Владимир Снегирев - Вторжение. Неизвестные страницы необъявленной войны
После Юры Кобзева и Саши Гаври в Кабуле остался замечательный детский городок. Рейды агитбригад, созданных при помощи Юсуфа Абдуллаева, помнят в самых глухих кишлаках. Грузин Нодар Гиоргадзе однажды привез в Джелалабад, где был советником, целый самолет детских игрушек — по всей Грузии был объявлен их сбор. Виктор Стручков, Александр Потапов, Борис Тиванов, Иван Образцов… Пусть простят те, кого не упомянули…
Для большинства прошедших через афганские «контракты» война стала суровой школой. Наши советники не только (а порой и не столько) афганцев чему-то учили, но и сами учились. Некоторые утверждают, что Афганистан воспитывал. Нет, не верится в возможность перековки взрослого человека. Речь о другом. Подлецы там становились еще подлее, слабые — слабее, зато сильные — много сильнее. Вот какую школу мы имеем в виду.
А теперь расскажем о трех трагических судьбах людей, работавших по афганским «контрактам».
Прости нас, Гена…
Из дневника В. Снегирева:
6 июля 1981 года. Просыпаешься обычно не от пальбы, а за мгновение до ее начала. Какой-то сердечный толчок сразу будит тебя, приводит в состояние тревоги. Правая рука инстинктивно тянется к изголовью кровати, где с вечера оставлен автомат.
Прямо под окном отеля «Герат» затевается бой: сначала выстрелы редкие, неуверенные, потом вступает башенный крупнокалиберный пулемет бэтээра, потом кто-то из соседей поддает с балкона автоматного огня… Метрах в ста от подъезда стоит минометный расчет — эти тоже не упустят возможность ответить на обстрел по-своему. Редкая ночь проходит тихо.
Моя кровать расположена вровень с окном, страшновато, и при обстреле я привычно соскальзываю на пол. В это время на соседней кровати у стены просыпается фотокор ТАСС Надеждин. Ночь уже в клочья разорвана бешеной перестрелкой, снаружи кто-то кричит и матерится, а Георгий Борисович будто оглох. «Опять ты свои носки забыл постирать, — ворчливо выговаривает он мне. — В этом климате носки надо стирать каждый день». Георгий Борисович лежа закуривает сигарету и удовлетворенно обещает: «Я из тебя сделаю человека».
Мы уже не в первой поездке вместе, я ценю его дружбу — прежде всего потому, что он беспредельно смел и честен.
В Герате мы появились 3 июля. Надеждин целыми днями мотался по окрестностям, фиксируя на пленку все, что видел. У меня и у моего товарища из ЦК комсомола Николая Захарова была другая миссия: мы искали пропавшего неделю назад Гену Кулаженко.
Комсомольский работник из Витебска, он был направлен в Герат как советник при местном комитете демократической молодежной организации (ДОМА). Проработал здесь полгода. Я приезжал к нему в апреле и еще тогда понял, что Гене досталась трудная судьба: Герат, со всех сторон обложенный отрядами оппозиции, практически находился на осадном положении. Беспорядочная пальба начиналась сразу после обеда. Даже днем поездки рекомендовалось совершать только под прикрытием брони, а с наступлением сумерек в городе по существу безраздельно властвовали душманы. В Герате мы теряли людей почти ежедневно.
Геннадий Кулаженко вместе с небольшой группой других советских специалистов жил в отеле «Герат», построенном незадолго до революции при въезде в город со стороны аэропорта. Трехэтажный красивый отель соорудили специально для иностранных туристов, которые раньше во множестве приезжали сюда, привлекаемые историческими памятниками, знаменитой мечетью и искусными изделиями местных ремесленников. Теперь отель жил по законам военного времени: на балконах — брустверы из мешков с песком, у подъезда круглые сутки дежурит бэтээр, а вместо швейцара в ливрее — вооруженный солдат в пуленепробиваемом жилете.
Нам было известно, что утром 28 июня Геннадий, торопясь, взял в аэропорту такси и поехал в отель. До «Герата» оставалось чуть более километра, когда дорогу «тойоте» перерезала группа мятежников местного головореза Каюма…
Что случилось дальше? На этот счет существовали разные версии. ХАД, ссылаясь на свои источники, утверждал, что в ходе короткого боя Гена был тяжело ранен и затем скончался. От крестьян из окрестных кишлаков поступали слухи: будто бы он жив-здоров и находится в плену, отвергая настойчивые предложения Каюма о сотрудничестве.
Мы приехали из Кабула, чтобы вместе с хадовцами и ребятами из ДОМА проверить обе версии. Десятки людей включились в поиск. Спустя два дня, в лабиринте улиц старого города мы обнаружили изрешеченную пулями желтую «тойоту». Но водитель, боясь то ли жестких расспросов, то ли мести душманов, накануне ушел в Иран. Стали искать выходы на Каюма. Намечался контакт с его племянником, однако за несколько часов до встречи племянник был убит «в случайной перестрелке».
