Александр Бушков - Возвращение пираньи
Но не было времени иронизировать или шутить. Он лишь удивленно поднял брови, глядя на объемистую сумку, которую Ольга притащила с собой:
— А это что?
— Платья, конечно, — ответила она словно бы даже удивленно. — Не бросать же? Сумка совсем легкая…
От растерянности он промолчал, махнул рукой, и Ольга обрадованно потащила сумку к борту, опасаясь, очевидно, что грозный вождь может передумать.
Подбежал Фред, пыхтя, обеими руками держа перед грудью ящик с кошками: одна, видимо, почувствовав резкую перемену обстановки, надрывно замяукала.
— Вниз! — скомандовал Мазур. — Принимай вещи!
— Только кысок не оставь…
— Ладно ты, вниз!
Выругавшись мысленно, Мазур первым делом переправил в лодку кошачий ящик — теперь заорали все три, — потом взялся за сумки и оружие. Появился Кацуба с четырьмя канистрами, две он волок в руках, две зажимал под мышками и оттого передвигался, нелепо скрючившись, семеня.
— Живо, живо! — поторапливал Мазур.
— Сеньор коммодор!
Он резко повернулся, не сразу и сообразив, кому принадлежит женский голос, был уже мысленно в каком-то другом мире, ничего общего не имевшем с пароходом.
Супружница инженера наконец-то рискнула первой из обитателей «господской» половины выйти на палубу. Увидев два имевших место трупа, отшатнулась, но не убежала. Уставилась на Мазура испуганно, моляще, с надеждой:
— Все ведь кончилось?
— Не совсем, но в общем… — промямлил он.
Снизу нетерпеливо свистел Кацуба — все трое уже сидели в лодке, судя по звукам, кто-то из них, не теряя времени, пытался запустить мотор.
— Вы что, уезжаете? — Молодая женщина сделала такое движение, словно хотела ухватить его за рукав. — Как же теперь…
Ну, и что ей теперь скажешь? Что вообще можно сказать? Самого главного нельзя, а все остальное не годится, поскольку не поправит пикового положения, в котором нежданно очутилась насмерть перепуганная сеньора из общества. Впрочем, и главное, окажись оно каким-то немыслимым чудом ей известно, опять-таки ничего не поправит…
Отведя глаза, стиснув зубы, Мазур соскользнул на штормтрап, с привычной сноровкой перебирая толстые деревянные перекладины, спустился в лодку, где оказалось довольно просторно.
Мотор взревел — Кацуба с ним справился в два счета, — стал выплевывать сизый чад. Перехватив взгляд напарника, Мазур кивнул, подполковник дал газ, и пароход словно отпрыгнул назад, в лицо ударил сыроватый ветерок…
Глава десятая
Когда сказочники правы…
Темно-зеленое пластиковое корыто, невысокое, как мыльница, плоскодонное и квадратное, как мыльница, начерпало бы изрядно воды и пошло ко дну при малейшем волнении, но здесь, на спокойной реке, где течения совершенно не чувствовалось, оно оказалось чуть ли не идеальным средством передвижения. Поначалу Кацуба, повинуясь естественному рефлексу бегущего, чересчур поддавал газу, сидящих захлестывало брызгами, пару раз при резких поворотах через борт плеснула коричневая водица, но очень быстро рулевой приноровился, нашел подходящую скорость, позволявшую поспешать, но не нестись сломя голову.
Потом скорость пришлось сбавить — коряги шли косяками, огромные, уродливые, стволы и сучья мертвых деревьев, толстые ветви торчали шипами и при малейшей оплошности рулевого могли превратить кого-то из сидевших в лодке в цыпленка на вертеле. С высокой палубы «Хиггинса» река представлялась совсем другой, но теперь…
Кацуба совсем сбросил газ — слева высоченная и косматая зеленая стена размыкалась, пропуская сливавшийся с Уакалерой спокойный поток, раза в два ее уже.
— Здесь? — спросил подполковник.
— Я же не господь бог… — проворчал Мазур, изучая карту. — И спидометра у них нет… но очень похоже, что здесь….
Кацуба осторожно ввел лодку в безымянный приток. Лодка теперь плыла со скоростью уносимой течением щепки — коряги перли, как горбуша на нересте.
Вот это были настоящие джунгли. Сельва. Гладкие, светло-бледные, как снятое молоко, какие-то синюшно-болезненные стволы вздымались, тесня друг друга, спутанные пучки лиан заплетали любой кусочек свободного пространства, свисали сверху причудливыми петлями, в свою очередь, отяжеленные лохматыми бородами ярко-зеленого и коричневого мха, а снизу с той же буйно-сумасшедшей жизненной силой вздымались густые папоротники (а может, и не папоротники, аллах их ведает). Зеленая путаница лиан казалась толстенной паутиной. Мазур не удивился бы, появись наверху паук размером с теленка.
