Евгений Примаков - Очерки истории российской внешней разведки. Том 2
Почему же меморандум Танаки наделал столько шума?
В меморандуме впервые открывались истинные планы Японии по завоеванию мира. Обозначались этапы осуществления этой задачи: сначала подчинение Маньчжурии и Монголии, затем Китая. После овладения ресурсами Китая Япония должна была перейти к завоеванию Индии, стран бассейна Тихого океана, Малой и Центральной Азии и, наконец, Европы. Одновременно в качестве «программы национального развития Японии» в меморандуме выдвигалась «необходимость вновь скрестить мечи с Россией».
Не мудрено, что предание гласности экспансионистских устремлений подобного рода усилило недоверие к внешней политике Японии не только в СССР и Китае, но и в Великобритании, владевшей тогда наряду с Индией многими другими колониями в Азии и имевшей свои, давно определившиеся виды на Китай, а также во Франции, господствовавшей во французском Индокитае и многих территориях в Тихоокеанском регионе, в Голландии — владелице Нидерландской Индии, в Португалии — с ее колониальными территориями и, конечно же, не в последнюю очередь — в Соединенных Штатах Америки. Со всех сторон Япония ощутила тогда мощный дипломатический прессинг, и ей ничего не оставалось, как только утверждать, что на самом деле никакого такого меморандума не было и якобы быть не могло…
Но документ существовал и был добыт нашими разведчиками в двух резидентурах: в Сеуле и в Харбине. Получение меморандума Танаки явилось крупнейшим достижением в работе советской внешней разведки против милитаристских устремлений Японии в период 20-х — начала 30-х годов.
Руководство советской внешней разведки, памятуя об интервенции Японии на Дальнем Востоке в первые послереволюционные годы, ставило перед своим закордонным аппаратом в Японии и ряде соседних стран прежде всего задачи по раскрытию военных планов токийских правящих кругов, направленных против СССР и дружественной Монгольской Народной Республики, получению сведений о внутриполитическом и экономическом положении Японии, об экспансионистских планах японского правительства вообще и его акциях против Китая в частности. Придавалось большое значение выявлению секретных связей японских спецслужб с российскими эмигрантскими организациями за рубежом и планов их использования в шпионской, диверсионной и террористической деятельности против СССР.
Однако в организации разведывательной работы в Японии в тот период имелись немалые трудности. Внутриполитическая обстановка отличалась крайним нагнетанием шовинизма, особенно при Танаке, борьбой с демократическими организациями, массовыми арестами, роспуском левых профсоюзов. «Закон об опасных мыслях» и принятые к нему дополнительные поправки предусматривали смертную казнь за оппозиционную деятельность. С представителями «северного соседа» никто не хотел встречаться, для местных жителей это было весьма опасно: полиция установила тщательное наблюдение за нашими учреждениями.
Несмотря на то что японские спецслужбы проводили свою работу в основном на высоком профессиональном уровне, были у них и слабые места. Чувствуя себя хозяевами в Маньчжурии, они недостаточно внимательно учитывали особенности местной оперативной обстановки и недооценивали возможности иностранных разведок. В частности, они довольно легкомысленно относились к пересылке своей служебной и дипломатической почты.
Эти слабые места были использованы советской разведкой. Резидентура тщательно изучила важнейшие японские объекты в Маньчжурии, их распорядок работы, почтовые каналы. На главных пунктах, через которые следовала японская секретная почта, была приобретена или внедрена агентура.
Со временем у резидентуры возникли большие трудности, связанные с обработкой (вскрытие, фотографирование, просмотр, заделка) всей той огромной почты, которая добывалась через агентуру. Недоставало оперативной техники, многие из работников не знали хорошо ни японского, ни китайского языков. Наиболее интересные документы в 10–15 страниц приходилось снимать на стеклянные негативы весьма допотопным фотоаппаратом.
С помощью Центра эти трудности удалось в определенной мере устранить. По просьбе резидентуры в Харбин из Москвы прибыли два крупных советских ученых-япониста, поступила новейшая по тому времени немецкая пленочная фототехника. Кроме того, накопив опыт работы с почтой, сотрудники стали обрабатывать только те документы, в которых, по их представлению, находилась ценная информация. Вскрытую почту тут же просматривали сотрудники-японисты. Все наиболее важное фотографировалось, затем пакеты тщательно заделывались и возвращались агентуре.
