Татьяна Симонова - Советская Россия (СССР) и Польша. Русские антисоветские формирования в Польше (1919–1925 гг.)
Ликвидация Центрэвака была признана преждевременной, поэтому ГПУ уже в феврале 1923 г. сделало заключение о необходимости продлить работу по репатриации и приему из-за границы «на неопределенное время», так как пропускные пункты в СССР не справлялись с продолжающимся наплывом репатриантов[966].
2 февраля председатель РУД направил в полномочные представительства РСФСР и УССР соображения по дальнейшему проведению репатриации, обратив внимание на сезонный наплыв желающих вернуться на родину весной и осенью. Важнейший принцип отправки, ранее согласованный с польской делегацией, сохранялся: «интернированные отправляются на основании военнопленных», что обеспечивало им бесплатный проезд, предоставление им в Варшаве помещения и пищи до момента отъезда на родину. Аболтин предложил также выдать всем интернированным и военнопленным пособие на изготовление фотокарточек, отдельное пособие больным, а также путевое довольствие[967].
Желание беженцев всех категорий вернуться на родину из Польши усиливал, в частности, приказ МВД Польши об интенсификации выселения беженцев из страны. 13 февраля 1923 г. официальное издание «Монитор Польский» опубликовало его текст. Согласно новому циркуляру, местным воеводствам было предписано выселять в принудительном порядке с 1 марта 1923 г. всех русских, нелегально перешедших границу после 12 октября 1920 г.
В связи с этим вновь встал вопрос о количестве русских беженцев в Польше. В. М. Горлов, бывший глава русской дипломатической миссии, сообщал председателю Совета послов М. Н. Гирсу 21 января 1923 г.: «Каково число лиц, которым, в силу этого распоряжения, грозит выселение из Польши, никому даже приблизительно не известно. Польское правительство полагает, что русских беженцев в Польше около полумиллиона»[968].
Представители русских и еврейских организаций на местах сообщали в Лигу Наций о начавшемся после этого приказа МВД фактическом изгнании русских из Польши. «“Зелёная граница” между Польшей и Россией, на которую выгоняют русских беженцев из Польши и с которой их не пропускают в Россию большевики, – это позорный факт, который не должен быть забыт», – подчеркивал представитель русского Земско-городского комитета при Лиге Наций Н. И. Астров[969].
Размах репатриации, проявившийся после объявления амнистии, а также мер польского правительства по выселению русских беженцев, по мнению руководства ГПУ, «обозначил крушение надежд российских контрреволюционных кругов за рубежом». Известно, что с начала 1923 г. генерал Врангель стал ориентировать русскую военную общественность за рубежом на воссоздание боевого потенциала и «сохранение национальной армии»[970].
В связи с этим заявлением в ГПУ был сделан вывод о подготовке врангелевской армии к весенней кампании. Там же созрела концепция о намерении «контрреволюционных кругов», во-первых, сорвать репатриацию, а во-вторых, использовать ее в своих целях. Таковыми были определены Земледельческий казачий союз в Болгарии, стремившийся создать сеть ячеек в СССР из числа репатриантов; деятельность Б. Савинкова по «вклиниванию» членов НСЗРиС в число репатриантов и работа врангелевской контрразведки[971].
Объективно и Польша и СССР были заинтересованы в полной и по возможности быстрой репатриации беженцев на взаимной основе. Однако не только по вопросу о сроках окончания репатриации, но и по вопросу о методах ее проведения у сторон были разные точки зрения. 27 февраля полномочное представительство сообщало в НКИД, что с момента объявления о прекращении работы РУД «никакой отправки в Россию не ведется», польская делегация отказалась размещать репатриантов в бараках на Повонзках и прекратила выдачу им продовольствия. «Положение создается довольно тяжелое, – подчеркивалось в телеграмме, – ибо некоторые лица еще с декабря месяца ждут отправки»[972].
22–29 марта состоялся обмен нотами по этому поводу. 6 и 16 апреля в Москве были созваны заседания обеих делегаций смешанной комиссии с участием представителей НКИД и польского посольства. На заседаниях польская делегация предложила проект дальнейшей работы смешанной комиссии, из которого РУД стало ясно, что поляки продолжают смотреть на репатриацию как на явление «длительное и затяжное»[973]. Кроме этого делегаты РУД «принуждены были констатировать отсутствие у польской стороны желания сотрудничать» «на точной основе репатриационного соглашения от 24 февраля 1921 г.». Было отмечено, что польская делегация стоит на «позиции пассивного ожидания», а не «активного сотрудничества»[974].
