Андрей Окулов - В борьбе за Белую Россию. Холодная гражданская война
В другой раз я снова ехал в Англию через Париж, где задержался на несколько дней — друзей у меня во французской столице было немало. На этот раз английский пограничник обратил внимание на мой помятый вид и решил тщательно проверить мой багаж. В сумке лежали конверты с деньгами и разработками операций. На каждом конверте — кличка «орла». Он вскрыл несколько из них.
— Что это?
— Деньги.
— Чьи?
— Мои.
— Что написано на конвертах? Я этого языка пе знаю.
— Названия месяцев. Чтобы все сразу не потратить. Пытаюсь, знаете ли, экономить.
И тут меня передернуло. На дне сумки лежал пистолет «вальтер». Пистолет был газовый, но в Англии они тоже запрещены. Конверты с надписями на непонятном языке, деньги, пистолет. Что еще нужно пограничнику, чтобы отправить меня в контрразведку? Вот тут моя карьера Участкового и закончится.
Но пограничник улыбнулся:
— Что, здорово погуляли в Париже?
— Было дело.
— Простите, что задержали вас, но все это так подозрительно… Счастливого пути!
Если бы советская таможня работала с такой же «тщательностью», эффективность «Закрытого сектора» повысилась бы в несколько раз. А газовый пистолет я подарил хозяйке нашей лондонской штаб-квартиры, чтобы она больше не боялась оставаться в доме одна.
* * *Восемнадцать, Даунс-Роуд, Бекенгем, Кент. Адрес конспиративной квартиры «Закрытого сектора» НТС в Лондоне. Это был дом покойного Льва Александровича Papa, где теперь жила его вдова, Людмила Николаевна. «Тетя Лина», как ее называли все наши. «Закрытый сектор» снимал у нее второй этаж.
Городок Бекенгем входил в необъятный Большой Лондон, но добираться до него от столицы нужно было на электричке. Тихий тупичок, обыкновенный двухэтажный английский домик из красного кирпича, позади — маленький садик с деревянным забором. Из таких домов состоял почти весь Бекенгем.
По этот дом был особенный. Кроме тети Лины и ее соседки, пожилой немки, посещать его разрешалось только Алексу, мне, курьерам из штаба и семейству Миллеров, которые были открытыми представителями НТС в Лондоне. Давать свой настоящий адрес кому бы то ни было я права не имел. Равно как и номер телефона. На все деловые и неделовые встречи я должен был приезжать неизвестно откуда, а потом исчезать неизвестно куда. Звонить из дома по телефону тоже было запрещено. Для того чтобы позвонить, нужно было обходить окрестности и выбирать телефонную будку. Звонить из одной и той же будки несколько раз подряд тоже было запрещено. Отчет о проведенной операции передавался следующим образом: я или Алекс заходили в телефонную будку, номер которой заранее был известен в штабе. Короткий звонок в Германию: «Говорит Алекс (Стив). Позвоните в будку номер 5 (или — 3,4,6)». Работник штаба через несколько минут отзванивал в будку, и ему сообщалась кличка «орла» и результат проведенной операции. Поскольку постороннему человеку, ожидавшему возле будки своей очереди, такие сигналы с номерами могли показаться подозрительными, я сменил коды. Вместо номеров каждая будка получила свое название: «У гастронома», «Перекресток», «Кент». Услышав, что кто-то звонит с перекрестка или из графства Кент, прохожие навряд ли могли обратить на это внимание.
Единственными обитателями в доме тети Лины кроме двух работников «Закрытого сектора» были два волнистых попугайчика. Именно их Папа Миллер использовал как свой код для общения с «Закрытым сектором». Когда он хотел пообщаться со мной или Алексом, он звонил тете Лине и говорил, что «заедет посмотреть на попугайчиков».
* * *Лицо тети Лины было добрым по определению. Поссориться с ней было просто невозможно. Самое страшное, что я от нее слышал за все три года проживания в одном доме, — это: «Степан, противный мальчишка!» Это было после таких «мелочей», как игра в «русскую рулетку» с холостыми патронами или затопление всей кухни. Револьвер на Рождество принес ее зять, и я по пьяному делу предложил сыграть в старинную гусарскую игру. Один раз щелкнул, следующий по кругу отказался продолжать забаву, я решил проявить храбрость и щелкнул еще раз. Выстрел. Правое ухо с тех пор слышало хуже левого.
С потопом было проще. Наливал воду в стиральную машину, зачитался и забыл вовремя выключить. Пришлось линолеум менять.
Тетя Липа успела родиться в Санкт-Петербурге. Во время Гражданской войны родители бежали во Владивосток. Единственное, что осталось на память о тех временах, — картина, пейзаж, сделанный маслом. Тетя Лина рассказывала, что родители вывезли его, свернув в рулон и спрятав в зонтик. О жизни во Владивостоке она помнила, как в городе была эпидемия гриппа.
