Кристофер Роннау - Кровавые следы
Хьюиш, по крайней мере, с пониманием отнёсся к ситуации и не пытался заставить меня ощущать себя непрошеным гостем, вроде прокажённого или «тифозной Мэри»9. Некоторые парни относились к новичкам с крайним презрением. На новичков смотрели свысока, потому что они совершали глупости и их убивало. Их опасались, потому что окружающих иногда тоже убивало заодно. Их склонность учинять кровавую резню самим себе проистекала от незнания и неопытности. В школе джунглей нам говорили, что более половины потерь составляют парни, пробывшие во Вьетнаме менее трёх месяцев. В ближайшие недели меня одаривали всё новыми и новыми историями о неумышленных самоубийствах новичков, одно глупее другого. Истории эти, как полагаю, должны были стать мне назиданием.
Больше всего из недавних новичковых историй мне запомнилась та, что случилась с новым штаб-сержантом в роте «С», злосчастным сержантом Морганом, который провёл во Вьетнаме всего десять дней. Его сделали командиром отделения в 1-м взводе. Когда он, благодаря своему званию, но никоим образом не опыту, вёл патруль за реку, они заметили мину-ловушку из двух гранат, висящих на дереве на разной высоте. Сомнительные и опасные ловушки обычно не разбирали, а подрывали на месте. Эту они рассчитывали уничтожить, взорвав «клаймор» напротив неё. За несколько секунд до взрыва «клаймора» стоящему в полный рост сержанту несколько раз кричали и предупреждали, чтобы он залёг и прижался к земле, за что-нибудь спрятавшись. Его предупреждали, что даже если «клаймор» направлен в другую сторону, осколки всё равно могут отлететь назад к нему.
Проигнорировав советы, Морган взорвал «клаймор», стоя в полный рост. Кусок пластикового корпуса отлетел назад и угодил ему в горло. Осколок рассёк сержанту сонную артерию или ещё какой-то важный сосуд, так что несчастный сержант истёк кровью, прежде, чем его успели перенести обратно через реку. У него остались жена и дети. Печальная история.
В столовой за прилавком ротный повар, специалист 4-го класса Джонс, усердно трудился и яростно потел. Маленькие ручейки влаги ползли по его лицу, на мгновение вспыхивали в свете ламп и срывались с подбородка. Несколько неукротимых капель упали на гриль и выкипели там до смерти. Некоторые приземлялись в опасной близости от груд омлета и жареной картошки.
Джон, наиболее выдающийся из ротных поваров, был своеобразным типом. Он потел всегда, даже когда было прохладно. Кое-кто говорил, что он потеет даже под душем. Его белая футболка выглядела, как ходячее меню. Можно было посмотреть на внешний слой пятен и понять, что он готовил последний раз. Он очень переживал и волновался насчёт своего вклада в боевые успехи, и лез из кожи вон, чтобы как следует накормить роту. Иногда он готовил, пристегнув к поясу пистолет 45-го калибра, просто на всякий случай. Я не могу себе представить, чтобы ВК штурмовали столовку, но если вдруг, то он был готов. Никому не разрешалось шалить с его конфорками. Я всё опасался, что он встанет слишком близко к газовой плите, пистолет нагреется и в конце концов отстрелит ему ногу.
Все любили Джонса и ценили его усилия. Соответственно, несмотря на тот факт, что мы армии и ругаться — наше право, закреплённое Конституцией США, мы особо не ворчали насчёт еды в пределах слышимости Джонса. Кроме того, чувство благоразумия подсказывало, что когда вы едите казённую еду, будь то в школе, тюрьме или в армии, не надо злить повара. А если вы это сделаете, то будете получать кормёжку ещё более говняную, чем та, что дают нашим военнопленным в Ханой-Хилтоне10.
Самое лучшее в столовке было то, что личному составу не приходилось нести никакие наряды по кухне. Мы нанимали местных вьетнамцев за сумму, которая нам казалась рабским заработком, а им — улыбкой судьбы, доллар или два в день. Система работала исправно вопреки убеждению многих старых сержантов, что если джи-ай не дежурят по кухне, то Земля скоро открутится со своей оси и врежется в Солнце. Как оказалось, еда была вполне приемлемой. Я имею в виду — как вообще можно изосрать завтрак? Бекон всегда будет на вкус, как бекон. Булочки удавались повару особенно хорошо, даже несмотря на то, что маленькие чёрные точки в них были не зёрнами мака, а мелкими букашками, набивавшимися в миксер с тестом. Так случалось каждый раз, но меня это не напрягало. Я просто намазывал побольше джема, который должен был стать действенным противоядием. Яичницу из порошка нельзя приготовить глазуньей, но она, по крайней мере, на вкус была примерно такой, какой ей полагалось быть. Другое дело — восстановленное из порошка молоко, оно стало самым крупным разочарованием для любителей молока. На вкус оно было, как сок каучукового дерева и его следовало бы запретить Женевской конвенцией. Второй раз я его уже не пил.
