Александр Никонов - Непридуманная история Второй мировой
Франклин Рузвельт, который впервые встретился со Сталиным, заметил, что ожидал увидеть в нем джентльмена, а увидел кавказского бандита. Что ж, плохое воспитание есть плохое воспитание. Ничем это не вытравишь. Не зря ведь существует такое выражение «человек из хорошей семьи». Это значит породистый человек. Воспитанный. Сформированный с детства. А Сталин был — чертополох. Его учила улица. И в улицу он потом превратил всю страну.
При всем при этом Сталин, разумеется, был высокопримативным самцом и способной личностью (обезображенной, правда, различными психологическими уродствами и тюремными замашками).
Высокая примативность этого самца просто перла из него. Черчилль в своих воспоминаниях писал о Сталине: «Его влияние на людей было неотразимо. Когда он входил в зал на Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки по швам». Говорят, даже парализованный Рузвельт при появлении Сталина делал непроизвольное движение вперед, словно собирался встать со своего инвалидного кресла. Ибо в дверь входил настоящий государь! Восточный деспот.
Пахан.
Блатные манеры кремлевского вождя отражались в его политике. Вспомним историю с разделом Польши. Два уголовника договорились одного пана порезать. Решили: вместе нападем и в два пера лоха распишем. Начало операции — 1 сентября 1939 года.
И вот в полном соответствии с договоренностями один урка (Гитлер) напал на жертву. Завязалась драка. А второй (Сталин) не напал. Сидит и, ножичком поигрывая, с любопытством смотрит, как «дружок» его с паном дерется, кровь льет.
— Ну, чего ж ты, сука! — кричит молодой хулиган Гитлер уркагану Сталину. — Помогай!
А Сталин молчит, смотрит исподлобья, как они ножами секутся. И вот когда Гитлер, уже наполучавший изрядно порезов, стал Польшу одолевать, тут Сталин сзади подошел да сзади Польше ножик аккуратно и воткнул. Прямо в печень. Помог напарнику, как обещал. Гитлер кругом в крови. А на Сталине — ни кровинки. Ну, разве что самая малость, пара капель польской крови на обшлаг попала.
А добро награбленное потом по справедливости поделили. Был же уговор!
Уркаганские замашки и общая невоспитанность советского государя отражались и на его внутренней политике. Сталинские газеты, сталинские прокуроры и делегаты сталинских съездов изъяснялись полууголовным лексиконом:
«…шут гороховый на посту премьера…» (о премьере соседнего нейтрального государства)
«взбесившиеся собаки будут уничтожены!»
И т. д.
Это нужно представить себе!.. Вот, скажем, проходит самое официальное, самое главное, самое пафосное действо — съезд партии. Например, XVIII съезд ВКП(б). Здесь люди с трибуны не импровизируют. Здесь все говорят по бумажке. То есть горячкой и запалом поток ругательств не объяснишь. Если кто-то что-то изрыгает с трибуны, значит, это было заранее, на холодную голову написано, кем нужно вычитано и утверждено к произнесению.
Сидит, значит, ночами офицер-делегат, лоб морщит, ругательства выдумывает. Чтоб позабористее, но при этом без хулиганства. А как тут грань уловишь? Это же искусство! Вот такое, например, слово можно употребить с трибуны или нет? Вопрос. А вот такое и эдакое уже не раз употребляли, стало быть, проверенные слова. Апробированные. Партийный лексикон. Это хорошо. Хорошо, да не совсем! Проверенные — значит заезженные. Нельзя ж ему, боевому офицеру повторять то, что другие уже тыщу раз сказали! Какой тогда смысл в его речи, если он мало того, что то же самое скажет, да еще и теми же словами!?… Значит, нужно еще каких-то ругательств добавить. Или мудреный оборот изобрести. Чтобы его речь чем-то от других отличалась. Сиди и думай! Карандаш грызи.
И вот выходит на трибуну Герой Советского Союза, советский офицер-пограничник и читает по бумажке:
— Пусть жалкие козявки ползают под ногами у советского слона… Пусть беснуются фашистские мракобесы. Для каждого сумасшедшего мракобеса мы найдем смирительную рубашку.
А коммунистические газеты в империи Сталина, не стесняясь, обзываются на политических оппонентов режима «скотами», «мразями», «харями» и пр. Ей-богу, было в этом что-то инфантильное. А во всем режиме — детско-жестокое. Режим был жесток, как зона, на которой сидят малолетки.
Душевно незрелое общество…
Проза Суворова — смесь сахара с перцем.
