Кристофер Роннау - Кровавые следы
Я решил написать президенту Джонсону письмо и рассказать, почему мы не можем выиграть войну с такими союзниками. Письмо должно было быть вежливым, и я собирался попросить у него автограф, чтобы он понял, что я его друг, предлагающий искренний совет, а не просто какой-то крикливый парень, протестующий против войны. Возможно, он прислушается к пехотинцу, который там побывал. Конечно, письмо должно было подождать до моего отъезда из Вьетнама, чтобы я не стал целью для возмездия. Я ещё не сошёл с ума. Если бы я отправил письмо до возвращения в Штаты, на своём следующем задании мне пришлось бы в одиночку высадиться с парашютом над Северным Вьетнамом.
На следующий день нас держали в резерве в зоне Рино. Нас не хотели снова отпускать в Фу Лой и прямо об этом сообщили. В предвкушении ничегонеделания я, когда мы утром зашли в армейский магазин, выбрал из их ограниченного ассортимента две книги в мягких обложках. Первую из них, «Бугенвиль» я закончил в тот же день. В описанной в книге битве за этот остров во время Второй Мировой войны один из членов кабинета президента Джонсона, министр сельского хозяйства Орвилль Фримен, был ранен в рот. Это звучало ужасно неприятно и засело у меня в памяти. Я никогда не видел такого в кино.
Не желая таскать с собой лишний груз, я предложил книгу всем желающим. Сиверинг счёл необычным, что я прочитал книгу в один присест и начал называть меня «Профессор».
Наверное, я выглядел, как парень, которому нужно прозвище, даже несмотря на то, что ни одно из них ко мне не прилипло. Тайнс и Хьюиш некоторое время называли меня Ганг-Хо 90после того, как я лазил в тот туннель. Ортиз называл меня Чу-Чу за мой растворимый напиток. Я бы предпочёл какое-нибудь крутое и мужественное прозвище, вроде «Убийца» или «Охотник». Ни одно из моих не годилось. «Ганг-Хо», «Чу-Чу» и «Профессор» звучали как имена героев из субботнего мульпликационного шоу.
В своих путешествиях в страну грёз меня называли Стрелок. На самом деле это было невозможно, потому что до сих пор я ни одного сраного раза никуда не попал. Если бы командование в Сайгоне узнало о моей доблести и решило бы использовать меня в секретных операциях, они сделали бы моё прозвище кодовым именем. Я бы стал Стрелком из Канзас-Сити, потому что там я родился. Мне хотелось быть особенным.
Одного из ротных лейтенантов перебросили в тыл. По всей вероятности он справлялся с обязанностями в поле и командир опасался, что кого-нибудь убьют. Будучи требовательным человеком, наш командир пожаловался командованию дивизии и добился, чтобы этого парня перевели в тыл. Все было проведено без огласки. Я был поражён, про это узнав. Мне никогда не приходило в голову, что офицера могут выпереть с войны.
На сцене появился новый офицер. Лейтенанту Билли Мёрфи предстояло привести в форму один из взводов, который разболтался. Некоторые парни из 1-го взвода считали, что мы большего положенного ходим в патрули и ночные засады, потому что этот другой взвод то и дело оказывается не готов или ненадёжен.
Одно из первых дел, что Мёрфи сделал — накрыл одного командира отделения за выпивкой в засаде. Вместо того, чтобы спустить всё на тормозах, он отправил сержанта под трибунал. Приговором стали шесть месяцев в тюрьме Лонг Бинь — и все во взводе поняли, что настали время приходить в чувство. Было не вполне ясно, засчитывается ли время в тюрьме в двенадцать месяцев службы во Вьетнаме, или нет.
На следующий день мы отошли на километр, или около того, а затем начали «клеверный лист». Наш взвод без происшествий добрался до места, где джунгли примыкали к рисовым полям. Там мы обнаружили несколько однокомнатных домиков, стоящих возле неглубокого ручья. В доме, который обыскивал я, обнаружился старый автомобильный аккумулятор и несколько бутылок из-под газировки на полу, но в остальном ничего не указывало на что, в доме кто-то живёт. Сам по себе дом выглядел ухоженным, как будто кто-то им владел и пользовался им, чего не должно было быть, поскольку мы находились в запретной зоне. Никому не полагалось находиться на этой территории.
Внезапно Спенглер увидел ВК метрах в десяти слева от себя, выстрелил в него, но промахнулся. Гук кинулся наутёк, и кто-то еще выпустил пару пуль в его сторону. Теперь мы знали, что они здесь, а они знали то же самое про нас.
Мина «клаймор» взорвалась перед одним из наших взводов метрах в пятидесяти от нас. Взрывом накрыло двух или трёх джи-ай, и разгорелась перестрелка со взводом, или более, ВК. Все имеющиеся рации заработали, и наш взвод бегом выдвинулся в направлении боя. Мы пустились рысью в полный рост. По мере приближения звуки стрельбы усиливались, и отдельные пули пролетали в нашу сторону. Наше продвижение замедлялось, потому что мы начали пригибаться или падать на землю.