У претензий со стороны делегатов РУД были серьезные основания. Начиная с 9 марта 1923 г. полномочный представитель СССР в Польше Л. Л. Оболенский информировал члена Коллегии НКИД Я. С. Ганецкого о «недружественных мерах против интересов СССР» со стороны Польши: «история с Данцигским домом[975], неосвобождение арендованных Внешторгом помещений, аресты и третирование росграждан, как, например, дело Щукина и ряд других».
С февраля 1923 г. польское правительство задерживало отправку около 200 репатриантов, находившихся на Повонзках[976]. «Мы не можем оставить такое положение без ответа», – подчеркивал полпред. «Не желая отвечать репрессиями против польграждан», полпред просил «приостановить реэвакуацию» польского имущества, которое согласно условиям дополнительного протокола к Рижскому мирному договору возвращалось в Польщу и находилось в этот момент на границе в вагонах»[977].
В этой группе репатриантов вследствие недостаточного питания и плохих условий содержания «дело дошло до эпидемических заболеваний». С 6 апреля, как сообщал советский полномочный представитель в Варшаве, они «не пользуются правом выхода из бараков и оказались на положении интернированных. Представляемая поляками пища крайне плоха. Начинаются заболевания. Мининдел отказывается отправлять их в Россию, требуя отправки через смешанную репатриационную комиссию».
В начале апреля 1923 г. польская делегация приняла решение об их выселении из общежития, в котором они проживали. Решение проблемы потребовало вмешательства НКИД и польского МИД[978], 12 апреля деятельность РУД была восстановлена, после чего 13 апреля часть репатриантов – 150 человек русских граждан и 90 украинских граждан смогли выехать из Варшавы[979]. Остальных граждан польская делегация отправила несколько позднее.
Деятельность РУД была продлена до 1 июля 1923 г., поскольку в консульскую часть полномочного представительства продолжали ежедневно обращаться группы пленных красноармейцев, пленных Первой мировой войны и интернированных антисоветских формирований с просьбой об отправке на родину. Консульство не справлялось с таким наплывом желающих. «Положение создается крайне тяжелое», сообщал советский полномочный представитель в Польше в НКИД[980].
В апреле председатель РУД направил полномочному представителю предложение о предоставлении консульству права восстанавливать интернированных (а также пленных Первой мировой войны и пленных красноармейцев) «из глухих деревень Польши» с согласия полномочного представителя в российском гражданстве на месте, не посылая ходатайства во ВЦИК. Вследствие чего появилась бы возможность выдавать визы на въезд в РСФСР в Варшаве, не ожидая разрешения отдела виз НКИД из Москвы. Тяжелое материальное положение лиц этих категорий не позволяло им долго ожидать решения из Москвы и часто приезжать в Варшаву. «Такое же право» Аболтин просил предоставить консульству и в отношении «тех чинов бывших белых армий, отправка коих в РСФСР будет желательна»[981].
С наступлением весны и ухудшением материального положения в связи с экономическим кризисом в Польше и растущей безработицей «замечается намного больший наплыв с работ бывших чинов белых армий с целью вернуться на родину», – сообщал советский полномочный представитель в Варшаве Л. Л.Оболенский в НКИД. Многие из них приходили в Варшаву из отдаленных уголков польской провинции. В лагерях Щепёрно, Стржалково и Калиш также имелось «много записавшихся у комиссаров лагерей на выезд на родину»: в трех лагерях таковых находилось около 300 человек (русских и украинцев)[982].
С началом работы полномочного представительства над списками по персональному обмену в апреле того же года польский МИД отказал в продлении полномочий С. Семполовской в должности советского представителя РОКК в Варшаве[983].
§ 3. Итоги репатриации в СССР
О судьбах вернувшихся в рамках репатриации в Россию пока почти нет информации ввиду закрытости для исследователей профильного архива. Мы вынуждены ограничиться рассмотрением той нормативной базы, которая сложилась в процессе приема значительного контингента репатриантов. Косвенным образом в ней отразились те сложности, с которыми репатриантам пришлось столкнуться по прибытии на место. В феврале 1923 г. ГПУ приняло решение усилить работу по их политической фильтрации, для чего было предписано «провести точный учет и регистрацию возвратившихся репатриантов через органы ГПУ или местные органы управления». Наряду с этим ГПУ потребовало «усилить и углубить спецосведомительную работу» для «выявления группировок в среде вернувшихся на родину», а также «их связи с местным населением, бандитизмом и военнослужащими Красной армии, сельской интеллигенцией, кулачеством, бывшим белым офицерством и т. д.». В этом постановлении особо был выделен пункт о проведении мероприятий «к ликвидации беспочвенных преследований репатриантов со стороны местных властей»[984].
