Андрей Рытов - Рыцари пятого океана
Только прислонил я голову к свернутой валиком кожанке, раздался звонок. Снимаю трубку и узнаю по голосу Василия Ивановича Морозова:
— Где вы сейчас находитесь?
Я объяснил.
— А вы знаете, что в Белом Бору танки противника?
Сон как рукой сняло: Белый Бор совсем рядом.
— Быстро сворачивайтесь и переезжайте на новое место, — распорядился командующий армией. — Мы тоже отходим.
Посыльный позвал Чумакова.
— Что случилось, Андрей Герасимович?
— Немецкие танки в Белом Бору.
— Не может быть, — не поверил он.
— Морозов звонил.
— А, черт! Опять переезжать, — выругался Чумаков и тотчас же выбежал на улицу.
Объявили тревогу. Все пришло в движение. Заурчали машины, началась погрузка штабного имущества. Когда все закончили, Чумаков иронически бросил:
— Научились быстро собираться для драпа… Когда это кончится? Раньше думал: ну отступим до Западной Двины — и все. Дальше немцу ходу не дадим. Но вот оставили и этот рубеж. Потом жил надеждой, что враг будет задержан на старой границе, где‑то у Пскова, Острова. Но нет, снова идем на восток. Сколько можно? На запад‑то когда пойдем?
— Дай срок, пойдем. И так пойдем, что фашисты не успеют унести ноги…
В восьми километрах от Белого Бора, на аэродроме Гостевщина, стояла эскадрилья 41–го истребительного полка. С комэском Борисом Бородой я был близко знаком, знал его как спокойного, рассудительного человека и храброго бойца, награжденного двумя орденами Ленина. Летчики под стать командиру, такие же отважные, но к ночным действиям не готовы. А на землю уже спустились сумерки. Надо было что‑то предпринимать.
Посоветовавшись с командующим, мы решили штаб отправить, а самим остаться. Чумаков выехал па аэродром, я задержался перед Белым Бором. К селению, где остановились немецкие танки, послал на автомашине группу солдат со главе с капитаном Алексеевым.
— Займите где‑либо у Белого Бора позицию в кустарнике и наблюдайте. Если немцы ночью будут выдвигаться по этой дороге, дайте знать. Сигнал — две зеленые ракеты.
С командующим мы условились так: летчики в готовности номер один будут сидеть в самолетах, и как только от Алексеева последует сигнал, мы немедленно дублируем его и эскадрилья поднимется в воздух.
Рядом со мной начальник связи майор Сонин. Он глаз не спускает с участка, где находится Алексеев с бойцами.
— Молчат фашисты, — негромко говорит спокойный, как всегда, Сонин. — Ночью не привыкли воевать. Боятся.
Короткая летняя ночь пролетела быстро. Забрезжил рассвет. Вскоре загудел аэродром. Из засады возвратился Алексеев.
— Все правильно, товарищ полковой комиссар, — доложил он. — Я сам был на окраине деревни и видел несколько десятков немецких танков. Ударить бы по ним хорошенько.
Мы поспешили на аэродром. Командир поставил летчикам задачу:
— Посадка в пункте X. Чтобы перелет не был холостым, по пути проштурмуйте в Белом Бору немецкие танки. Алексеев говорит, стоят как на параде. Вот и устройте им фейерверк. V
Налет был неожиданным. Все случилось так, как мы предполагали. Фашисты выскакивали из домов полуодетыми, многие тут же падали, сраженные свинцовыми очередями истребителей. Бомбы разорвались в гуще машин со свастикой на бортах.
В Семеновщину, где остановился наш штаб, приехал командующий ВВС генерал — лейтенант авиации и. Ф. Шигарев. Лицо серое, глаза покраснели от недосыпания. Павла Федоровича я знал еще в 1936 году по совместной работе в Орше. Потом мы вместе были в Китае. И вот снова неожиданная встреча.
Командующий был доволен боевой работой летчиков и объявил им благодарность.
— Вот как надо бить фашистов, комиссар! — потирал он руки и, погрозив на запад, повторил мои слова: — Дай срок…
После краткого служебного разговора он попросил:
— Будь добр, Андрей Герасимович, распорядись насчет обеда. Со вчерашнего дня ничего в рот не брал. Езжу с аэродрома на аэродром, из штаба в штаб.
После обеда я предложил Павлу Федоровичу отдохнуть.
— Что ты, — замахал он руками. — Какой там отдых…
В это время в воздухе появилась группа наших дальних бомбардировщиков. Шли они с запада в плотном строю, без сопровождения истребителей.