Гитлеризм-сталинизм — термоядерная смесь модерна с самой отсталой, самой дикой суеверной деревней…
А советское общество — это смесь чего с чем? А советское общество представляло собой невероятную смесь любви и страха, истерических надежд на светлое будущее и патологического недоверия к мрачному сегодняшнему дню.
Диктаторы чувствуют толпу. Поразительно меткие замечания о характере и повадках народа оставил когда-то Наполеон. Ему вторил великий знаток масс Гитлер. Не худшим дрессировщиков народных толп был и Сталин.
Сталин знал: народ — это цепной пес. Сталин знал: есть у его народа поговорка — «бьет, значит любит». И она справедлива.
Этологи говорят: щенки больше любят не тех хозяев, которые их только наказывают — таких они боятся и ненавидят. И не тех, кто только ласкает и сюсюкает — таких они презирают и не слушаются… Больше всего собака любит такого хозяина, который и бьет, и поощряет.
Если ты — добрый начальник — улыбнулся кому-то, твоя улыбка ничего не стоит. Она давно девальвирована. Но если кому-то улыбнулся или кинул орден кровавый диктатор. Осчастливленный человек прослезится, возлюбит и из кожи вылезет, чтобы угодить Хозяину.
Сталина обожали. Один мой знакомый рассказывал. Как-то отец взял его — тогда еще мальчишку — с собой на первомайскую демонстрацию. Толпа шла по Красной площади. На мавзолее стоял Отец народа. На Красную площадь заходили нормальные люди — со своими разговорами, проблемами. Но по мере приближения к мавзолею толпой начинала овладевать фанатическая истерия. Которая достигала максимального градуса непосредственно перед трибуной. Лица людей необратимо менялись, глупели, сияли бессмысленным счастьем, сознание зауживалось. Все головы смотрели только на трибуну, а рты сами собой кричали что-то невразумительно лозунговое, исполненное восторгов и любви.
Но по мере удаления толпы истерия спадала. И людям становилось стыдно и неудобно друг перед другом за эту непонятную вспышку. После выхода с Красной площади отец внимательно посмотрел на сына:
— Видел?
Тот молча кивнул.
— Пойдешь еще когда-нибудь на демонстрацию?
Сын отрицательно покачал головой.
Да, есть люди, на которых это не действует. Но большинство — животные. Которые в толпе любят Хозяина. А в одиночку Хозяину мрачно не доверяют, боятся его и втайне ненавидят, не признаваясь в этом самим себе. А что вы хотели? Психологический диполь. Если в одном месте убавится, в другом прибавится. И наоборот…
Пожалуй, ни в одной стране не было такого феномена, который случился в СССР после 22 июня 1941 года. Когда на мирно спящие города посыпались немецкие бомбы, рапорта сексотов НКВД отразили гуляющие в народе слухи о том, что это наши, советские самолеты бомбят советские города — для того, чтобы спровоцировать войну с Гитлером.
Советскому человеку это представить себе было легко. Если Сталин убивает и сажает собственных граждан миллионами, то какая ему разница, чем их убивать — пулями в подвалах или бомбами с неба.
Конечно, не все советские люди представляли себе тогда масштабы репрессий. Но ужас перед ними и понимание опасности сболтнуть лишнее было разлито в обществе и воплощалось во фразах типа «прикуси язык, а то сядешь» и сталинских плакатах «Не болтай!». В сталинской империи свободы слова не было. Это значит, что в сталинской империи сажали и казнили за слова. И просто так.
Однажды доблестные чекисты разоблачили в городе Иванове вредительскую группу (ст. 58–10, «антисоветская агитация») на ткацкой фабрике. Эти диверсанты выпускали ткань, в рисунке которой «с помощью лупы можно было рассмотреть фашистскую свастику и японскую каску».
Моя мама при Сталине была совсем молоденькой 16-летней девочкой, работала в Москве на военном предприятии. Ребенок, по сути. Детский труд при товарище Сталине был вообще в большом почете. Жила в бараке, жратвы путной не было, работали по 12 часов. И однажды она проспала. То ли будильник подвел, то ли организм уже ни на что не реагировал. В общем, не услышала. И потому проснулась за 20 минут до начала смены. Пулей вылетела из дому и туфли надевала уже в вагоне метро. А до вагона по эскалатору бежала босиком, зажав в руках обувь.
«Сажали за 30-минутное опоздание в станку, за сломанное по неопытности (или из-за нереальных норм выработки) сверло, за порванную на испытаниях гусеницу нового танка, за то, что родился в «освобожденной» Восточной Польше или Бессарабии, за то, что дальний зарубежный родственник прислал сдуру почтовую открытку, за невыполнение обязательного минимума трудодней», — констатирует Марк Солонин.