Одним из наиболее активных помощников харбинской резидентуры был Иван Трофимович Иванов-Перекрест, который имел обширные связи среди японских военнослужащих, сотрудников жандармерии, китайцев, служивших в японских учреждениях. Известный советский разведчик генерал-майор В.М. Зарубин, который в 20-х годах был заместителем резидента в Харбине, писал: «Перекрест являлся групповодом, занимался вербовкой агентуры. Добывал очень ценные материалы о деятельности японской военной миссии в Маньчжурии».
Через Перекреста был добыт и меморандум Танаки.
Танака писал (перевод того времени): «Японо-советская война, принимая во внимание состояние вооруженных сил СССР и его отношения с иностранными государствами, должна быть проведена нами как можно скорее. Я считаю необходимым, чтобы императорское правительство повело политику с расчетом как можно скорее начать войну с СССР.
Разумеется, нам нужно осуществить продвижение до озера Байкал. Что касается дальнейшего наступления на Запад, то это должно быть решено в зависимости от обстановки, которая сложится к тому времени. Япония должна будет включить оккупированный Дальневосточный край полностью в состав владений Японии… Япония для достижения своих целей должна применить политику «крови и железа». Япония должна завоевать мир, а для этого она должна завоевать Европу и Азию, и в первую очередь — Китай и СССР».
Получение документа подобного рода было «звездным часом» харбинской резидентуры.
Но были в ее работе и такие моменты, когда все висело буквально на волоске. Китайские власти при явном подстрекательстве со стороны японцев часто прибегали к различного рода провокациям. Одна из них чуть не привела к провалу в работе харбинской резидентуры.
Суть провокации состояла в том, что китайцы пытались взять под свой контроль подъездные пути к КВЖД. Генконсульство в Харбине окружила полиция, в связи с чем нельзя было исключать и налет.
В этот день в помещении резидентуры, находившейся на 3-м этаже здания генконсульства, шла обработка весьма важной и большой по объему японской почты. Подходило время, когда надо было возвращать эту почту агенту, а все выходы из здания были наглухо перекрыты полицией. Необходимо было во что бы то ни стало вынести почту из генконсульства до обыска и вовремя передать ее агенту
Вот как рассказывал об этом случае очевидец тех событий — один из сотрудников харбинской резидентуры:
— Что будем делать, товарищи? — спросил резидент Карин[38]. Из окна 3-го этажа хорошо было видно, как суетливо бегали китайские полицейские и как число их увеличивалось. Выйти из генконсульства незамеченным и пройти через полицейский кордон было невозможно. Мы не знали, что предпринять, хотя и отдавали себе отчет в том, что положение можно спасти, только вынеся почту за полицейский кордон. Но как это сделать?
— Федор Яковлевич, разрешите мне попытаться вынести почту? — обратилась к резиденту сотрудница резидентуры Сосновская.
— А как ты это сделаешь, Юна? — поинтересовался резидент.
— Я — женщина, Федор Яковлевич, — ответила Юна и улыбнулась.
Это была молодая, энергичная женщина с белозубой приветливой улыбкой и всегда модной прической. Резидент внимательно посмотрел на нее.
— Товарищ Сосновская, для этого мало быть женщиной. Ты представляешь, что может быть, если тебя схватят?!
— Да, товарищ Карин. Я все взвесила. Это очень серьезно. Но я уверена, что все будет хорошо, — ответила она.
Прошло минут пятнадцать-двадцать, как Юна, резидент и его заместитель зашли в помещение, в котором шла обработка японской почты.
В окно хорошо было видно, как полицейские останавливают прохожих — одних отпускают, других грубо хватают и куда-то отводят.
«Как же Юна проскочит через их плотные ряды?» — с тревогой думали мы.
— Смотрите, это она! — вдруг крикнул Эрик Такке, указывая рукой на окно.
Эрик, немец по национальности, был выдержанным и смелым парнем, но сейчас его голос дрогнул. Все мы знали, что он и Юна любят друг друга. Он закурил, а мы стали внимательно смотреть в окно. По ступенькам крыльца приемной нашего генконсульства только что спустилась женщина в легком пальто, повязанная пестрым платком. Вот она прошла двор, вошла в садик, села на скамейку, достала из сумочки носовой платок и закрыла им лицо. Затем она, не торопясь, пошла к выходу. Как не похожа была высокая девушка с тонкой талией на ту, что мы увидели. По двору генконсульства шла чем-то удрученная полная женщина. Вот она вышла из калитки и, чуть покачиваясь, пошла прямо на цепь полицейских, изредка прикладывая платок к глазам.
