Андрей Бугаев - День «N». Неправда Виктора Суворова
— Если нужно организовать провокацию, — сказал И. В. Сталин, — то немецкие генералы бомбят и свои города…[587] — И, подумав немного, продолжал: — Гитлер наверняка не знает об этом(!).
Звоните в германское посольство, — обратился он к В. М. Молотову.
В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.
Принять посла было поручено В. М. Молотову.
…Мы тут же просили И. В. Сталина дать войскам приказ немедля организовать ответные действия и нанести контрудары по противнику.
— Подождем возвращения Молотова, — ответил он.
Через некоторое время в кабинет быстро вошел В. М. Молотов и сказал:
— Германское правительство объявило нам войну.
И. В. Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.
Наступила длительная, тягостная пауза.
Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.
— Не задержать, а уничтожить, — уточнил С. К. Тимошенко.
— Давайте директиву, — сказал И. В. Сталин. — Но чтобы наши войска, за исключением авиации, нигде пока не нарушали немецкую границу.
Трудно было понять И. В. Сталина. Видимо, он все еще надеялся как-то избежать войны. Но она уже стала фактом. Вторжение развивалось на всех стратегических направлениях.
…В 7 часов 15 минут 22 июня директива № 2[588] наркома обороны была передана в округа. Но по соотношению сил и сложившейся обстановке она оказалась нереальной. Наши войска не могли не только уничтожить прорвавшиеся части противника, но не имели физической возможности даже задержать их»[589].
К этому времени три ударные танковые группировки немцев уже прорвали нашу оборону и устремились на восток. Лишь дивизии Клейста втянулись в бои с подходившими из глубины мехкорпусами Юго-Западного фронта и были остановлены под Ровно почти на неделю.
Однако если директива № 2 в целом отвечала ситуации, то о следующей этого не скажешь. Принятая уже в отсутствие выехавшего на Юго-Западный фронт Жукова, нацеливавшая командующих трех пограничных округов на проведение наступательных операций на глубину 100–150 километров директива № 3, по существу, лишала командующих инициативы. Контрудары были нужны, только с их помощью, в принципе, можно было остановить врага. Но контрудары — подготовленные, опирающиеся на прочную оборону.
К сожалению, испытавшие сильнейший болевой шок рецепторы огромного боевого механизма отказали. Уже в первой половине дня командующие фронтами частично или полностью потеряли связь с войсками. Помимо прочего, это было чревато и тем, что в Генштаб не могла быть отправлена объективная информация. То, как началась война, не вписывалось в довоенные идеализированные представления. Истинные масштабы надвигающейся катастрофы в первые дни штабами замалчивались[590]. Видимо, надеялись, что глубокие прорывы немцев — не более чем десант, и в ближайшее время удастся выправить ситуацию. Не случайно в оперативной сводке Генштаба на 10 часов вечера 22 июня положение на фронте изображалось как вполне благополучное, не вызывающее тревоги. Утверждалось, в частности, что
«германские регулярные войска в течение 22 июня вели бои с погранчастями СССР, имея незначительный успех на отдельных направлениях. Во второй половине дня, с подходом передовых частей полевых войск Красной Армии, атаки немецких войск на преобладающем протяжении нашей границы отбиты с потерями для противника»[591].
Опираясь на далекие от реалий выводы, исходя из неправильной оценки складывающейся ситуации, состояния и возможностей наших войск, и отдал нарком Тимошенко в 9 часов 15 минут 22 июня военным советам Северо-Западного, Юго- Западного и Западного фронтов директиву № 3, которая предписывала разгромить ударные группировки противника и в ближайшие сутки перенести военные действия на его территорию.
А немецкие танкисты, заняв оборону, прикрывшись охранениями, выслав вперед разведку, устраивались на отдых в глубоком нашем тылу, в 50–60 километрах от границы. Чтобы вышвырнуть их за пределы страны, потребовалось почти три года…
Истории известны лидеры, добившиеся абсолютной власти и возомнившие себя земными богами. Как правило, подобное заблуждение дорого им обходилось. Сталин к этой категории не относится. Слишком уж, почти до самого конца, развито было у вождя чувство самосохранения, слишком много смертей и покореженных людских судеб сопровождали его восхождение на Олимп, чтобы Иосиф Джугашвили мог себе позволить оторваться от реальности.