Когда добрались, я стал замечать части снаряжения, повсюду разбросанные по земле. Сержант Смит, укрывшийся за деревом, посмотрел на меня и сказал: «Брось свою лопатку». В его голосе явно звучало раздражение. Ситуация была сложная, более чем серьёзная и я этого ещё не понимал. А если бы понимал, то моя лопатка давно была бы брошена, и я держал бы свою винтовку наизготовку обеими руками, что я тут же и сделал.
Двигаясь вперед, мы с Джилбертом проходили мимо наших раненых, на которых страшно было смотреть. Затем нас направили вперёд, чтобы установить М-60 в промежутке между ранеными позади нас и ВК впереди. Звучало столько выстрелов и столько пуль проносилось вокруг со всех направлений, что трудно было собраться с мыслями. Листья и ветки срезало с кустов, небольшие облачка пыли вырастали на земле повсюду вокруг нас, и куски коры срывало с окружающих деревьев.
Метров через пятнадцать после раненых мы залегли на земле и зарядили пулемёт. Джилберт открыл огонь очередями по три-пять патронов по густым джунглям впереди нас. Мы ничего не видели сквозь них, просто кое-где виднелись отдельные вспышки, и листва шевелилась от летящих в нас пуль. То и дело пролетали трассеры. Одной из моих задач было вскрывать патронные ленты, соединять их вместе в одну гигантскую ленту и заправлять в пулемёт, чтобы он не заглох. Когда я не был занят сцепкой лент и питанием пулемёта, я стрелял из своей М-16. Когда остальные парни подходили сзади, они сбрасывали возле нас свои ленты с патронами и отходили правее или левее, чтобы занять свои позиции в линии.
После того, как мы выпустили около шестисот патронов, ствол нашего пулемёта засветился красным и угрожал расплавиться. Пулемёт так раскалился, что сам поджигал патроны и стрелял даже без нажатия на спуск. Его понесло, как лошадь. Джилберт открыл казённик и выбил из него ленту. Затем он прокричал мне, что надо заменить ствол.
Чтобы слышать друг друга сквозь шум окружающей стрельбы, мы не могли разговаривать с обычного расстояния. Нам приходилось держать свои носы в трех или четырёх дюймах друг от друга, как будто мы две кинозвезды. Во время разговора пуля пролетела сквозь наши слова, прямо между нашими лицами и срезала торчащую между нами веточку. Это было страшно и отрезвляюще.
Звук пули нельзя ни с чем перепутать. Когда они пролетают у вас над ухом, они иногда громко щёлкают, очень похоже на щелчок дешёвого кожаного кнута, который в детстве родители купили вам на родео, а затем отобрали за то, что вы хлестнули им свою сестрёнку. Это звук трудно забыть.
Лёжа на земле, Джилберт рылся в своём рюкзаке в поисках запасного ствола. Снять раскалившийся было несложно — достаточно повернуть рычаг и выдернуть ствол за холодные сошки. Пулемётным расчётам выдавали пару толстых асбестовых рукавиц для этой нечастой операции. Никто их не носил. Они были неудобными, и, по-видимому, были закуплены Департаментом обороны для удовлетворения избирателей с подачи какого-нибудь генерала, который последний раз менял ствол пятьдесят лет назад, если вообще когда-нибудь это делал. Я забросил светящийся ствол в траву, которая тут же начала тлеть. Как будто в тут минуту нам не хватало копоти на лицах.
Позади меня прогремела оглушительная очередь из М-16. С такого близкого расстояния она перепугала меня до усрачки. Лопес и лейтенант Андерсон открыли огонь, стоя не более чем в пяти метрах от нас. Лопес широко улыбнулся, увидев мой испуг, и прокричал: «Не бойся, я тебя не задену!»
Недалеко от Лопеса лежал один из раненных в начале боя. Виллис лежал на спине, с закрытыми глазами, неподвижно. Тёмно-красные пузыри лезли из дыры в верхней части его груди. Ещё один парень, Гленн, тот, у которого жена погибла в автокатастрофе прямо перед его отъездом во Вьетнам, лежал неподалёку от Виллиса. Суть его ранения была внешне непонятна, но он, казалось, был без сознания, если вообще не мёртв. Ещё немного поодаль лежал наиболее скверно выглядящий парень. Его накрыло «клаймором», который сорвал с него всю одежду. Обе его ноги были сломаны и изранены во многих местах. На груди у него виднелись порезы, и рука была явно сломана. Для белого парня он выглядел зеленоватым. Зрелище было тошнотворным. Пока Док Болдуин работал над ним, стараясь остановить кровотечение, пациент слабо корчился от боли, а затем потерял сознание, затем он снова пришёл в себя, и всё повторилось снова.
