Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1915 год. Апогей
Уже 24 мая (6 июня) в «Голосе Москвы» появился призыв: «Нам предстоит трудная задача объяснить оставление нами Перемышля»21. В тот же день «Речь» поместила интервью вернувшегося с Юго-Западного фронта уполномоченного Красного Креста Д. Д. Данчича, который заявил: «Занятый нами Перемышль представлял собой такой же невооруженный город, как и Ярослав, как и Санок. То, что его нельзя защищать, там для всех было аксиомой. И когда из всего нашего фронта он выперся углом на 25–30 верст вперед, то и решили его очистить. Никакой осады не было. Задержали очищение Перемышля только для того, чтобы вывезти все имевшиеся там весьма значительные запасы. И действительно вывезли все до последней мелочи»22. Как показали события в Москве, решить трудную задачу объяснения случившегося не удалось, во всяком случае эффективно, хотя были перечислены все причины, по которым не стоило защищать эту полуразрушенную крепость, лишенную боеприпасов и продовольствия.
26 мая (8 июня) «Голос Москвы» опубликовал очередную статью, посвященную проблеме ликвидации немецкой торговли и предпринимательства в Первопрестольной. К началу войны в Москве насчитывалось около 250 крупных германских и австрийских фирм и до 500 средних и мелких предприятий, принадлежащих частным лицам. На основании закона от 11 (24) января 1915 г. к 1 (14) апреля все их следовало добровольно ликвидировать, однако выполнить это распоряжение в указанный период не удалось, и срок был продлен до 1 (14) июня. Поскольку, по мнению газеты, результатов ликвидации все еще не было видно, она назвала четыре крупнейших предприятия и магазина, права на которые были переведены на подставных лиц23. В этот же день начались волнения среди женщин, в большей части имевших родственников в армии. Они выражали недовольство потерей портняжных заказов, которые, по их мнению, были переданы немецкой фирме24.
Следует отметить, что заказы распределялись благотворительным обществом великой княгини Елизаветы Федоровны. Примерно 3 тыс. человек направились с жалобой к А. А. Адрианову, который обещал разобраться25. Уже на следующий день, 27 мая (9 июня), в рабочих кварталах Москвы поползли слухи о том, что живущие в городе немцы стремятся помочь своим соотечественникам на фронте, распространяют болезни, отравляют воду и прочее. Вечером того же дня произошли первые столкновения26. Среди них распространились новости о таинственных отравлениях на Прохоровской мельнице (в этот день там по непонятной причине отравились 38 человек)27, принадлежавшей фирме «Эмиль Циндель и К». Управляющим предприятием был некий Г Г Карлсен. Немецкие фамилии делали правдоподобными слухи о том, что причинами всех неприятностей было отравление шпионами артезианских источников. Толпа окружила мельницу, но на требование выйти к ним Г. Г. Карлсен ответил приказом закрыть ворота. В результате ворота были взломаны, а управляющий убит. Просьбы его дочери – русской сестры милосердия пощадить отца ни к чему не привели. Затем схожие волнения затронули мельницу Шредера, фабрики в Данилове и Замоскворечье28.
Утром 28 мая (10 июня) многотысячная толпа с портретами императора и флагами двинулась на Красную площадь, после чего стала растекаться по близлежащим улицам. Люди заходили в магазины и требовали предъявить документы, чтобы убедиться в том, что их владельцы не были «австро-германцами». Поначалу такое свидетельство, если оно было, помогало, но приблизительно после трех часов дня процесс окончательно вышел из-под контроля29. Если поначалу собственность подозрительных, с точки зрения толпы, лиц, не имевших документов о русском подданстве, просто уничтожалась: сжигалась, ломалась, втаптывалась в грязь и прочее, то потом ее начали расхищать, и погром уже явно стал приобретать формы массового грабежа, лишенного национальной направленности. Самое активное участие в беспорядках приняли женщины, подростки, рабочие и деклассированные элементы30. Естественно, их центром стали деловые кварталы города.
