Военная разведка Японии против СССР. Противостояние спецслужб в Европе, на Ближнем и Дальнем Востоке. 1922—1945 - Александр Геннадьевич Зорихин

Несмотря на выход Финляндии из состава фашистского блока осенью 1944 г., который привёл к свёртыванию сотрудничества с финской военной разведкой, зарубежные разведаппараты ГШ Японии сохранили целый ряд ценных источников информации по СССР (по состоянию на 27 декабря 1944 г.):

ВАТ в Германии – источник «OKW» (сотрудники бывшего абвера),

ВАТ в Швеции – источник «Ма» (бывший начальник 2-го отдела Генштаба Эстонии полковник Р. Маасинг),

ВАТ в Турции – источник «Порандо кикан» (сотрудники дипломатической миссии и аппарата военного атташе посольства Польши в Турции),

ВАТ в Венгрии – источники «Са» (Генеральный штаб Венгрии) и «Доицу токудзё» (материалы радиоперехватов из шифровального отдела ОКВ)[829].

В свою очередь, важнейшими источниками для Квантунской армии были:

«A дзё» – дешифровка перехваченного радиообмена,

«B дзё» – перехват открытых радиопереговоров,

«C дзё» – анализ характеристик радиообмена,

«Сотохэ» – показания дезертировавших советских военнослужащих,

«Сотэси» – показания арестованных советских разведчиков,

«Коси» – данные с наблюдательных пунктов,

«Хатокутё» – фальсифицированная советской разведкой телеграфная переписка из генерального консульства в Харбине[830].

Стоит привести послевоенную оценку американскими спецслужбами результатов деятельности радиоразведки Квантунской армии: «Специальная информация поступала благодаря дешифровке радиосообщений Советской армии, причём взлому поддавались только простейшие 3-значные шифры. Таким путём добывались данные о дислокации, передислокации и учениях воинских частей, однако сведений об их организации, вооружении и боеспособности получать не удавалось». Действительно, СИУ читало главным образом закрытые 3– и 4-значными шифрами с перешифровкой телеграммы, однако японцы сумели расшифровать использовавшиеся в них кодовые обозначения советских населённых пунктов[831].

Отсутствие агентурных позиций в центральных и фронтовых органах военного управления Красной армии, ограниченные возможности службы радиоперехвата, наличие неверных сведений в справочных материалах разведок стран оси и жесткий контрразведывательный режим в Советском Союзе порождали количественные ошибки в оценках советского военного потенциала на Дальнем Востоке и в Забайкалье в 2,5–3 раза как по вооружению и военной технике, так и по числу общевойсковых соединений.

Таблица 14

Оценка органами военной разведки Японии ДВФ и ЗабФ в 1942–1945 гг. (в скобках – реальное положение)[832]

Существенным просчётом Разведуправления стало несвоевременное вскрытие сроков начала подготовки Советского Союза к войне против Японии, хотя принципиальное согласие воевать с империей после разгрома Германии И.В. Сталин дал ещё на Тегеранской конференции лидеров стран антигитлеровской коалиции (28 ноября – 1 декабря 1943 г.), а расчёты по сосредоточению и обеспечению войск на Дальнем Востоке были сделаны советским Генштабом в начале октября 1944 г. Правда, тревожный сигнал для японцев прозвучал 6 ноября 1944 г., когда в докладе, посвящённом 27-й годовщине Октябрьской революции, И.В. Сталин публично назвал Японию агрессивной нацией, однако разведка Квантунской армии не сумела своевременно обнаружить начавшееся усиление войск за Байкалом за счёт развёртывания в мае – декабре 1944 г.

18 стрелковых бригад и 12 стрелковых дивизий[833]. Отметим, что точно так же японская военная разведка не смогла вскрыть формирование в 1942 г. в составе обоих фронтов 14 танковых бригад и связанное с этим увеличение бронетанковой техники на 20 %.