Тяжелые, душные дни и ночи… Я стараюсь подробно записывать для себя все, что происходит.
7 июля. Утром мы отправились в кишлак Навини. В ХАД подбросили данные о том, что на местном кладбище похоронен Гена. Но в кишлаке я нашел женщину, которая называла себя женой погребенного здесь четыре месяца назад старика. Все же решили проверить. Выставив вокруг кладбища охранение, стали копать.
Труп был старый, истлевший, череп по-стариковски голый.
Но зачем нас навели на эту могилу? Мы потратили два дня на ее поиски. Кажется, кто-то хочет выиграть время, поэтому намеренно дезинформирует нас. И снова поползли слухи о том, что Гена жив, что Каюм таскает его на веревке по кишлакам. Нас явно хотят сбить с толку, увести поиски в сторону.
Мы зашли в тупик. Более нет никакой информации о судьбе Г. К. Все версии проверены и — безрезультатно. Настроение отвратительное. Неужели мы сделали все, что могли?..
После обеда я лег подремать и в полусне вдруг вспомнил о том, что приглашен на проводы Бориса, руководителя группы советников, уезжавшего в отпуск. Идти не хотелось, но уж больно настойчиво звали ребята, и накануне я пообещал им непременно быть.
Около 17.00 постучал в дверь соседнего номера. За столом сидели человек десять, причем среди них два афганца — мне их с гордостью представили как надежных друзей. Водку эти двое пили наравне с нашими, хотя и было жарко, как в сауне. Публика выглядела возбужденной, мое появление встретили шумно. Но сам я отнюдь не разделял их веселья, сидел мрачный, с демонстративным недоверием поглядывал на афганцев.
Вскоре меня попросили сказать тост. Я пожелал Борису хорошо отдохнуть, а затем довольно долго говорил о Г. К. и о том, что мы обязательно должны его найти, живого или мертвого. При этом я со значением поглядывал на афганцев: вы тут хозяева, так помогите же… Они ерзали. За столом воцарилась неловкая тишина. Потом ответное слово взял один из афганцев — худой, рыжеусый, одетый в европейский костюм. Он выразил соболезнование по поводу гибели моего друга и пообещал свою помощь. Застолье продолжалось, хотя и не так шумно, как раньше. В разговоре мы то и дело возвращались к печальным обстоятельствам, перебирали имена бандитов, названия кишлаков. Вдруг — прошло уже часа полтора — другой афганец, одетый в длинную пуштунскую рубаху и шаровары, встрепенулся и сказал, что на фабрике, где он состоит инженером, работает дядя Каюма. Того самого главаря банды.
Я даже подскочил: «Как?!» «Да, — ответил он, — дядю и сегодня можно найти на фабрике — он как раз будет дежурить».
Вот это да! Мы уже столько дней ищем хоть какую-то возможность выйти на Каюма, на кого-то из его людей или родственников, попытаться провести переговоры, и у нас ничего не получается, а тут такая удача: дядя главаря преспокойно дежурит на фабрике.
Борис, чувствовавший себя отпускником, понял, что запахло жареным и ушел на балкон. Я ему: «Борис, надо действовать». А он: «Я уже в отпуске. За меня — Володя».
Этот Володя еще недавно был морским офицером и казался мне храбрым парнем. Собственно, он и привел меня сюда. Сейчас Володя сидел, насупившись. Думал. Я перебрался к нему поближе, толкнул локтем в бок: «Ну, давай, докажи, что ты мужчина». Он не отвечал, словно показывая, что и храбрым парням свойственно иногда размышлять, Застолье можно было считать законченным, началось совещание.
Афганец рассказал: да, действительно, на текстильной фабрике, где он работает инженером, числится дядя Каюма по прозвищу Гулям Кур. Дескать, по этой причине каюмовские бандиты и не нападают на рабочих фабрики, считая их в какой-то степени своими. Гулям, старый и вроде бы безобидный человек, но впрочем, кто его знает, что у него на самом деле за душой…
Сначала мы отработали вариант с арестом. Взять Гуляма, а Каюму направить письмо: Г. К- в обмен на родственника. Однако сразу возникли вопросы. Захочет ли Каюм выручать дядю? Кто арестует Гуляма? ХАД? Володя был категорически против: «Они его убьют сразу». Он предложил, чтобы Гуляма взяли активисты из отряда самообороны. Намеренно по-дилетантски, почти ласково. Ну, допустим, они его взяли. А где держать дядю? Городская тюрьма отпадала, она, как объяснил рыжеусый, не была надежным местом для такого специфического пленника. «Тогда ты сам выручай, — сказал Володя рыжеусому. — Сможешь разместить кадра?» «Смогу», — ответил тот не очень уверенно.