Если план превентивного нападения действительно существовал, Сталин не мог проигнорировать зримые приготовления немцев. Поставьте себя на его место. Войска начинают выдвигаться к границе, наступательная группировка лишь обозначается, до удара — две с половиной недели. И вдруг, одно за другим, — сообщения о том, что противник сам нападет через два-три дня. Высшие военачальники не скрывают, что информация представляется им более чем достоверной, а главное, что само по себе говорит о многом, проявляют нежданную настойчивость. Любой человек, даже не политик, тем более не глава огромной державы, не мог не допустить, что немцы разгадали его замысел и стараются упредить. И отсутствие бараньих тулупов в Вермахте не может перевесить самой возможности подобного развития событий.
Что должен был предпринять Сталин в этом случае? Ответ очевиден — укрепить, насколько возможно, оборону, развернуть войска, занять укрепрайоны, организовать фронт. Пусть напасть неожиданно уже не удастся, но и немцы встретят не изолированные друг от друга гарнизоны мирного времени, а изготовившуюся армию, под прикрытием которой мехкорпуса сосредоточатся, развернутся и, проломив фронт, пойдут вперед.
Сталин же, напротив, сделал все возможное, чтобы части РККА выглядели и являлись на деле небоеготовыми. И это объясняется лишь одним. Никакого плана нападения на Германию не было! Более того, вождь даже мысли не допускал, что война вообще возможна. Противостояние с сильным противником один на один не входило, да и не могло входить, в его планы. Подписывая в августе 39-го пакт, Сталин рассчитывал, и не без оснований, что ему еще долго удастся играть на противоречиях между Гитлером и западными демократиями. Кто же думал, что Гитлер не ограничится демонстрацией силы, не довольствуется «малым», а ринется в драку в надежде завоевать весь мир?
Сталин уверен был, что обманет, переиграет любого. Стравить враждебные группировки и, оставаясь в стороне, наблюдать, как они станут уничтожать друг друга, — вот его стиль. Лобовое же столкновение с фашизмом, в котором победителя определить заранее (в лучшем для нас случае!) было невозможно, представлялось ему катастрофой. Вождь тешил себя надеждой, что и Гитлеру подобный конфликт — невыгоден, но в то же время чувствовал, что чего-то он, Сталин, не понимает. Что Гитлер способен напасть. Волею судеб немцам удалось выковать и в скоротечных кампаниях закалить страшное оружие, которое на какое-то время сделало их сильнейшими на континенте. И на первых порах нам нечего было им противопоставить..
Диктаторские режимы могут выжить, лишь идя от победы к победе. В отличие от Гитлера, сумевшего одурачить нацию, на кого мог опереться поработивший собственный народ Сталин? В лучшем случае, до поры, на несколько сот тысяч кровью повязанных с его режимом управленцев. Диктаторы любимы, пока они удачливы и сильны, но и сильны, пока любимы. Любая серьезная неудача, просто война на истощение без надежд на скорую легкую победу ставят режим на грань краха. Стоит огромному зданию дать сильную, видимую с улицы трещину, как любовь народная оборачивается ненавистью.
Все это Сталин понимал, войну с немцами изначально воспринимал как смертельную угрозу и делал все, по его мнению, возможное, чтобы ее избежать. Отсюда и наивные мысли о провокации немецких высших военных чинов, о том, что Гитлер «не знал». Отсюда и упорное нежелание вопреки всему предпринять действия, которые могли быть восприняты как недружественные. Отсюда и вспышки ярости, в отношении тех, кто, занимая укрепления на границе, пытаясь организовать оборону, мог, по мнению Сталина, дать повод немецким генералам начать боевые действия. Да и отвык уже Сталин от того, что события могут выйти из-под контроля и что-то пойдет «не по его».
В середине мая, тщательно все продумав, Сталин принял окончательное решение: в таких условиях[592] воевать с немцами ему не с руки.
Другой вопрос, при каких обстоятельствах Сталин мог бы решиться?
Что было нужно для того, чтобы в один прекрасный день Красная Армия перешла западную границу и устремилась в Европу?