Таблица 15

Оценка армейским управлением Императорской верховной ставки ДВФ и ЗабФ на 29 декабря 1944 г. (в скобках – реальное положение)[834]

В ходе Великой Отечественной войны советские органы госбезопасности предпринимали беспрецедентные меры для перекрытия каналов утечки секретных сведений к японской военной разведке, поскольку располагали достоверными данными о её сотрудничестве со спецслужбами стран фашистского блока.

15 мая 1941 г. постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) были введены ограничения на передвижение по территории СССР сотрудников иностранных посольств и миссий на условиях предварительного согласования ими маршрутов, пунктов остановок и продолжительности поездок с НКИД, НКО и НКВМФ. Кроме того, устанавливались запретные для посещения дипломатов пункты и местности, охватывавшие всю Прибалтику, Молдавию, Западную Украину и Западную Белоруссию, Крым, Причерноморье, Днепропетровскую, Запорожскую области, Среднюю Азию, Бакинские и Северо-Кавказские нефтяные районы, Березняки, Горький, Казань, Куйбышев, Свердловск, Сталинград (Волгоград), Энгельс, северо-запад России, Приморье, Бурятию, Иркутск, Читинскую область, Хабаровский край и все приграничные пункты[835].

После эвакуации аппарата военного атташе из Москвы в Куйбышев в октябре 1941 г. советская контрразведка стремилась ограничить поездки его сотрудников в центральные районы страны, особенно в Москву, мотивируя это «опасностью посещения прифронтовой полосы»[836]. За всеми сотрудниками военного атташата и дипмиссий Японии и Маньчжоу-Го в СССР было установлено плотное наружное и агентурное наблюдение, их черновые записи изымались из посольского мусора, а дипломатическая корреспонденция перлюстрировалась в пути. Все советские граждане, вступавшие в контакт с японскими представителями, брались на оперативный учёт и подлежали проверке. У секретоносителей, работавших на оборонных предприятиях, а также у военнослужащих отбирались подписки о запрете вступать в неофициальные контакты с японскими подданными[837].

К наиболее активным работникам резидентур подводилась проверенная агентура для передачи дезинформации о Красной армии и советской военной промышленности, как это было в ноябре 1940 г., когда 3-м (контрразведывательным) отделом ГУГБ НКВД СССР на вербовку военному стажёру в Москве майору Сасаки Кацуми под видом инженера-испытателя московского авиазавода № 22 «Р.И. Шмидта» был подставлен спецагент, будущий Герой Советского Союза Н.И. Кузнецов («Колонист»). Сотрудничество Сасаки и Кузнецова продолжалось вплоть до самого начала войны[838].

В случае же разоблачения агентуры, связанной с сотрудниками военного атташата при японском посольстве в СССР, она, как правило, уголовно преследовалась, однако сами разведчики с дипломатическими паспортами, во избежание осложнений в межгосударственных отношениях, из нашей страны не выдворялись. Так обстояло дело с разоблачённым в июне 1941 г. секретарём военного атташе майором Маэдзима Такао, на связи у которого были агенты А.А. Эдельштейн и М.С. Воробьёва, и с военным стажёром майором Уэмура Дзёдзи, завербовавшим в мае 1944 г. работников одного из военных предприятий Москвы брата и сестру Ропахиных[839].

С другой стороны, в отношении выявленных офицеров разведки без дипломатического иммунитета органы НКГБ действовали решительнее: в мае 1944 г. они, например, подставили сотруднику военного атташата «Ивамото» двух «жриц любви» – агентов Московского уголовного розыска, которые спровоцировали его на дебош в гостиничном номере с последующим возбуждением уголовного дела и выдворением из страны[840].

Большое внимание контрразведка уделяла пресечению разведывательной деятельности японских офицеров, курсировавших по Транссибу под видом дипкурьеров. Как вспоминал начальник отделения 2-го отдела штаба Квантунской армии майор Сисикура Дзюро, совершивший в августе 1944 г. поездку по маршруту Токио – Синьцзин – Харбин – Мань-чжоули – Чита – Москва – Владивосток – Чита – Маньчжоу-ли – Синьцзин – Токио, в пути до Москвы его и напарника сопровождали три сменных наряда наружного наблюдения по