К счастью, если не принимать в расчёт молоко, то все вредоносные качества порошковых и восстановленных продуктов перевешивались моей потребностью в топливе. Похоже, я постоянно имел отрицательный энергетический баланс. Приходилось бороться за поддержание своего веса. Соответственно, я съел бы даже порошковую тыкву, если бы её нам однажды приготовили.
В промежутках между приёмами пищи в столовой еду не подавали. Если вы пропустили обед из-за задания, вы либо ходили голодный, либо ели пайки из своей тумбочки. Однако, вы могли взять в столовке холодный напиток. Это было необходимо, чтобы предупредить обезвоживание и тепловые удары. Обычно там на столе в углу стояли два хромированных семигаллонных бачка, полных льда и таинственной сладкой жидкости. Предлагались всегда два цвета — зелёный и фиолетовый, но это были не лайм и виноград. Зелёный и фиолетовый. Хуже, чем «Кул-Эйд»11. Никто точно не знал, что это за напиток, даже Пентагон. Мы называли его джунглевым соком. Он был очень сладким, очень едким и оставлял изжогу. Я всегда после него полоскал рот водой, потому что опасался, что он может разъесть эмаль на зубах. Тем не менее, я выпил целые галлоны этой дряни за то время, что был на грани смерти от обезвоживания и был благодарен за то, что он у нас есть.
После завтрака мы направились к границе лагеря и началу моего первого патрулирования. Узкая тропинка тянулась от расположения роты к линии укреплений сквозь лабиринт кустов. Разросшиеся корни и ветки торчали на тропинку, пытаясь ухватить нас за ноги. С первыми проблесками дневного света чёрные громады превратились в серые тени. Мы шли умышленно медленно. Иногда мы заходили в безнадёжный тупик и дожидались, пока посветлеет. Мы ждали, словно звезда в новой бродвейской постановке, что не выходит на сцену, пока занавес полностью не поднимется. Шарп не хотел выводить нас на ничейную территорию, пока солнце окончательно не встанет и мы не будем видеть, что там на другой стороне.
— Чёрт, это же ядро! — сказал я, поднимая с земли лежащий рядом с тропинкой грязный восемнадцатифунтовый шар. Никто не выразил ни малейших признаков интереса. Все видели их уже много раз. Джилберт, второй новичок, не смог бы проявить меньше интереса. Он покосился на меня и полностью проигнорировал ситуацию. Я задумался над историей этих древних снарядов. Они выглядели, как ржавые яйца динозавров. До нас вьетнамцы сражались с французами, японцами и китайцами. Мы не изучали историю Вьетнама, так что я не знал про других врагов, с которыми тут воевали, но знал, что они были. Запальное отверстие ядра глядело на меня, словно глазок на картофелине. Может ли эта штука взорваться, если я буду дальше вертеть её в руках или уроню? Ну, хорошо, игры кончены. Я аккуратно положил ядро на место и двинулся дальше. Мне казалось, что это крутая находка.
Перед тем, как мы вышли за периметр, Шарп построил нас, чтобы проверить один из элементов снаряжения, который мы все должны были носить при себе. В тот раз это оказались дымовые гранаты. У каждого нашлась одна. Эти неожиданные опросы то и дело проводились во взводах и отделениях. В следующий раз он мог проверить, что у каждого есть мина «клаймор» или требуемое количество осколочных гранат или патронов. Идея этих неожиданных проверок заключалась в том, чтобы убедиться, что среди нас нет сачков, и что все несут положенное количество снаряжения.
Пока шла проверка снаряжения, я заметил у стоящего рядом парня по фамилии Голамбински и по прозвищу Соня, фосфорную гранату на поясе. Все называли их «вилли-питер»12, и мне не хотелось идти рядом с теми, кто их носит. Мы все слышали истории, как в эти штуковины попадает пуля и граната срабатывает, выжигая пол-отделения. К тому же, если обычная граната весила примерно фунт, то «вилли-питеры» тянули на четыре фунта каждая. Голамбински был ещё более тощ, чем я. Бросить такую гранату для него всё равно что толкать ядро. Потребовался бы Кинг-Кинг, чтобы зашвырнуть её достаточно далеко и не обгореть самому при взрыве. Я незаметно сместился к концу строя, подальше от Голамбински.
