Эндрю Лоуни - Англичанин Сталина. Несколько жизней Гая Бёрджесса, джокера кембриджской шпионской колоды
Бёрджесс был в восторге, надевая галстук старого итонца вместе с орденом Красного Знамени, которым, по его заверению, его наградило советское Министерство иностранных дел. «Это здорово помогает в ресторанах», – говорил он, не уточняя, что имел в виду[937].
Была постоянная группа людей, с которыми он переписывался, – Рой Харрод, Вольфганг фон Путлиц и Гарольд Николсон, который затем показывал его письма общим знакомым, таким как Робин Моэм и Питер Поллок. Харрод, всегда утверждавший, что Бёрджесс – «мой дорогой друг, один из людей, которых я очень любил», послал ему несколько своих книг, в том числе «Основы индуктивной логики» (Foundations of Inductive Logic), и утверждал, что Бёрджесс дал по ней «очень разумные комментарии. Думаю, это были лучшие комментарии, которые я получил по этой книге»[938].
Дух его жизни можно понять из отрывка длинного письма Поллоку, который к этому времени уже хорошо устроился с Полом Данквой.
«Я пишу это поздно ночью, совершенно измученный, и мой Пол хлопочет вокруг. Он поставил Девятую симфонию, танцует и задает вопросы обо всем, от Стравинского до Ирвинга Берлина, вперемешку с Рембо и цитатами из «Милого друга» Мопассана, которого, по-моему, все русские знают лучше, чем мы с тобой. То же самое относится к Марку Твену, Голсуорси, иногда Шекспиру и всегда Диккенсу. Я сказал Тому Дрибергу, что оплачу HI-FI систему, которую он должен достать для меня, и что он получит деньги у тебя. Это избавит тебя от проблем, да и у Тома есть соответствующие связи. Так что дай ему все деньги, которые он попросит. Если это окажется больше, чем у тебя осталось от присланных мной 150 фунтов, я пришлю еще.
Я все время жду от тебя книг. Ты выслал мне что-нибудь? Я открыл счет у Коллета, на Чаринг-Кросс-Роуд, так что, пожалуйста, передай им список, который я тебе прислал. (Подожди неделю после получения этого письма, иначе счет открыть не успеют.)
Я пока еще не знаю, станет ли мой Пол просто Полом или так и останется всего лишь Майком. Думаю, Полом. Большое облегчение. Ты знаешь это, как и я или даже лучше. В данный момент он поет «Застольную песню» из «Травиаты» и жалуется, что я слишком долго пишу. Пол или Майк? Завтра мы идем в Большой театр на «Фигаро», и я буду думать о тебе. Ты помнишь, как мы слушали эту оперу вместе? Однажды нас прервал храп Тома Уайли.
Питер, завтра утром я проконсультируюсь с Леонардом Кассино и вышлю тебе список пластинок, которые ты должен для меня купить. Пожалуйста, сделай это и передай Тому Дрибергу, чтобы он переправил мне их вместе с мебелью. Насколько я помню, его телефон LEE GREEN 8035. Но я попрошу его позвонить тебе…
Какое плохое письмо! У меня все в порядке. Здесь мне гораздо лучше, чем я мог ожидать или желать. А ты знаешь, что я ожидаю и желаю многого. Конечно, хотелось бы, чтобы ты приехал, но по известным причинам с этим лучше пока повременить. Ты и Пол съехались? Думаю, я смогу это пережить. (Ревность, конечно, не препятствие; главное, чтобы Пол вел себя осмотрительно; с другой стороны, все представители его расы здесь очень популярны)…
То, что Джейн Остин называет «мой инструмент» (то есть пианино), теперь активно используется. В данный момент звучит Верди, но мне обещан один из последних квартетов Бетховена…
В жизни, как ты видишь, много случайностей и любопытных моментов, и я рад, что приехал»[939].
Ведя одинокое существование, Бёрджесс пользовался любой возможностью пообщаться с гостями с Запада и часто приходил туда, где их чаще всего можно было встретить, – в холлы отелей или в Большой театр, хотя его раздражало, что его мало кто замечал. В июле 1957 года американский юрист из Мемфиса Уильям Гудмен обнаружил себя сидящим рядом с Бёрджессом на представлении «Травиаты». Бёрджесс, пришедший в театр с женщиной и мальчиком, объяснил, что находится в России, «чтобы предотвратить третью мировую войну», хотя не вдавался в детали и не сообщил, как именно он это делает. Одетый в темный костюм из ткани в тонкую полоску и галстук старого итонца, к которому он немедленно привлек внимание, Бёрджесс представился как «один из двух пропавших британских дипломатов» и в течение трех двадцатиминутных антрактов вспоминал о своем пребывании в США. Когда Гудмен спросил, на какой должности он там работал, Бёрджесс загадочно улыбнулся, продемонстрировав передний зуб из нержавеющей стали, и не стал отвечать, сказав только, что занимался «важной работой на советское правительство»[940].
