Вернер Штиллер - Агент. Моя жизнь в трёх разведках
В девяностые годы я не только восстановил свои частные контакты в Восточной Германии, но и попытался побеседовать с бывшими коллегами. Мне было любопытно, что произошло после моего перехода, и хотелось также узнать, что стало с тем или с другим, как они теперь воспринимали ГДР, оглядываясь в прошлое.
Самая удивительная встреча у меня была, пожалуй, с генерал — лейтенантом Гюнтером Кратчем. Он как шеф контрразведки отвечал за расследование моего побега и поиск места моего пребывания на Западе. Журнал «Штерн» устроил в 1994 году наше совместное интервью: охотник и его бывшая мишень мирно сидели рядом. Кратч довольно ясно выразил свою позицию: — Естественно, МГБ следило за народом, а также совершало другие беззакония, но я верил в правоту нашего дела. Я был простым рабочим мальчишкой из Саксонии, для которого в 21 год открылась перспектива профессионального роста. В возрасте тридцати лет я был уже начальником отдела в министерстве в Берлине. Я полностью концентрировался на моем круге задач, а именно, на контрразведке. И это ведь было законное дело, подобные структуры существуют в любом государстве.
Мы тогда в довольно спортивном духе обменялись опытом: они с большим усердием всеми силами меня искали, а я постарался умело от них убежать. Кратч подробно описывал, что они делали и как вышли на мой или на наш след. Это началось с обнюхивания писем, отправленных с востока на запад, так как профессионалам было ясно, что письма с предварительно подготовленными «маскирующими» безобидными текстами попадали в ГДР через тайники, и как бы они не были запаяны, если им приходилось длительное время лежать во влажной земле, то они, как правило, впитывали влагу.
Следующим признаком была дата на письмах. Так как Федеральная разведывательная служба не знала, когда соответствующее письмо будет послано на запад, агент должен был поставить дату только незадолго до отправления. Тогда, естественно, дата получалась написанной другим почерком, чем заранее подготовленный «маскирующий» текст самого письма. Теперь опытный контрразведчик мог легко при проверке вынюхиваемых и открытых писем установить существование расхождений между почерками, которыми были написаны текст и дата. Только цифры даты включались в коллекцию образцов почерка для поиска. Потом следовало проявление написанного тайнописью текста, который существовал, как правило, только в виде групп пятизначных чисел. В нашем случае контрразведчиков очень удивило то обстоятельство, что цифры в зашифрованном письме и цифры в дате «маскирующего» письма были написаны разными почерками. Из этого они сделали правильный вывод, что в деле замешаны два человека.
Криминалистическая экспертиза графологов доказала это с абсолютной уверенностью. С этого момента начался поиск группы из двух шпионов, в результате которого бдительные товарищи потом нащупали Хельгу в Оберхофе. Эрих Мильке с конца 1978 года лично контролировал процесс поисков и оказывал сильное давление, чтобы ускорить разоблачение шпиона.
Я спросил Кратча, как же нам, в конце концов, удалось проскользнуть у них сквозь пальцы, ведь в нашем лице контрразведка предполагала высокопоставленный важный источник, который мог принести много вреда. Он подтвердил мне то, о чем я и сам догадывался после чтения наших досье из архивов Штази. Причина была в экономических проблемах ГДР, а точнее, просто в дефиците зимних шин для автомобилей. В середине декабря 1978 года настала, как известно, самая морозная и снежная зима за многие последние годы, и жизнь в далеких частях Восточной Германии остановилась. Пришлось выключить электростанции, солдат бросили на помощь: на добычу бурого угля из карьеров и на расчистку заметенных снегом городов и деревень. Движение большей частью прекратилось, так как очень многие дороги были завалены снегом. Выезжать на машине можно было разве что в самых необходимых случаях и только с зимними шинами или с цепями против скольжения. Сыщики Кратча смогли только 19 января 1979 года добраться до заснеженного местечка для занятий зимними видами спорта в Тюрингском Лесу. Там они к своему удивлению встретили также коллег из службы внешней разведки ГУР, которые тоже искали Хельгу Михновски. Но к тому времени нас всех там уже не было.
После нашего бегства Кратч проводил также поиск нас на западе, но не получил сведений о месте нашего пребывания, которые были бы пригодны для использования. Поэтому также, как он уверял меня, не существовало и «команды возвращения», которая должна была похитить нас.