Лишь посередине реки было более-менее светло — деревья так и норовили сплести ветви куполом, образовать зеленый свод. Оба берега затопил смутный полумрак.
— Это ничего, — сказал Кацуба сквозь зубы, осторожно отпихивая прикладом винтовки самую легкую корягу. — Видели бы вы, что в таких местах творится в сезон дождей…
— Видывали, знаете ли, — сообщила Ольга.
Мазур промолчал, хотя и он мог бы повторить то же самое. Тогда они шли к аэродрому как раз в сезон дождей: мерзейшая погода — лучший друг диверсанта, каковой с ней находится в сложнейших отношениях любви-ненависти…
— А теперь вот сюда…
Выключив мотор, Кацуба, загребая оказавшимся в лодке коротким веслом — лопасть раза в три длиннее рукояти, что-то индейское, надо полагать, — повел ее в сумрак, за высоченный ствол мертвого дерева, наполовину лежавший в воде. Прежде чем к нему причалить, как следует постучал прикладом по стволу — ну да, чтобы какая-нибудь пакость, вздумай она тут греться на солнышке, убралась поздорову.
Пакости не оказалось. Поблизости, метрах в десяти, у поверхности воды лежал невеликий кайманчик, но он старательно прикидывался мирной колодой, то ли решив, что сей новоприбывший предмет ему не по клыкам, то ли собираясь сначала изучить обстановку.
Кацуба хлопнул Кошачьего Фредди по плечу, показал на винтовку, на каймана, на воду. Фредди кивнул, перехватил свой «гаранд» поудобнее и стал следить за примыкающей акваторией.
От ствола несло едкой плесенью. До Уакалеры было метров двести. На берегу между быть-может-и-папоротниками во множестве росли похожие на колокольчики уникальные цветки кантуту — их можно было встретить только в этих местах, меж Уакалерой и Ирупаной. Это был национальный цветок Санта-Кроче — как березка для русских и кедр для сибиряков. Даже более того — флаг республики, его три вертикальные полосы повторяли цвета кантуту: зеленый, желтый, красный. Мазур все это слышал вчера вечером на балу, когда кто-то из товарищей по путешествию решил посвятить его в тайны здешней геральдики.
— Почему остановились? — спросила Ольга.
— Потому что сломя голову бежит только глупый беглец, — тихо ответил Кацуба. — А умный время от времени останавливается и оглядывается… — Он потыкал ствол прикладом винтовки, проверяя его на прочность. — Выдержит, недавно упал…
Воткнув в вонючую древесину, насколько удалось, свое мачете, привязал к нему лодку. Хотел, сразу видно, привычно приказать, но в последний момент вспомнил о субординации и спросил Мазура:
— Кто здесь, кто на берегу?
— Я на берег, — сказал Мазур.
Взял в охапку сразу несколько стволов — СЕТМЕ, привезенный из столицы «гаранд», тот самый автомат, позволивший ему одолеть сопляка в каюте, — выпрыгнул на берег. Стволов навалом, ч-черт, а вот магазинов к ним — раз-два и обчелся, не обременяли себя боеприпасами господа леваки, не рассчитывали, что вместо легкой победы получат по морде…
Осторожно вошел в высокие, по грудь, заросли ломких, сочных кустов. Главное было — не напороться на змею, в багаже есть надежная сыворотка, но сейчас, когда вот-вот может налететь погоня, змеиный укус как нельзя более некстати…
Словно бы плыл по грудь в зеленом буйстве здешних исполинских сорняков. Найдя хорошую позицию, примостил испанскую трещотку на суку, аккуратно прислонив две другие к стволу. В отличие от парохода, сельва — идеальнейшее место для засады.
Довольно долго ничего не происходило. Минут десять он стоял в напряженной позе. Потом с Уакалеры донесся явственный стук мотора — судя по звуку, монотонному гуденью, перемежавшемуся чиханием и треском, догонявшие шли на большой скорости хитрыми зигзагами, уворачиваясь от коряг. Опыта в здешнем судовождении у них, заранее можно сказать, побольше, чем у Кацубы, — ну да, привыкли пиратствовать на этой тихой реченьке…
Где-то у слияния притока с рекой мотор резко сбавил обороты. Повернут? Не повернут? Мазур переставил диоптрический целик на «100», коснулся щекой гладкого приклада.
Медленно проползали секунды — тик-так-тик-так… Рев мотора. Лодка умчалась дальше по реке — в ту сторону, куда они сами поплыли бы, не сверни в приток.
Покосившись влево, он рассмотрел сквозь путаницу лиан лежавшего на стволе, за толстым суком, Кацубу, голову стоявшей во весь рост в лодке Ольги, никелированный ствол «беретты» на фоне ее щеки и золотистого локона. Эта должна жить, повторял он, как заклинание, с этой ничего не должно случиться. Хватит и того, что лопухнулся, не уберег ту…
