Игорь Перетрухин - О чем не сообщил ТАСС
Мы рассчитывали, что на этом все наши заботы-хлопоты пойдут на убыль, но не тут-то было!
Несовершеннолетняя, но физически уже вполне сформировавшаяся дочь Шевченко оказалась совершенно неуправляемой. К бабушке ничего, кроме чувства неприязни, она не испытывала. Геннадий ею в расчет не принимался. Несколько лучше были ее отношения с одной из своих теток. Связавшись с какой-то шпаной и наркоманами, она частенько приходила ночью домой в не совсем трезвом виде. Однажды поздно вечером у самых дверей квартиры неизвестный снял с нее импортные джинсы (в то время весьма дефицитные) и скрылся. Были получены также сведения об интересе к квартире семьи Шевченко со стороны уголовного элемента.
В этой связи мне было поручено в присутствии упомянутой выше ее тетки, как требовал того Уголовно-процессуальный кодекс, провести с ней беседу профилактически-воспитательного характера. Эта встреча по каким-то неизвестным мне причинам была организована в одном из помещений приемной Московского управления КГБ на Сретенке. Я был заранее предупрежден об этом и в назначенное время прибыл туда. Обстановка для беседы была вполне благоприятной. Однако, несмотря на предложенный ей миролюбивый и спокойный тон разговора, в котором принимала участие и ее родственница, она вела себя дерзко, несколько раз вскакивала со стула и выбегала в коридор, откуда ее неизменно вежливо возвращал обратно находившийся там молодой, симпатичный прапорщик. Девица действительно была взбалмошным, не признававшим ничего существом. Не помню уж, к какому соглашению мы с большим трудом пришли в результате проведенной беседы, но мне было совершенно ясно, что этот «ребенок» еще доставит немало хлопот своим родственникам и вообще всем окружающим.
Непросто обстояло дело и с Геннадием. Как уже говорилось, после увольнения из МИД встал вопрос о его трудоустройстве. Добровольно принять на работу сына изменника Родины никто не соглашался: речь в данном случае идет о так называемых внешнеполитических институтах и других подобного рода учреждениях. После целого ряда длительных переговоров, которые вело руководство Главного управления с руководителями некоторых институтов, отлично понимавшими, в свою очередь, что в любом случае «протеже» органов госбезопасности будет невыездным и в каком-то смысле обузой, было принято единственно правильное в сложившихся условиях решение об изменении в интересах Геннадия его фамилии и некоторых установочных данных и выдаче ему по согласованию с соответствующими инстанциями новых документов.
Вскоре руководством главка мне было предложено связаться по телефону и договориться о встрече с директором Института государства и права АН СССР, известным советским юристом и ученым В. Н. Кудрявцевым. В тот же день я позвонил ему по телефону кремлевской связи, и мы договорились о встрече.
Владимир Николаевич приветливо встретил меня в своем рабочем кабинете в старинном особняке в самом центре города. В общих чертах он уже был в курсе дела. В. Н. Кудрявцев внимательно выслушал меня и после детального обсуждения всех формальностей юридического характера дал свое согласие на оформление Геннадия уже с новой его фамилией на работу в институт. По окончании беседы он любезно показал мне свою научную библиотеку и, как юристу по образованию, подарил на память несколько брошюр по вопросам уголовного права и криминологии, автором которых он является. Я и по сей день сохранил в своей памяти воспоминание о встрече с этим обаятельным, мудрым и интеллигентным человеком.
Таким образом решился вопрос с сыном А. Шевченко, предавшего не только Отечество, но и свою семью.