— А если нападут «мессершмитты»? — спросил я Жигарева. — Неужели нет резерва?
— Наивный ты человек, — резко оборвал он. — Где взять истребителей? Не оголять же подступы к Москве.
— Но ведь экипажи дальних бомбардировщиков — ночники. Почему же они летают в светлое время?
Жигарев доверительно рассказал мне о трудностях с техническим обеспечением авиационных частей. В первые месяцы войны мы понесли большие потери в самолетах. В заключение он заметил:
— Но Государственный Комитет Обороны уже принял необходимые меры. Самолетов будет достаточно. И самых совершенных. Скоро убедитесь в этом сами.
За первый месяц войны мы получили довольно ясное представление о действиях фашистской авиации. Увидели также свои слабые и сильные стороны.
Когда на нашем участке фронта наступило кратковременное затишье, мы собрались в штабе ВВС 11–й армии, чтобы поговорить о своих насущных делах, проанализировать тактику фашистской авиации, обсудить, как лучше с ней вести борьбу. К этому времени у нас был уже опыт, добытый, правда, ценой больших потерь в людях и технике.
На совещание пригласили командиров частей и соединений, военных комиссаров, офицеров штабов. Были здесь летчики и штурманы, отличившиеся в боях с фашистской авиацией.
Состоялся полезный разговор, который позволил нам выработать практические рекомендации для ведепня более успешной борьбы с врагом. Выступления товарищей касались главным образом тактических приемов, используемых гитлеровской авиацией. И это закономерно: не зная сильных и слабых сторон противника, нельзя найти надежных средств защиты против него. А нам пока приходилось обороняться, прикрывать с воздуха свои войска.
В наших полках осталось по три — пять боевых машин. Жизнь заставила нас учиться воевать не числом, а умением.
Что же показал опыт первого месяца войны? Как действовала авиация противника? Какой она придерживалась тактики?
По данным разведотдела Прибалтийского Особого военного округа, гитлеровцы в первый день войны произвели на нашем участке фронта около пятисот самолетовылетов. Прежде всего они подвергли ожесточенной бомбардировке аэродромы. В частности, па один из них было совершено семь налетов, каждый из которых продолжался не менее сорока минут. В ряде районов фашисты выбросили воздушные десанты, стремясь нарушить связь и дезорганизовать работу таких крупных железнодорожных узлов, как Псков, Остров, Опочка.
На нашем Северо — Западном направлении действовал 1–й воздушный флот противника. Он насчитывал более тысячи самолетов различных типов. Многие вражеские бомбардировщики и истребители превосходили наши но летно — техническим характеристикам.
Но дело тут не только в технике и ее количестве. К моменту нападения фашистской Германии на Советский Союз ее летчики приобрели немалый опыт в войне с западноевропейскими государствами, освоили целый арсенал тактических приемов, научились взаимодействовать как между собой, так и с наземными войсками. Умалять выучку и подготовленность противника — значило бы погрешить против истины. На первых порах мы изучали его тактику, чтобы потом, основываясь на опыте, выработать свою, более гибкую и совершенную.
Для фашистской авиации прежде всего характерно было стремление к внезапным ударам. Особенно заметно это проявлялось в действиях истребителей.
Гитлеровцы редко вступали в 601! с нашими летчиками, если у них не было численного превосходства. Они предпочитали воровской прием — атаковывать одиночные самолеты, особенно те. которые заходят на посадку. Риска для себя тут почти нет, а успеха добиться можно. Ведь атакуемый не только лишен свободы маневра, но и обезоружен, поскольку расстрелял все боеприпасы.
Осторожность и хитрость очень необходимы на войне. Но в этом тактическом приеме фашистов, пожалуй, больше трусости. Ведь и огонь они открывали, как правило, с пятисот — семисот метров. Этим и объясняется слабая эффективность их стрельбы. Лишь в исключительных случаях «мессеры» сближались с целью на сто — сто пятьдесят метров.
Если наши летчики в первый же день боев соверши‑ли несколько таранов, что является высшим проявлением мужества и отваги, то гитлеровцы, кажется, за всю войну не совершили ни одного такого подвига. Боялись они и лобовых атак, отворачивали при встрече, становясь удобной мишенью для наших истребителей.
Когда завязывались групповые бои, пара или тройка вражеских истребителей сразу же отделялась, уходила вверх и выжидала там. Как только от нашей группы отрывался одиночный самолет или выходил из боя подбитый, они бросались на него.