Бёрджесс работал не только ради мира, но и в Издательстве иностранной литературы. Он также написал учебное пособие для агентов КГБ, описывающее британский образ жизни. Модин утверждал, возможно спутав этот труд с анализом, который Бёрджесс написал двадцатью пятью годами раньше в Кембридже, что «к концу 1950-х годов он начал некое исследование для Центра, касающееся британских студентов 1930-х годов, с обсуждением их поведения, политических и социальных устремлений. Эта работа включала блестящий анализ методов, использованных советами для вербовки юных британцев в то время. Бёрджесс ясно показал, как и почему НКВД удалось добиться успеха в создании сети чрезвычайной важности»[941].
Давая интервью для этой книги, Модин сказал, что в конце 1950-х годов «Бёрджесс писал книгу о шпионах. Вы ее не найдете. Она в секретной библиотеке. …Я подал ему идею это сделать. Власти требовали от меня идей, как лучше всего его использовать. Книга вызвала большую суматоху. Он резко критиковал нас в книге, указывал, где мы были не правы, а где – правы, в чем заключаются наши слабости и почему мы терпим неудачи чаще, чем выигрываем. Иными словами, он провел глубокий анализ. Когда о нем узнал глава нашей разведки, он был потрясен…»[942]
Анатолий Голицын в своих неопубликованных мемуарах утверждал, что Бёрджесса с 1953 года использовали для вербовочных мероприятий, а в 1954 году он был послан в Пекин для участия в операции против друга, служившего там в британской миссии. Операция была связана с гомосексуализмом и шантажом[943].
С 1962 года Бёрджесс тесно сотрудничал с Сергеем Кондрашевым, бывшим резидентом в Лондоне и Берлине, где он курировал работу Джорджа Блейка. Если верить офицеру ЦРУ Питу Бэгли, Бёрджесса «распирало от предложений активных действий. Кондрашев приносил ему планы, которые были разработаны в службе, и Бёрджесс давал конструктивные и продуманные комментарии. Он брал проекты статей, которые служба планировала запустить в англоязычную прессу за рубежом, и редактировал их, придавая лоск, словно они написаны носителем языка. Он помогал имитировать британские и американские официальные документы и подделывать письма, якобы от граждан, членам британского парламента, а также в британские и американские газеты. Он не любил писем в разные религиозные организации, написанные с целью вызвать разногласия»[944].
Иными словами, его опыт работы в информационных ведомствах пригодился.
Кондрашеву нравился контакт с Бёрджессом. Его впечатлила способность англичанина моментально схватывать суть внутренних и международных дел, его живое воображение и интуиция, но с ним было нелегко работать. Бёрджесс нередко пребывал в дурном настроении, был раздражительным и упрямым. Иногда он заставлял Кондрашева, который был на дюжину лет старше его, ждать, пока он закончит играть на клавикорде, и лишь после этого приступал к работе. Или он требовал, чтобы Кондрашев пропустил с ним пару-тройку стаканчиков. Однажды Кондрашеву пришлось стоять в коридоре за дверью, пока Бёрджесс выпроваживал из своей квартиры молодого человека, все еще полуодетого. Тем не менее русский разведчик ценил Бёрджесса как уникальное приобретение. «Он был намного полезнее, чем другие перебежчики из британского истеблишмента, которые тогда жили в Москве»[945].
Это мнение разделял Модин. «Его использовали, и он вносил большой позитивный вклад. …Он правильно предсказал многие события в международной политике, а также в разведывательной деятельности»[946].
В сентябре 1957 года Бёрджесс написал Питеру Торникрофту, который был тогда канцлером казначейства. Он хотел, чтобы деньги с его банковского счета были выплачены ему в России, чтобы он мог оплатить счета его любимых магазинов и портного Тома Брауна. Он напомнил Торникрофту, через руки которого, к негодованию государственных служащих, прошло письмо, называл Питером, что именно он в свое время приглашал его на «Неделю в Вестминстере» значительно чаще, чем могло понравиться консервативному руководству. Он пожаловался, что его доход от трастового фонда, вложенного в отделение Ллойда на Сент-Джеймс-стрит, контролируется казначейством. Письмо сработало, и Бёрджесс получил доступ к своему банковскому счету. Его мебель была отправлена в СССР[947].
Спустя два месяца Бёрджесс был назван нерезидентом. Это означало, что ему можно посылать деньги и он не будет нарушать правила обмена иностранной валюты. Когда об этом стало известно, поднялся большой шум в прессе и парламенте, в связи с подозрениями, что к нему особое отношение из-за многочисленных высокопоставленных друзей. Мол, к другим беженцам отношение совсем другое[948].