— Люди падали прямо на улицах. По городу бегали японцы в марлевых повязках и собирали упавших. А детишки выпрашивали у японских солдат конфеты.
Когда красные захватили Приморье, Людмила Николаевна с мамой бежали дальше — в Шанхай. Отец остался защищать Белое Приморье и погиб в бою с большевиками. Она помнила, как ехала на трамвае с мальчишкой из ее школы, который дразнил ее и говорил, что прыгать с подножки могут только мальчики. Чтобы доказать, что девочки тоже бывают смелыми, она спрыгнула — и сильно повредила ногу. Сбежались китайцы, начали что-то лопотать… Травма давала о себе знать всю жизнь.
Из Харбина семья отправилась в длительное путешествие, пока не добралась до Латвии, где и осела. Русских в ставших независимыми прибалтийских странах оставалось немало.
Я вспомнил статью в советской прессе, о которой в свое время спорил с отцом. В ней писалось о некоем докторе Мамантове, который жил в Риге и состоял в фашистской организации «Рутения». В газете был опубликован снимок группы молодых людей в странной форме. Отец тогда посоветовал мне не доверять советской прессе ни при каких обстоятельствах:
— Что ты видишь на этом снимке? Группу молодых людей в какой-то форме. Откуда ты знаешь, что это форма фашистской организации?
Оказывается, тетя Лина лично знала того самого доктора Мамантова. Мой вопрос о том, действительно ли «Рутения» была фашистской организацией, ее удивил.
— Ну, они были русскими патриотами. Иногда это переходило в словесный национализм. Ведь «Рутения» — это было землячество русских студентов в Риге. Но при чем тут фашисты?
В Риге она и познакомилась со своим будущим мужем. Один раз студент немецкого происхождения осмелился в его присутствии оскорбительно высказаться о России. Лев Александрович тут же вызвал его на дуэль. На шпагах. Тогда это не было редкостью в студенческих кругах. На память от этой дуэли у него остался длинный шрам на руке. «Зато противника увезли в божницу», — с усмешкой добавлял он.
В 1940 году в Ригу вошли советские войска. Начались аресты и депортации. В первую очередь репрессии коснулись русской эмиграции. У Сталина и Гитлера был договор, по которому все прибалтийские немцы имели право уехать из трех оккупированных республик в Германию. Этим воспользовались многие русские эмигранты.
— Достаточно было назваться немцем. В той суматохе никто это серьезно не проверял.
Всю войну тетя Лина провела в нацистской Германии. Здесь у нее родился первый сын.
— До самого последнего дня войны поезда ходили по расписанию, несмотря на бомбежки. И на каждой станции можно было отоварить карточки. Все-таки порядок у немцев в крови…
После войны они оказались в американской зоне оккупации. Лев Александрович получил приглашение работать в русской службе Би-би-си. Так семья оказалась в Англии. Тетя Лина пошла работать в биологию, которую изучала когда-то в Риге, где и осталась до самой пенсии. Лев Александрович потом переехал во Франкфурт и стал директором издательства «Посев». В 1980-м он собирался оставить этот пост и вернуться в Лондон, но попал в автомобильную катастрофу. Дом его продолжал служить делу НТС.
* * *Англия. Кажется, что здесь все не так, как на Континенте. В первые час-два, проведенные на лондонской улице, понимаешь: что-то не так, как в остальной части Европы, но вот что? Потом соображаешь — машины ездят по левой стороне улицы. Кстати, в Лондоне есть одна улица, где движение — правостороннее. Это улочка, ведущая к отелю «Савой». Вероятно, чтобы богатым гостям с Континента было привычнее.
В первый день по приезде я отправился в мясную лавку и попросил взвесить мне двести граммов колбасы. Вся лавка сбежалась: каких еще «грамм»?! Но один из продавцов догадался: «Это будет где-то полфунта!»
Пришлось привыкнуть к фунтам. Так же как к унциям, ярдам, пинтам и дюймам.
Водопроводные трубы — снаружи. Черные, чугунные, коленца не соединяются, выход — на несколько сантиметров над люком. Так что если кто-то ел макароны, а потом мыл тарелку — остатки этих макарон могут зависнуть на решетке, чтобы прохожие могли осведомиться насчет меню хозяина дома. Беда, если вдруг морозы ударят — в этих наружных трубах быстро образуются ледяные пробки. Так и у меня один раз случилось. Вода из раковины никак не хотела уходить, пока не нагрел несколько чайников кипятка и не растопил препятствие. Конечно, если мороз случится за тридцать, трубы полопаются, но таких морозов на этом острове не бывает. Как и снега на Рождество. На это букмекеры принимают самые высокие ставки.
