Олег Айрапетов - Участие Российской империи в Первой мировой войне (1914–1917). 1917 год. Распад
Флот лишился лучших своих адмиралов и офицеров, далеко не все погибшие были непопулярны, но прежде всего масса расправлялась с командирами, которые были на виду. Многие из них до начала революции пользовались уважением и авторитетом среди матросов26. Популярность или репутация человека с характером лишь делала их особо опасными для сторонников революции.
Тем временем Иванов, так и не получив подкрепления, простоял с Георгиевским батальоном в Вырице три дня. Позже он объяснил свое трехдневное бездействие информацией от начальника Генерального штаба генерала Зенкевича, переданной лично с Доманевским. Занкевич извещал, что порядок восстанавливается, а вооруженная борьба только ухудшит ситуацию, власть может перейти к крайне левым. Во-вторых, Иванов получил от Алексеева телеграмму, в которой говорилось о наступившем в Петрограде «сравнительном успокоении и возможности умиротворения путем соглашения Государя с народными представителями. С одним из этих народных представителей, А. И. Гучковым, генерал Иванов обменивался телеграммами и стремился лично повидаться, но ему это не удалось»27. В-третьих, в 00:20 2 (15) марта из Пскова Иванову была отправлена телеграмма. Император приказывал ему не предпринимать особых мер до его приезда в Царское Село: он еще надеялся, что этот приезд состоится28. 4 (17) марта Иванов вернулся в Могилев. 14 марта английский представитель в Ставке отметил в своем дневнике: «Тем не менее приказы к армиям отправляются как обычно, и, как сообщается, большинство фабрик продолжают работу. Отсюда, на расстоянии, это похоже на мирную революцию, но все выглядит плохо»29.
Николай II, уже склонявшийся к идее ответственного министерства, вынужден был отправиться в Псков30. Попытки Бубликова помешать этой поездке и задержать императорские поезда на станции Дно, где предполагалось организовать встречу монарха с Родзянко, успеха не имели31. Первоначально император надеялся всего лишь проехать через Псков: он относился к генералам Н. В. Рузскому и Ю. Н. Данилову, сменившему на посту начальника штаба фронта Бонч-Бруевича, с меньшим доверием, чем к Алексееву32. Главнокомандующий Северным фронтом имел репутацию либерала и считался любимцем оппозиции и ее печати, он поддерживал контакты с Гучковым и не пользовался симпатиями монарха, что было одной из причин того, что Петроградский гарнизон был выведен из подчинения командующего Северным фронтом, а командующий Петроградским военным округом был подчинен непосредственно Военному министру приказом императора33. Рузский болезненно воспринял это решение34. Беляев вступил в должность только что, в начале года. Положение Рузского казалось более прочным. Однако с первыми известиями о волнениях в столице и он начал колебаться. 27 февраля (12 марта), получив телеграммы от Родзянко и от Беляева, в которой военный министр просил прислать в столицу надежные части, Рузский немедленно отправил в Ставку сообщение первого, добавив свои сомнения по поводу целесообразности использования войск35.
Северный фронт был наиболее близок к столице, и не только географически. «Каждый день столица, – вспоминал Ю. Н. Данилов о ситуации конца 1916 – начала 1917 г., – все более и более нас беспокоила своими настроениями»36. Настроения эти были явно не в пользу монарха и его семьи. Показателем их могут быть слухи, появившиеся после «митавского» наступления 12-й армии в январе 1917 г. Теперь в штаб фронта направлялся Николай II. 1 (14) марта в 14:45 начальник штаба Северного фронта Ю. Н. Данилов сделал запрос на имя Наштаверха: «Ввиду ожидающегося через два часа проследования через Псков поезда литера А (императорского. – А. О.), главнокомандующий Северного фронта просит ориентировать его срочно для возможности соответствующего доклада, откуда у начальника штаба Верховного главнокомандующего сведения, заключающиеся в телеграмме 1833»37. Энергичного ответа не последовало. Бубнов объясняет пассивность Алексеева тем, что с самого начала петроградских событий он был болен и упустил благоприятный момент для подавления восстания38. Судя по многочисленным свидетельствам, генерал действительно плохо себя чувствовал и Данилову от его лица отвечал А. С. Лукомский: он подтвердил сведения, изложенные в телеграмме № 183339.