О Геннадии Шевченко я случайно услышал много лет спустя, когда в одном из своих интервью кому-то из наших корреспондентов он пытался внушить ему мысль о том, что его отец в действительности был убежденным борцом с существовавшим в то время в нашей стране политическим режимом, во что даже сейчас поверить очень трудно! О том, что отец был, как говорится, с двойным дном, Геннадий вполне мог догадываться еще в прошлом. Мимо него не могли пройти без внимания советы родителя никогда не говорить о серьезных вещах в помещении, быть осторожным при пользовании домашним телефоном, а в необходимых случаях использовать для этих целей телефоны-автоматы. Отец неоднократно говорил ему об этом во время периодических прогулок в вечернее время по Фрунзенской набережной Москвы-реки. Невозможно было не задуматься над вопросом: что было необходимо скрывать честному человеку, ответственному работнику Министерства иностранных дел, а также начинающему дипломату? Отцу же еще до того, как он встал на путь предательства, часто и многое приходилось скрывать от своих сослуживцев и тем более от жены!
Было бы несправедливым односторонне утверждать, что все мы обладали только положительными качествами и не делали ошибок и просчетов. Ни для кого не секрет, что даже из добрых побуждений можно совершить грубые ошибки, способные осложнить жизнь многих людей, которые этого совсем не заслужили.
В этом отношении характерна следующая выдержка из книги бывшего заместителя председателя КГБ СССР генерала армии Филиппа Денисовича Бобкова «КГБ и власть» (М.: Ветеран МП, 1995): «На моей памяти был случай: женщина, преподававшая в одном из вузов Москвы, встречалась с разоблаченным впоследствии агентом американских спецслужб Огородником, и, хотя следствие не обнаружило никакой ее вины, выезд за границу был закрыт, и ей запретили работать в качестве переводчика с иностранными делегациями. В общем, настрадалась она немало и однажды написала письмо в КГБ с просьбой не распространять ограничений на сына. „Сын-то тут при чем!“ — подумал я и предложил генералу Маркелову[18] внимательно отнестись к просьбе. Он принял ее, и вопрос решился положительно. А некоторое время спустя она вновь обращается к нам с той же просьбой. Оказывается, наш сотрудник, вопреки данному указанию, все-таки намекнул отделу кадров, который занимался трудоустройством сына, что мать оформляемого на работу молодого специалиста не без греха. Конечно, работник поступил нечестно, но он привык к доносам, считал, что действует по инструкции и бдительность в таких делах никогда не бывает лишней».
С мнением уважаемого Филиппа Денисовича нельзя не согласиться: сын действительно не должен страдать из-за того, что его мать была «не без греха». В памяти народной еще сохранились совсем недалекие времена, когда такого рода вопросы решались диаметрально противоположным образом. Причем открыто говорилось почти то же самое, а делалось совершенно другое. Еще во время моей учебы в Свердловском юридическом институте к нам в комитет ВЛКСМ из отдела кадров поступил список студентов-выпускников, в отношении которых имелись компрометирующие материалы. Как сейчас помню некоторые из них: родители раскулачивались, дед имел рыбную лавку, другой дед — крестьянин — облагался твердым заданием, брат отбывал наказание за хулиганство, из лагеря бежал и пропал без вести в начале войны, отец был в прошлом судим по статье 58 (10) «Антисоветская агитация» (в то время это могло быть любое высказанное несогласие с политикой партии и правительства). Из 220 студентов около восьмидесяти за сокрытие этих сведений было оставлено без распределения. Не думаю, что это объяснялось только спецификой института: ведь, кроме прокуроров и судей, были еще нотариусы, юрисконсульты, адвокаты, судебные исполнители и так далее.
Однако вернемся к делу. Со своей стороны я не без основания полагаю, что в книге Ф. Д. Бобкова речь идет об уже упоминавшейся близкой связи Огородника по учебе в МГИМО Анне Колотовой, которая по неизвестным причинам не пожелала оказать нам помощь в работе по его изучению и разоблачению как агента американской разведки, нанесшего нашей стране столь ощутимый ущерб. И как знать, может быть, займи она совершенно другую позицию, мы смогли бы разоблачить его значительно раньше и не только сократить таким образом размеры причиненного нам вреда, но и сохранить жизнь ни в чем не повинной Ольги Серовой, отравленной Огородником много позже из опасения быть разоблаченным.