Страсть к разрушению чужого имущества постепенно начала охватывать и армию. На оккупированных территориях солдаты все чаще совершали бесконтрольные и бессмысленные поступки против собственности. «Входите вы в уютную квартиру, – вспоминал начальник штаба 10-го армейского корпуса генерал Ф. П. Рерберг, – и видите следы пребывания русских: зеркала, стекла, посуда, лампы побиты вдребезги, на столе оставлены недоеденные остатки подчас очень даже вкусных яств – значит, люди были не голодные. Все имущество, хранившееся в комодах и шкафах: одежда и обувь мужская, женская и детская, белье, корсеты, чулки, книги, журналы – все это вытащено из комодов, сложено кучей на полу, посыпано сверху мукой и крупой, принесенными тут же из кладовой, полито солдатскими щами, и поверх всего – нагажено! Никакою логикою действия это невозможно было объяснить, кроме логики озверелых и сбесившихся идиотов! Что-то недоброе предчувствовалось в этих картинах. Хотелось себе представить, что будет по окончании войны, если десятимиллионная наша армия при демобилизации не пожелает сдать оружия, а силою заставить – некем будет, и в деревни возвратятся с винтовками, револьверами и патронами беспринципные и озлобленные мужики, привыкшие на войне убивать людей?! Чувствовалось определенно, что пугачевщины нам не избежать!»31
Летом 1915 г. пугачевщина пришла во вторую столицу. 28 мая (10 июня) С. П. Мельгунов описал в своем дневнике увиденное: «В Москве творится полная неразбериха. Накануне началась забастовка – не желают работать на немцев. Утром перед Котельнической частью был молебен в присутствии большой толпы. А. М. Васютинский спрашивал, по какому случаю, – против немцев. Открылось шествие с флагами и пр. При пении «Боже царя храни!» шествовала тысячная толпа во главе с людьми со значками общества «За Россию». Сзади начинались погромы. Предварительно во всех московских газетах, кроме «Русских ведомостей», печатались списки высылаемых немцев. Накануне усиленно раздавали листки с перечнем и адресами немецких торговых фирм. Все газеты трубили о зверствах немцев. Решили, очевидно, поднять настроение по растопчинскому методу ввиду неудач на войне… Погром разросся и превратился в нечто совершенно небывалое – к вечеру были разгромлены все «немецкие» магазины. Вытаскивали рояли и разбивали. Полиция нигде не препятствовала погромщикам. Власти, очевидно, не ожидали, что погромы примут такой масштаб»32.
Настроения и действия Ф. Ф. Юсупова были не последней причиной того, что события в Москве приобрели такой масштаб и характер. Не считая себя находившимся в подчинении министру внутренних дел, он не сообщал в министерство о том, что происходит в городе. Начальник Охранного отделения и полицеймейстер Москвы также не сделали этого, считая, что информацию в Петроград должен был направить сам Ф. Ф. Юсупов. На этот раз не был активен и А. А. Адрианов33. Как показало в дальнейшем сенатское расследование, генерал отдал приказ, категорически запрещавший полиции применение оружия при любом развитии событий. Чины полиции должны были ограничиваться увещеванием, в крайнем случае действовать нагайками34. Градоначальник даже явил личный пример выполнения собственных распоряжений. Появившись перед толпой в начале волнений в сопровождении 200 полицейских, он ограничился словами, пообещав сам разобраться во всем. Отъехав от митингующих, генерал не предпринял ничего и не отдал никаких распоряжений35. Очевидно, без приказа он уже не считал кощунством грабеж под пение гимна. В результате низшее и среднее звенья городской власти оказались нейтрализованы, а толпа, убедившись в безнаказанности своих первых выходок, стала действовать гораздо активнее36.
Мало кто из чиновников решился проявить инициативу и действовать без приказа. От главноначальствующего указаний не поступало. В начале волнений Ф. Ф. Юсупов сказался больным и не покидал своего дома37. Не торопился он и связаться с Петроградом, хотя бы для того, чтобы получить инструкции от Н. А. Маклакова. Министр внутренних дел узнал о том, что творится в Москве, из утренних сообщений газет. В город немедленно был отправлен начальник Отдельного корпуса жандармов генерал-майор Свиты Его Императорского Величества В. Ф. Джунковский38. В восемь часов вечера 28 мая (10 июня) было собрано экстренное заседание Городской думы, в ходе которого принято решение: обратиться к москвичам с просьбой сохранять спокойствие, к рабочим – с призывом прекратить забастовки, к главноначальствующему – с просьбой пресечь погромы. В 11 часов вечера в здание Думы прибыли Ф. Ф. Юсупов и А. А. Адрианов39.
Обсуждение проблемы продолжилось, в результате чего Ф. Ф. Юсупов также решил обратился к москвичам с воззванием: «28-го сего мая на улицах Москвы произошли печальные события. Начавшись под влиянием стремления удалить с заводов подданных враждебных нам государств, эти события мало-помалу вылились в самые безобразные формы. Собиравшиеся толпы не только били стекла и громили магазины, владельцы которых носят иностранные фамилии, но и грабили находившиеся в них товары. В этом постыдном деле принимали участие также женщины и подозрительного вида подростки». Ф. Ф. Юсупов призывал москвичей доверить борьбу с немцами ему как назначенному императором представителю единственной законной власти: «Я же как носитель этой власти в Москве, с первого дня моего назначения поведший борьбу с немецким засильем, сам сумею защитить интересы родного города от влияния враждебных России лиц и предупреждаю, что не позволю вмешиваться в мои распоряжения. Вместе с тем довожу до сведения жителей Первопрестольной, что при попытках вновь произвести какие-либо насильственные действия, направленные против личной безопасности или имущества, хотя бы и подданных воюющих с нами держав, я приму самые энергичные меры к их подавлению. Одновременно с этим объявляю населению вверенного мне города, что я не допускаю на улицах столицы никаких сборищ или манифестаций»40.