Кратч и я лично познакомились только во время этого интервью осенью 1994 года (оно вышло под заголовком «Два смертельных врага за одним столом»), но мы чувствовали друг к другу некоторую симпатию и потому еще не раз встречались у него в садовом домике. При этом возникла идея, чтобы Кратч написал мемуары, для чего он однажды летом должен был приехать в Венгрию на озеро Балатон. Я хотел помочь ему в этом. Но затем это намерение неоднократно откладывалось, а потом Кратч заболел и умер в 2006 году.
Этот старый рубака, до конца веривший в идею социализма, был прямолинейней, искренней и открытей некоторых моих бывших коллег по реферату, с которыми я пытался побеседовать впоследствии. По телефону они всегда меня отчитывали, и никто не был готов встретиться со мной лично. Причиной отказа они называли, что я нанес им большой вред не только в служебном плане, но и в личном. Некоторых перевели на другие должности, другим пришлось жить под наблюдением в течение долгих лет. Бывший мой одноклассник по средней школе, который вместе со мной попал в Сектор науки и техники МГБ, вынужден был покинуть министерство, и стал действующим под легендой вне кадров офицером с особым поручением.
Неожиданно открытыми оказывались, напротив, мои бывшие неофициальные сотрудники на Западе, хотя четверо из них были осуждены и попали в тюрьму. Наибольший срок получил Рольф Доббертин («Шпербер») — 6 лет, в то время как профессора Хауффе («Феллоу») приговорили к условному наказанию. Я снова встретился с обоими после падения Стены. Доббертина я посетил в Париже. Он заверял меня при встрече, что он был бы готов оказать мне помощь, если бы только я дал ему знак, что хотел бы установить контакт с другой стороной. Поэтому основной его упрек был, что я не доверился ему. Я встретился и с Райнером Фюлле («Клаусом») во время интервью «Шпигелю». Ему удалось сбежать после ареста и пробраться на Восток, откуда он потом по прошествии некоторого времени возвратился в ФРГ с помощью БНД. Он знал жизнь секретных служб и мог понять мою ситуацию. Мы обменивались нашим опытом спокойно и без боязни прикосновения, так что для посторонних это выглядело так, как будто здесь беседовали старые приятели о совместно пережитых ими приключениях. Длительные размышления и переживания никогда не были в моем характере, как известно, я всегда предпочитал действие.
Однако самый впечатляющий контакт у меня был, наконец, с Маркусом Вольфом. Моя дочь неоднократно встречалась с ним после появления ее книги в 2003 году и рассказала ему также и обо мне. Сначала его первая реакция была недружелюбной: он предпочел бы оставить старые истории в покое и не беседовать со мной. Но я все же получил его номер телефона и позвонил ему. Он вовсе не проявлял недоброжелательности при разговоре со мной и скорее казался заинтересованным. С определенного времени он сам подвергался критическим нападкам некоторых своих бывших коллег по ГУР, после того как в своих мемуарах «Шеф шпионажа в тайной войне» и на последующих мероприятиях весьма критически высказывался о политической ситуации в ГДР и особенно о геронтократах в руководстве СЕПГ. Так как я всегда высоко ценил Маркуса Вольфа, то мне хотелось объяснить ему свое поведение и дать понять, что я ни в коем случае не рассматриваю себя как предателя. Я сказал ему тогда: — Я предал не ГДР и социализм, а тех, кто привел ГДР к пропасти, тех, у кого на первом месте всегда стояла догма партийной диктатуры, кто не терпел никакой критики и лишил прав народ. Он совершенно согласился со мной в этом вопросе, и мы договорились, что однажды встретимся в Будапеште. Но во время одного из последующих телефонных разговоров, когда среди прочего мы обсуждали время его визита, я совершил ошибку, спросив его об одном конкретном историческом деле. Меня заинтересовала венская резидентура и загадочная гибель корабля «Лукона». Но от этого вопроса у Вольфа, очевидно, возникло впечатление, что я собираюсь выспрашивать его, возможно, даже выведывать информацию по чужому поручению. После этого он прервал со мной связь. На звонки мне всегда отвечали, что его нет дома. На письмо, в котором я попробовал объяснить ему в чем дело, я не получил ответа. Возможно, что ему посоветовали с третьей стороны избегать контактов со мной. Он, как и Кратч, умер в 2006 году, и мы с ним так больше и не встретились.