Но в истории, как известно, сослагательного наклонения не бывает. Очень прискорбно, однако, что у нас есть еще немало людей, подобных Анне Колотовой, которые очень хорошо знают свои права, нередко забывая в то же время о своих обязанностях — в данном случае об обязанностях гражданина. Лично у меня такие люди никаких симпатий не вызывают, если не сказать большего.
Глава 2
Читая книгу Пита Эрли «Признания шпиона», я натолкнулся на знакомую фамилию человека, который много лет тому назад попадал в поле зрения органов государственной безопасности, когда был малоприметным сотрудником одного из внешнеполитических, как говорили тогда, институтов АН СССР. Это был Сергей Федоренко. Впрочем, не совсем Федоренко, но об этом чуть позже. А пока посмотрим, что написал о нем уже неоднократно упоминавшийся нами автор: «Федоренко был красивым тридцатилетним мужчиной, курил сигареты „Кэмел“, говорил прямо, отличался необычайной сообразительностью и бунтарским духом. У него была репутация абсолютно бесстрашного человека, многие сказали бы, безрассудного… Сергей родился в годы Великой Отечественной войны… Юношей он проявил незаурядные способности в игре в шахматы и в математике… Учитель помог ему поступить в престижный Московский авиационный институт, благодаря которому во многом обеспечивался успех советской космической программы. Сергей стал специалистом по управляемым ракетам, которые рассматривались как оружие будущего, и его работа вскоре привлекла внимание одного из видных советских дипломатов— Н. Федоренко. Н. Федоренко был главой советского представительства при ООН… У него была дочь Елена… Сергей и Елена влюбились друг в друга. После того как они поженились, муж взял фамилию своего знаменитого тестя, поскольку Федоренко-старший не имел сыновей и не хотел, чтобы его фамилия исчезла. Отец Елены устроил так, что Федоренко стал членом советской делегации на переговорах ОСВ-1 — самым молодым в ней, — а затем потянул нужные ниточки, с тем чтобы его взял к себе на работу в ООН Аркадий Шевченко, который в 1972 году стал заместителем Генерального секретаря ООН, вторым лицом в этой системе. Федоренко мог бы вести легкую обеспеченную жизнь, но его ненависть к КГБ и бунтарский дух всегда причиняли ему неприятности… Он рассказывал, что сотрудники КГБ посетили их с Еленой в Москве вскоре после того, как стало известно, что Сергея назначают на работу в ООН. „Они ожидали, что я буду помогать им шпионить, но я отказался играть в их грязные игры и выставил их из квартиры“. Федоренко позвонил своему тестю, и тот, пригласив его к себе, посоветовал: „Скажи сотрудникам КГБ в Нью-Йорке, что ты будешь рад помочь им, а затем делай все, что они просят, так плохо и глупо, что они оставят тебя в покое“. Это был хороший совет, но Федоренко оказался слишком упрямым, чтобы следовать ему. Резидент КГБ в Нью-Йорке Борис Александрович Соломатин быстро отреагировал, когда Федоренко осадил его офицеров. Он вызвал Елену в свой офис и стал отчитывать за плохую работу в качестве оператора-телефонистки в советском представительстве, где она получила эту работу. Елена была в слезах, а ее муж понял, в чем тут дело. „Он показал, как КГБ может осложнить жизнь моей семьи“. Вскоре сотрудник КГБ попросил Федоренко съездить в Новую Англию и посмотреть на строящуюся радарную станцию… Федоренко работал в Секретариате ООН, служащие которого могли свободно передвигаться по территории Соединенных Штатов без каких-либо разрешений. Федоренко считал эту поездку пустой тратой времени… На этот раз, однако, Сергей предложил альтернативный вариант— попытаться разузнать что-либо о Гудзоновском институте, нью-йоркском мозговом центре, имеющем тесные связи с Пентагоном, Советом национальной безопасности и Госдепартаментом. Офицер КГБ был весьма доволен».