Псков. Отречение
Гарнизон Пскова еще находился под полным контролем, беспорядки в его частях начались позже, в ночь с 4 на 5 (с 17 на 18) марта. В состав гарнизона входили штаб фронта, мастерские и парки, госпитали, распределительный пункт, где отправляли в части солдат и офицеров, возвращавшихся после отпусков и ранений (иногда их численность достигала 40 000 человек). Рядом с городом находился лагерь военнопленных на 15–20 тыс. В городе находилось до 30 тыс. нестроевых солдат, работавших в различных мастерских, наиболее слабо дисциплинированная часть гарнизона, тяготевшая по своим настроениям к Петрограду. Были в Пскове и дисциплинированные части – школа прапорщиков, которую М. Д. Бонч-Бруевич называет «гвардией гарнизона» и до 8 тыс. строевых, занятых в основном караульной службой1. Рузский, по свидетельству, сделанному им вскоре после отречения императора, хотел по возможности сохранить приезд в тайне2. Генерал не выставил почетного караула, сославшись, по свидетельству Ю. Н. Данилова, на невозможность вызова с фронта строевых частей. Тем не менее сил для оцепления вокзала хватило3.
Для связи со Ставкой в штабе фронта был оставлен генерал-квартирмейстер генерал-лейтенант В. Г. Болдырев. Рузский и Данилов ждали прибытия императора около двух часов. За это время из Ставки было получено сообщение о восстании в Москве и Кронштадте4. Болдыреву и была передана из Могилева просьба доложить императору о «безусловной необходимости принятия тех мер, которые указаны в телеграмме генерала Алексеева Его Величеству…». Просьба была передана от лица Алексеева и великого князя Сергея Михайловича. Просьбу передавал Клембовский – помощник Наштаверха. Он же проинформировал Псков о том, что «Великий Князь Сергей Михайлович, со своей стороны, полагает, что наиболее подходящим лицом был бы Родзянко, пользующийся доверием»5. Позже, уже накануне своего ареста и казни в Пятигорске, Рузский оставил воспоминания об этих днях, в которых придавал особое значение этой информации и объяснял свои действия исполнительностью: инициатива, по его словам, принадлежала исключительно Алексееву6. Это не помогло – в Белом движении именно его считали главным виновником событий, и даже страшная смерть генерала ничего не изменила.7
В какой-то степени Рузский был прав: трудно было бы представить возможность самостоятельных действий главнокомандующего Северным фронтом без переписки с Могилевым. По мнению Болдырева, именно события в Москве и Кронштадте подтолкнули Ставку пойти на решительные требования. «Дай Бог удачи Родзянке, – записал он в своем дневнике 1 (14) марта, – про него много говорят, и в добродушно шутливом тоне, но судьба его вынесла и – исполать ему! Большую роль во всем это сыграло решение адмирала Непенина, командующего Балтийским флотом, он первый признал Исполнительный комитет Госуд. думы и, может быть, спас от анархии флот. Любопытно, что он уже ставит деловые, вызываемые боевыми условиями, требования новому начальству: требует сталь, муку и пр. – видно, что он имеет на первом плане не борьбу властей, а интересы Отечества. Между тем события растут; преступная медлительность питает анархию; восстала Москва, охвачен бунтарством Кронштадт, где убит уже командир порта. Странно складываются события: неограниченный монарх, лишенный опоры, бродит по своей стране и просит одного из своих главнокомандующих о беспрепятственном проезде через Псков. Этому городу и Рузскому, видимо, суждено сыграть великую историческую роль; здесь, в Пскове, опутанному темными силами, монарху придется вынужденно объявить то, что могло быть сделано вовремя»8.
Уже в 17:37 Рузский сам обратился к Родзянко как к главе Временного комитета Думы, а фактически как к главе правительства, с просьбой принять меры для водворения в столице порядка и обеспечения безопасности вокзалов и железных дорог9. Родзянко ответил категорично: «Все меры по охранению порядка в столице приняты. Сообщение по железным дорогам поддерживается тщательно и непрерывно. Опасений за подвоз продовольствия нет, распоряжения даны, возникающие беспорядки ликвидируются. Спокойствие, хотя с большим трудом, но восстанавливается»10. Приблизительно в восемь часов вечера поезд Николая II прибыл в Псков, на вокзале его встретил с докладом губернатор: в городе было спокойно. Главнокомандующий фронтом отсутствовал. По свидетельству Рузского, он распорядился, чтобы приезд этот прошел незаметно, и вместе со штабом поехал на вокзал. Придя в вагон, где находились сопровождающие монарха офицеры, Рузский обрушил на них свое раздражение. Все свидетели этой сцены вспоминают, что генерал вел себя предельно жестко, даже бесцеремонно. Повторяя обвинения о влиянии Распутина, на просьбу о помощи Рузский ответил предложением сдаться11. Правда, Данилов, присутствовавший при этой сцене, считал, что сухой, желчный стиль был особенностью речи Рузского и он всего лишь казался грубым12. Пожалуй, это единственное свидетельство такого рода.
