именно в этом качестве он нам нужен… какая-то часть деятельности И. Л. уже идет параллельно с работой наших худших врагов. Никто, разумеется, не скажет, что это делается сознательно, но в политике не это важно — важен объективный результат».
* * *1937 год проходил в СССР под знаком ежовщины, косившей направо и налево кадры ВКП(б) и Красной армии. Чистка перекинулась и за рубежи СССР. Советские дипломаты, вызываемые под благовидным служебным предлогом в Москву, попадали в ежовский застенок и подвергались жесточайшим репрессиям.
Но не всем была охота нести голову на плаху. Не захотел и Федор Федорович Раскольников, полпред в Софии. Вызванный в Москву, он выехал из Софии 1 апреля 1938 года. Но ехал так медленно, что до 5 апреля не успел доехать до советской границы. И в этот день в Москве было принято решение об увольнении Раскольникова с поста полномочного представителя СССР в Болгарии. Естественно, что после увольнения Раскольников решил не возвращаться под десницу Сталина.
17 июля 1939 года Верховный Суд СССР объявил Раскольникова вне закона и приговорил к высшей мере наказания. Объявленный «врагом народа», Раскольников предал гласности темные дела Сталина и на страницах эмигрантской печати в Париже отверг обвинение в дезертирстве со своего поста.
